внутрь через борт. Она легла на бок, и дерево тоскливо застонало.
Усевшись на доске лицом по носу, я обернулся на оконный проем, из которого вылез, но ничего уже не смог разглядеть – внутри осталась только густая темень.
– Все, поехали! – без лишних приготовлений, Тощих толкнул лодку – она, натужно скребя килем об острые сланцы, перевесилась с края и соскользнула в бурный ручей, который был едва чуть шире самой лодки.
Граф запрыгнул в последний момент на корму.
Черные акульи плавники бросились нам навстречу, обступили, замелькали. Лодка, мечась от скалы к скале, билась обо все подряд, увлекаемая вниз потоком и силой падения. Ручей то круто заворачивал по каменным желобам, то просто обваливался водопадиками в расщелины.
Меня сразу же приложило о борта, и я чуть не вылетел. Я вцепился в доску, на которой сидел. Лодчонка набирала скорость и вместе с тем шла все плавнее.
Граф хохотал или рычал, и его клекочущий бас вплетался в гул воды и скрежет весла о камни.
Я не знал, как помогать, и просто прижал к себе весло.
Посудина входила в виражи, проскальзывая по обтесанным водой желобам, неслась вниз вдоль кладки замковой стены, уже почти не сотрясаясь от ударов, а только вздрагивая, когда под килем проходил очередной акулий плавник.
Вираж, еще вираж, провал, водопад, снова виражи. Граф вопил и заходился от восторга, и мне тоже стало как-то поспокойнее, хотя я так и не решился отпустить руки.
Скалы и стены закружились, слились в единый мелькающий поток, будто смешались с ручьем. А мы скользили все быстрее и быстрее, и ориентироваться я мог только по рывкам – в какую сторону меня мотает, значит, в противоположную заворачиваем. Разобрать уже стало ничего нельзя, и я прикрыл глаза, чтобы не мешали, и стал помогать лодке весом, прижимаясь к бортам на виражах, чувствуя, как меня вжимает в пропитанное смолой дерево. Еще пару раз меня стукнуло рожей, но это было уже не страшно, а даже приятно, потому что приложившись зубами я мог быть уверен, что что-то еще происходит вокруг, и я не потерялся окончательно.
Все вдруг пожрала гулкая темень, булькающая и ухающая, и я не мог понять, открыты у меня глаза или закрыты.
– Там впереди водопад, – проорал граф. – Тот самый! Только мы с него не будем падать. Просто дальше поплывем.
Его голос отскочил от сводов пещеры многократным тяжелым эхо, которое пожрал гул приближающегося водопада еще до того, как оно успело затихнуть.
Я весь сжался, приготовившись к падению, как тогда, с веревкой.
Водопад ревел все ближе, ближе. На самом краю поднялась сплошная завеса водяных капель, и я задержал дыхание перед тем, как рухнуть в пропасть.
А когда открыл глаза, вокруг лодки разлилась гладь спокойной ртутной воды. Из неподвижного зеркала тут и там торчали верхушки островков, стволы живых деревьев и крыши покосившихся хижин.
Спокойствие воды нарушало только деликатное весло графа, которым он без плеска толкал нас вперед.
Я осмотрелся и тоже попробовал толкнуться веслом. У меня вышло шумно и не в такт с графом, лодку начало заносить, но он умело подправил курс коротким гребком и ободрительно гыкнул. Как-то почти шепотом, будто сам боялся нарушить покой затопленной земли:
– Давай, – шепчет. – Я справа, ты – слева. Потом меняемся. Ии, раз! Раз! Раз! Раз! Отстаешь. Раз! Раз! Раз!
Лодка заскользила быстрее, едва колыша густую поверхность разбегающейся рябью. Я греб, но постоянно отставал от графа или, наоборот, торопился, и ему приходилось поправлять нашу траекторию дополнительным гребком.
Проплывающие мимо крыши хибар кучковались, отмечая хутора. Деревья иногда образовывали небольшие рощи. Тут и там из воды торчат оструганные промокшие жерди и болтаются белые поплавки: под водой растянулись сети.
Вдалеке на крыше одной из хижин сидит сгорбленная фигура, но что делает человек, не могу пока разобрать.
– Что тебя гложет так, – вдруг спрашивает граф. Теперь он говорит чуть громче, словно перестав бояться спугнуть тишину.
Я молчу, не знаю, что ответить. Вроде и не печалит ничего, а все равно тоскливо. А что, почему – черт его знает. Жабья тоска.
– Что, Татьяна тебя уела?
– Кто она вам? – спрашиваю. – Дочь? Племянница?
– Хах! – коротко и, кажется, вполне добродушно смеется в ответ. И смешок разносится сквозь водянистые испарения, долетает до человека на крыше – тот оборачивается и следит за нами, пока мы приближаемся.
– Да просто прошмандовка какая-то. Прибилась как-то, да так и осталась. Давно это было. Тогда еще жизнь совсем другая была.
– Чего она хочет? – и сразу пожалел, что спросил.
Граф хмыкает:
– Спроси что полегче.
– Я думал, – говорю, – что она за вас. Или за меня.
– Не бери в голову, – отвечает, и отеческая теплота у него в голосе. – Она за свою тайну. Последнее слово – это всегда сложно. А уж для девки тем более. Как бы поярче остаться в памяти, как бы понравиться. Уйти поэффектнее. Тут уже любые идеологии проваливаются, если девка начала сомневаться. Как начнешь занимать позицию: так я мол думаю и так. Вот такая я вот и такая – сразу судить начнут, разбирать по косточкам. Этому понравится, а этот нос поворотит, а хочется же сразу всем. Вот и остается беспроигрышный вариант – тааайна. Бабу хлебом не корми – дай полелеять свою загадку. И все сразу ведутся: «ах, ничего по ней не понятно – таинственная женщина!». Смотри!
Он перестал грести, лодка начала плавно замедляться. Я перегнулся через борт и заглянул в воду: зеркальная гладь возвратила мне собственную рожу с разорванной щекой и отсутствующим ухом, темный борт лодки и далекое ртутное небо.
– Смотри! – он погрузил весло вертикально в воду, и оно уперлось во что-то, едва утопив лопасть. Граф поднял весло назад – на нем остались подтеки ила и водоросли, зачерпнутые со дна.
Я хмыкнул и отвернулся.
– Подожди, – окликнул меня граф. – Смотри!
Он снова окунул весло, и оно легко ушло под воду до рукояти. Граф перегнулся за ним следом и погрузил под поверхность металлической воды всю руку почти до плеча. Вытащил весло – оно осталось чистым.
– И знаешь, в чем прелесть: никогда не знаешь. Главное, баба сама обычно не знает. Вот и пользуется. Беспроигрышно, поэтому неинтересно. Хотя это, может, мне, старику неинтересно. А молодым же все тайны подавай. Что ты в ней нашел? Ведьма и ведьма.
Ведьма и ведьма. Снова заглядываю за борт – та же густая вода. Нам бы ланей с тобой посмотреть, пташка. Обещал ведь тебе ланей, а обманул. На дне реки много, наверное.