— Хорошо, пригласим, — кивнул Егорычев.
— И надо предоставить им слово, — настаивал Капитонов.
— Нет, это нельзя.
— Но там же воевал Леонид Ильич! — с еще большим напором сказал Капитонов.
— Если мы это сделаем, мы только повредим Леониду Ильичу.
Собрание прошло очень успешно. На нем присутствовал маршал Жуков, встреченный овацией.
В «Правде», в то время главной газете страны, собирались широко осветить это событие, подготовили целую полосу для выступления Егорычева, а опубликовали только небольшой материал. Выяснилось, что Брежнев остался недоволен Егорычевым. Фамилия первого секретаря ЦК КПСС в докладе была упомянута только один раз.
— То, что я ушел в период расцвета Москвы, было неожиданностью даже для самых близких мне людей, — говорил Егорычев. — А я был к этому готов. Я их всех закрывал своей спиной, и они считали, что у меня с Брежневым отличные отношения. Но все было гораздо сложнее. Брежнев, видимо, считал, что я претендую на его место. Этого не было. Но так получалось, что у меня в Москве большой авторитет. В 1966 году на партийной конференции меня тайным голосованием избрали единогласно. Такого еще не случалось, обязательно несколько голосов было против.
Повод убрать Егорычева нашелся в июне 1967 года. Только что закончилась шестидневная война на Ближнем Востоке. Маленький Израиль за несколько дней наголову разгромил объединенные силы арабских государств, вооруженные советским оружием. Поражение арабских армий произвело тяжелое впечатление на руководителей Советского Союза и до крайности разозлило наших военачальников.
В Москве не сомневались, что арабские армии, оснащенные лучшим в мире советским оружием, и арабские офицеры, обучавшиеся военному искусству у советских инструкторов, должны были одержать победу. Министр обороны маршал Гречко и секретарь ЦК по военной промышленности Устинов не знали, как объяснить оглушительное поражение арабских армий. Ссылались на то, что арабские офицеры плохо учились и не смогли освоить замечательное советское оружие.
И тут на пленуме молодой, но заметный член ЦК, только что побывавший в Египте, заявил, что представления советских руководителей об этой арабской стране вообще не соответствуют реальному положению дел… Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев и его ближайшее окружение решили, что им брошен вызов.
20 июня 1967 года в Москве собрался пленум ЦК. Первый вопрос — «О политике Советского Союза в связи с агрессией Израиля на Ближнем Востоке». С большим докладом выступил Брежнев. После обеда начались выступления по заранее утвержденному списку. Все шло гладко, пока не предоставили слово первому секретарю Московского горкома Николаю Григорьевичу Егорычеву.
За два месяца до шестидневной войны он ездил в Египет во главе партийной делегации.
«В Египте многое мне тогда показалось тревожным, — вспоминал Егорычев. — Вернувшись, я отправил обстоятельную записку в ЦК, в которой писал, что нам нужно глубже разобраться в событиях в Египте. Я просился на прием к Брежневу. Тот обещал встретиться, но ни он, никто другой не захотели меня выслушать».
Один из помощников Егорычева, прочитав текст будущего выступления на пленуме, пытался его предостеречь: стоит ли вам выступать так резко? Ведь понятно, кто обидится и что попытается предпринять в ответ… Егорычев удивился:
— Я против Хрущева выступить не испугался, неужели сейчас смелости не хватит?!
Да уж, храбрости и мужества ему было не занимать. И еще любви к родному городу. Осенью 1941-го Высшее техническое училище имени Баумана эвакуировалось в Ижевск. Студентам сказали:
— Идите пешком до Владимира. Там, может быть, вас посадят на поезд и отправят в Ижевск.
— Нет, ребята, — заявил студент четвертого курса бронетанкового факультета Николай Егорычев. — Я никуда не пойду. Я москвич, и я должен защищать свой дом.
«Я пошел в Бауманский райком, — рассказывал он через много лет после войны, — и меня определили в специальный взвод истребителей танков. Обмундирования не дали. Как был я в зимнем пальто, костюме и спортивных ботинках, так и отправился. Вооружили нас трофейными винтовками времен Первой мировой. Зачислили в 3-ю Московскую коммунистическую дивизию. Мой взвод занял огневые позиции у моста через канал Москва-Волга в районе Химок. Мост был заминирован. В его опоры заложили три тонны взрывчатки, и мы были готовы в любой момент поднять его в воздух».
Егорычев сражался на передовой, прошел всю войну, был дважды ранен, награжден. С орденом на груди вернулся в Бауманское училище, закончил учебу, и его сразу взяли на партийную работу. В 1956 году он стал самым молодым секретарем райкома партии в Москве. В 1962 году возглавил столичный горком.
8 мая 1967 года, стараниями Николая Григорьевича Егорычева, на Могиле Неизвестного Солдата в Москве зажгли Вечный огонь.
При строительстве Зеленограда, неподалеку от станции Крюково, обнаружили забытую братскую могилу. Там нашли останки солдата без документов. Никто не знает, кто он. Его останки были с почестями захоронены у Кремлевской стены 3 декабря 1966 года, в двадцать пятую годовщину разгрома фашистов под Москвой. Но руководителю страны Леониду Ильичу Брежневу вся эта идея не очень нравилась. Он сопротивлялся, тянул с решением, и не успели сделать все необходимое.
«А само это место в Александровском саду, — рассказывал Егорычев, — выглядело иначе, чем сегодня. Оно было неухоженное, неуютное, газон чахлый, да и Кремлевская стена требовала реставрации».
Всё сделали. Не успели только одно: под Манежной площадью вдоль главной аллеи Александровского сада протекала река Неглинка. Теоретически существовала опасность проседания почвы под памятником. Речка была заключена в трубу, которую следовало заменить. Пришлось в зимних условиях вскрыть и проложить новый коллектор.
«7 мая 1967 года, — вспоминал Николай Егорычев, — в Ленинграде на Марсовом поле от Вечного огня зажгли факел и торжественно передали его посланцам столицы. Его повезли на бронетранспортере в сопровождении почетного эскорта. 8 мая на Манежной площади эстафету принял Герой Советского Союза летчик Алексей Маресьев.
Открывать мемориал и произнести короткую речь доверили мне. Право зажечь Вечный огонь славы предоставили Брежневу. Ему заранее объяснили, как это нужно сделать, но он что-то недопонял и, когда пошел газ, опоздал на несколько секунд поднести факел — произошел хлопок. Брежнев от неожиданности отпрянул, чуть не упал. Видимо, поэтому открытие мемориала очень скупо показали по телевидению…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});