— О-о-о, кто это тут у нас? Оловянный солдатик на побегушках у трех старых развалин.
— Вот и ты — надоедливый голос из прошлого. Снова пришел позлорадствовать?
Отражение захихикало:
— Хе-хе, да как я могу? Просто вспомнил изумительный вкус печеного картофеля. Как, кстати, самочувствие? Хорошо питаешься? Ах-ха-ха! — Отражение оскалилось. — А спишь как? Кошмары не мучают?
— Зачем ты пришел?
— Как зачем? — возмутился двойник. — Из жалости конечно! Я же часть тебя, кретин. Нет! это ты часть меня.
Конрад потряс головой.
— Уходи. Я хочу побыть один.
— Нет, не хочешь. — Двойник стал серьезным. — Мы части одного целого. Ты хотел забвения, вот и получил. Из-за жалости к себе мы теперь «такие». Ну да, ты обладаешь несравненной мощью, впрочем, оно того стоило?
— Ты ложь. — Конрад закрыл глаза. — Просто призрак.
— И я нужен тебе. Вот почему ты приходишь к воде. — Двойник сощурился. — Чтобы увидеть лицо. Истинное, живое…
На воду опустились утки; рябь исказила отражение: теперь Конрад глядел на равнодушную статую. Ни один клинок не ранит его, ни один яд не свалит с ног, ни одна морщинка не появится на безупречном лице. Воистину, он еще на шаг приблизился к совершенству. Скоро воспоминание уйдет, и настанет покой, который ему обещали. Но прежде нужно исполнить клятву.
Конрад поднялся, потирая алый рубин на рукояти.
— Спи и не вмешайся, жалкий трус.
Глава 20
2152 год Новой эры. Тронный зал.
Цепи на руках, голова опущена. Отрешенный взгляд утыкается в пол. Узоры на нем переплетаются, отделяются от холодного камня и плывут по воздуху, а затем сливаются в единый рисунок — удавку. Ее вот-вот набросят на шею. Ком застрял в горле.
— На колени! — громогласно приказывает знакомый и одновременно чужой голос. Когда-то давно он вдохновлял.
Гвардеец позади едва сдерживает себя. Латная перчатка сжимается и разжимается; он сопит от злости. Его можно понять. Кажется, наконечник алебарды утыкается в затылок. Нет, все это происки страха — никто не решится на убийство. Надо взять себя в руки, бросить вызов судьбе в последний раз.
Никак…Тело горит от побоев, шею не разогнуть.
— Приветствуйте императора Оттона Первого, — громко объявляет герольд. Приятный, но бездушный голос. Как и сам император. — Великого объединителя, спасителя народа, разрушителя религиозных оков, миротворца…
Утомительнее таких речей только балы во дворце. Проклятье, слюна течет по бороде. Ненавижу бороды.
… - да славится он вечно!
— Подними голову, — мерно произносит с трона Оттон. Удивительно…Так тихо в зале будто тут всего два человека. — С колен тоже можешь встать.
Безмятежный тон императора многих сбивает с толку. Он предвестник бури.
Дерьмо, колени дрожат как у старика! Слезы? О мать его — только не это!
Высокий, черный трон из оникса пугает. На спинке, над головой Оттона, вырезан герб империи, подлокотники в форме когтистых лап, а все остальное покрывают рисунки мифических животных, сюжетов из древних книг. Кровавых и жестоких.
Глаза императора слегка прищурены, он положил ногу на ногу, обе руки на подлокотниках.
— Чего ты добивался? — Оттон усмехается. — Спасти народ? Никто и не жаловался, никто не хотел учиненной тобой разрухи.
— Ты зло…
Теперь еще и охрип. Унизительнее некуда.
Оттон потянулся ближе.
— Да? Тогда почему я еще жив? — Он вздохнул и положил подбородок на ладонь. — Ох, люди вроде тебя не понимают, как работает власть. Ты не первый безрассудный болван, штурмующий Хоэнтвиль, но будешь последним…
— Иди к дьяволу! Ты превратил людей в послушное стадо, забиваешь им головы дерьмом! Ты породил ненависть, ты убил свободу, — слезы предательски текут по опухшим щекам, — ты заставил всех…заставил всех задушить в себе человечность. — Во рту стало чудовищно сухо. Сотни крохотных когтей драли горло. — Больше никогда я не встану перед тобой на колени.
Оттон откидывается на троне и вальяжно хлопает в ладоши. В зале слышатся смешки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Есть куда унизительнее.
— Я? Убил свободу? — Император поднялся. Церемониальный доспех блестел в лучах летнего солнца, пробивающихся через витражные окна. Он спустился по ступенькам, подошел вплотную. На голову выше, моложе, увереннее. Его холодный, равнодушный взгляд прожигает.
Оттон наклоняется и шепчет на ухо:
— А ты не думал, что это люди сделали свой выбор? Они слабы, ленивы, порочны и жестоки. Им не нужна твоя свобода. Они просто хотят существовать, — он кивает на кучку ряженых аристократов, — набивать карманы, ощущать превосходство над другими и чтобы за них все решали. Без меня — Ферксия развалится, и снова наш народ будет лизать пятки фэй! — злобно заканчивает император.
В груди похолодело от страха. То, что раньше казалось правильным, вдруг стало смехотворной глупостью. Люди не могли добровольно отказаться от самих себя. Не могли!
Оттон гордо выпрямляется и обращается ко всем собравшимся:
— Мы — Ферксия! Мы выкованы в огне войны! Наша мощь безгранична, — он потрясает кулаком, — наши легионы непобедимы. Скоро человечество перестанет плясать под дудку перворожденных и станет единолично править континентом, потому что мы достойны. Мы — правосудие! Мы — правда!
Все в зале одновременно стукнули себя кулаком по груди:
— Во славу Ферксии!
— Вот видишь, — император хищно скалится, глядя на пленника, — я не принуждаю их. Просто даю то, чего они хотят — убежденность в непогрешимости и в своей неповторимости.
Что он несет? Это же безумие! Слова из религиозных книжек, сказки для слабовольных глупцов. Оттон что-то скрывает…Точно! Тихий смешок вырывается из груди:
— Ха, я все понял. Они не знают, да?
Оттон нахмурился.
— Что ты сказал?
— Я сказал: ты несчастный, завистливый дурак, который боится сказать людям правду. Трус.
Плевок вышел неточным. Слюна задела лишь часть герба на груди императора.
Владыка Ферксии щелкнул пальцами. Двое гвардейцев оказались по бокам.
— Заприте его в самой тесной и темной камере, — велит он. — Через месяц, на праздник Единения ты будешь казнен, изменник. Вон!
Смех не хотел утихать, несмотря на приговор.
— Ах-ха-ха, я знаю! Я все знаю! Я…
****
— Господин? — Укаре протянул Посреднику миску с похлебкой. Тот поморщился. От одного запаха эльфийского варева не на шутку коробило, однако пусть лучше скрутит живот, чем голодный обморок.
Прошло уже два дня с тех пор, как они покинули убежище и бросились вдогонку за Никсом. Лес. Поле. Лес. Поле. Река. Лес. И все по кругу. Размеренная жизнь в Жемчужине нравилась ему куда больше. Как он раньше мог неделю жить в дырявой палатке и днями напролет есть солонину с кислым вином? Да уж, тяга к приключениям заметно поубавилась за одну ночь на холодных камнях. Повезло, что Укаре незадолго до дождя смог отыскать крохотную пещерку на возвышенности.
Косой холодный ливень обрушился на Илларию; ветер неистово свистел, гнул деревья. Вскоре долину затопило.
— Спасибо. — Ферксиец натужно улыбнулся, зачерпнув ложкой серую жижу. Несколько комочков плюхнулись обратно. — Даже спрашивать не буду, из чего ты это делал.
Укаре кивнул и налил в кружку ароматный чай. Уж что-что, а чай даже эльфы не испортят.
— Господин. — Он протянул кружку.
Посредник закутался в дорожный плащ и отпил. Кожа на лице позеленела. Нет, все же испортят.
— Укаре. — Посредник вылил «чай», пока эльф готовил место для сна. — Напомни-ка мне найти повара, как прибудем в город.
— Господин. — Укаре укоризненно посмотрел на ферксийца. — В прошлый раз все закончилось…плохо.
Посредник сделался задумчивым.
— Не припоминаю.
— Вы велели захарийцу раздобыть яйцо драконида…
— И?
— Сделать из него яичницу.