Читать интересную книгу Иначе жить не стоит - Вера Кетлинская

Катенину самолет не оплачивали, он ездил поездом и на денек застревал в Харькове — принять ванну, насладиться уютом и безусловной верой всех домашних в скорое торжество «метода Катенина».

Дома он попадал в атмосферу иных забот — Люде предстояло выступать на отчетном концерте учащихся в присутствии руководителей города и столичных музыкантов. Люда играла помногу часов в день, ее усердие радовало Катенина.

В столовой расположилась портниха — Люде шили для концерта длинное платье из воздушной материи. Катенина призывали на примерки в качестве арбитра — не велик ли вырез? Хороши ли будут искусственные цветы у пояса? Катенин любовался дочерью, а в остальном поддерживал мнение жены.

Однажды, когда Катенин блаженствовал после ванны, Люда впорхнула к нему в только что законченном платье:

— Ну как? Хороша?

Да, она была хороша, но платье было ни при чем, ее красило оживление.

— Знаешь, папка, — сказала она и осторожно присела на диване рядом с ним. — С этим концертом у меня связаны во-от какие планы! Я должна всем понравиться, всех покорить.

— Покоришь, если хорошо сыграешь.

— Ну да. Но понимаешь — важно, чтоб захотели выдвинуть именно меня.

— Куда?

— В консерваторию — вот куда! И тебе, папка, пора позаботиться о квартире. Хватит тебе скитаться по гостиницам!

— Мне самому трудно, но маме жалко оставить тебя. Конечно, нам нужно обосноваться вместе. В Москве ли, в Донбассе ли…

— Вот именно — вместе! — воскликнула Люда. — И конечно, в Москве! Если мне удастся показать себя на концерте… В общем, мой план — Москва!

— Позволь… а Анатолий Викторович?

Люда покосилась на отца, невесело рассмеялась:

— Любите вы, мужчины, закабалять женщин! Если я поеду учиться в консерваторию… Конечно, я буду приезжать на каникулы, а он — в командировки… Ох, папка, ты должен помочь мне перебраться в Москву — только там есть широкое поле…

Когда он заспорил, она снисходительно потрепала его волосы.

— Ты старомоден, папунька, этакий наивный чеховский интеллигент!

Он уехал в Донбасс расстроенным.

Его не встретили — забыл послать телеграмму. До строительства было километров семь. Катенин пошел пешком, оглядываясь, не нагонит ли его попутная машина. Нагнал грузовик с крепежными бревнами.

— Товарищ начальник, подвезем!

В кабине сидела женщина из конторы буровых работ, — Катенину помогли забраться на бревна, где беспечно лежали грузчики. И вот оттуда, с этой трясущейся вышки, обдуваемой ветерком, он увидел все по-новому, свежим глазом — и давно знакомую Алексеевскую шахту, и нарядное здание недавно открытого клуба, и кварталы новостроящихся двухэтажных домов, оттеснивших хибары стародавнего поселка, — как все хорошеет вокруг, как отстраивается Донбасс!.. Грузовик обогнул по вновь накатанной степной дороге дубовую рощу — и перед Катениным открылась картина строительства его опытной станции.

Первой бросается в глаза широкая, приземистая башня газоохладителя — градирни; обшитая досками, еще не потемневшими от дождей и пыли, она возвышается посреди степного раздолья, как хозяйка. Рядом с нею легка и изящна узкая башня скруббера, призванного очищать будущий подземный газ — да! да! будущий подземный газ! — от смол и других примесей. К скрубберу успели подвести трубы — по ним потечет горячий газ. Широкое ребристое колено трубы, напоминающее выгнутую до предела гармошку, окружено легкими подмостями, — на подмостях стоит человек со щитком на глазах, рассыпая вокруг себя огненные брызги. Градирня, скруббер, массивные трубы, брызги сварки придают степному пейзажу новые, индустриальные черты.

Еще несколько зданий строится или намечается. Барак компрессорной уже под крышей. Стены котельной только-только наметились — каменщики выкладывают первые ряды кирпичей. А насосная почти готова — девушки-маляры в низко повязанных платках обмазывают наружные стены глиной, как украинскую мазанку. Окна не застеклены — Алымову никак не удается раздобыть стекло.

Все это закладывалось и строилось понемногу, хотя и быстро. Проводя целые дни на площадке, Катенин не замечал изменений, а сейчас охватил взглядом целое — и почувствовал, что этот кусок затоптанной степи с неказистыми постройками — это уже воплощение ею мечты. И нет теперь места родней.

Грузовик на полном ходу пронесся мимо скруббера и градирни — а Катенин увидел за ними поднимающийся остов копра с лебедкой, и первый невысокий отвал породы, и простенькую яму будущего шахтного ствола…

Из ямы по лестнице-времянке выбрался перемазанный глиной Федя Голь, заорал во всю силу молодых легких:

— Сюда, сюда сгружай!

Грузовик круто осадил возле места, указанного Федей, Катенин чуть не слетел с бревен. И тут-то его заметил Федя.

— Всеволод Сергеич! — просияв, вскричал он. — Вот здорово, что приехали!

И Катенин, обняв его на радостях, окончательно переключился на тот особый жизненный строй, которого у него не могло быть ни в Москве, ни в Харькове. Ах, какая это была удивительная жизнь! Иногда ему казалось, что он снова молод. Он сладко спал на жесткой раскладной койке в закуте конторы, громко называемом «кабинет начальника». Он ел когда и как придется, забыв о всяких желудочных неприятностях, случавшихся дома. Если хотелось побеседовать с кем-нибудь без помех, уходили в рощу и садились на пеньки или на траву; в дождливую погоду укрывались в компрессорной, где было тихо и пусто, потому что компрессор еще не прибыл, и разговаривали под шум дождя за незастекленными окнами.

Жизнь была удивительно хороша потому, что здесь не было скептиков — ученых и неученых, здесь азартно работали и незатейливо отдыхали. Вечерами заливалась гармошка, в облаке степной пыли плясали землекопы. По субботам молодежь уходила «на Алексеевку» в клуб. В дни получек не обходилось без пьяных, возникали драки. Катенину приходилось укрощать буянов, но и это ему нравилось, потому что его появление действовало отрезвляюще, он ощущал свой авторитет и власть.

Впервые в жизни ощущал он и свою близость к рабочим людям. Запросто подсаживался к ним, беседуя о чем придется, иногда подпевал песне, иногда молчал, никому не мешая. Над ним сияло звездами огромное небо — такого огромного неба он никогда не видал, такое видишь только в море или в степи.

Смолоду не глядел он вот так в ночное небо, не подтягивал песне, не лежал на траве. Да и такой увлеченности трудом он тоже, кажется, никогда не знал…

— Вот здорово, что приехали! — повторил Федя. — У нас сегодня такая радость! Я сейчас позову чудесного парня — Ваню Сидорчука! Представьте, тот самый кавалерист, что начал всю историю с письмом кавполка! И вот — разыскал нас!

При слове «кавалерист» в воображении Катенина возникли брюки с лампасами и развевающаяся бурка — он видал конников только в кино. И не сразу понял, что это и есть кавалерист Сидорчук, когда от копра, шагая немного вразвалку, к ним подошел курносый, стриженный ежиком, широколицый паренек в голубой футболке с белой шнуровкой.

— Да я же шахтер с Кадиевки, — сказал Сидорчук, улыбаясь безбрежной улыбкой и по-украински мягко, с придыханием выговаривая «д» и «г». — Умирающая профессия — коногон! Отслужил срочную — и вот подался до вас. Большая охота поглядеть на эту самую подземную газификацию.

Затем он рассказал, сидя в дубовой роще напротив Катенина:

— До службы я больше гулять любил, а в армии читать приохотился. И так меня забрало — что, да как, да почему. И вот у Ленина наткнулся на ту статью. Название заинтересовало — «Одна из великих побед техники». Взялся читать — так то ж о нас, о шахтерах! Ребятам рассказал, многим понравилось, особенно кто с Донбассу. Ведь это подумать только — без подземных работ хотят уголек использовать! А тут политбеседа. Ребята шепчут — спроси. Я спросил. С того все и пошло… А когда письмо послали — кто о чем, а я все размышляю: неужто с нашего письма начнется такое великое дело? И почему о нем не слышно? Газеты начал читать все подряд — «За индустриализацию» и донецкие, все свободное время сижу в читальне, как больной, и роюсь в газетах.

— В газетах еще не было, — виновато сказал Катенин.

— Так ведь если судьба — найдешь! — воскликнул Сидорчук. — Демобилизовался, приехал домой — ну, конечно, гуляю. Завернул с хлопцами на вокзал до буфету. А там этакий длинноногий дядько шумит, ну, прямо мать в перемать: «Сегодня чтоб отгрузить, иначе голова с плеч!» И конечно, угощает того подрядчика или агента — не знаю. Я спрашиваю хлопцев — хто такий? «Да ну его, говорят, скаженный, мотается по Донбассу и хватает, что худо лежит, — для какой-то подземной газификации…» Догулял я недельку, раз уж начал — ну и подался до вас.

С подземной газификацией он был как бы накоротке, ему казалось естественным — раз дело великое, значит, должно быть сделано, а поскольку он сам демобилизовался — тут ему и быть, где ж еще!