Первая же категория… это ужас профессиональных военных… та самая бодатая корова, которая случайно получила рога!
Совершенно не понимают юмора, в том числе специфического, армейского… живут по Уставу, надеясь на честь и славу…
Наивные.
«Товарищи, да я же не понимаю пуштунский! — Ничего, товарищ лейтенант, вы у нас все равно по легенде слепоглухонемой нищий… и сейчас вам отрежут язык и выколют глаза…» Ха-ха-ха.
Итак, Устав Гарнизонной и Караульной служб… «Часовой есть лицо неприкосновенное…»
Вот я обязательно его сделаю прикосновенным, ежели какой-нито фитиль посмеет мне вздремнуть на посту… а равно будет сидеть, прислоняться к чему-либо, писать, читать, петь, разговаривать, есть, пить, курить, отправлять естественные надобности или иным образом отвлекаться от выполнения своих обязанностей… сгною!
…«Соотечественники! Граждане Советского Союза!
В тяжкий, критический для судеб Отечества и наших народов час обращаемся мы к вам!»…
Это, конечно, все хорошо… «Гордость и честь советского человека должны быть восстановлены в полном объеме»… замечательно…
«Но каким образом? — Да не образом, матушка, а самым настоящим хреном…»
«Призываем всех граждан Советского Союза осознать свой долг перед Родиной и оказать всемерную поддержку Государственному комитету по чрезвычайному положению в СССР, усилиям по выводу страны из кризиса. Конструктивные предложения общественно-политических организаций, трудовых коллективов и граждан будут с благодарностью приняты как проявление их патриотической готовности деятельно участвовать в восстановлении вековой дружбы в единой семье братских народов и возрождении Отечества».
И вы хотите сказать, что это — приказ? Вот эта манная каша, разбавленная розовыми соплями?
Приказ начинается со слов: Ориентирую. Север сегодня будет там, где солнце садится — для единообразия.
И заканчивается: приказываю. Четкой, конкретной боевой задачей — что, кому и когда делать, какими силами и средствами…
А это… «Ми думаем, что ты — ныкакой нэ командыр!»(с)
«Товарищ старший лейтенант, товарищ…» — ну вот, и дождались…
С пением (чухонцы, они хором попеть зело любят!) по улице продвигалась колонна под трехцветными флагами националистов…
«Это чего такое, а? Как сие понимать?» — поинтересовался я у местного аборигена Харченко, уже двадцатый год тянущего лямку в здешних водах…
«Да понять их не сложно… вот, тащат плакаты, что ихняя рада, то бишь Верховный совет, приняла декларацию о суверенитете…»
«Ну а мы при чем?»
«Да что ты! Ежели суверенитет, так без погромов никак нельзя, просто несолидно…»
«А. Кажется, я начинаю понимать — это они, жертвы аборта, нас громить идут?»
«Натюрлих!»
…Телефоны молчали… Причем все. Никто не снимал трубку — ни штаб, ни начальник гарнизона, ни политотдел… Мать иху. А ежели, не дай Бог, война? Прекрасно себе представляю.
Ну а зачем я звоню, собственно говоря? Общевоинские Уставы никто не отменял. Присягу я принимал… какие мне еще и от кого нужны приказы?
«Караул, тревога! В ружье!»
И с треском отлетела крышка зеленого «цинка»… да! Начиная с марта, матросы заступали в караул без патронов… во избежание. Мать, мать, мать…
Вы бы видели, с каким яростным ожесточением матросики набивали магазины, а потом с какими решительными лицами выбегали они во двор…
Мог ли я предать их?
«Караул, к бою! По наступающей толпе, прицел постоянный, короткими очередями, целиться в середину фигуры, ТОВСЬ!
О-отставить…»
Свежий ветер с Балтики лениво шевелил на мостовой быстро намокающую в лужах ткань черно-бело-синих флагов…
«Вот что крест-то животворящий делает!»(с)
…С трудом угомонив радостно галдящих, как пятиклассники после отмененной директорской контрольной, матросов, я крепко задумался. Что же делать дальше?
Карлсон улетел — но положительно обещал вернуться… разогнать этих идиотов — лечение чисто симптоматическое… вроде мягкий шанкр йодом помазать.
Нет, надо бить всегда по главному — остальные сами разбегутся…
«Товарищ командир, это к вам!» — после сегодняшнего маленького, но несомненно — успеха матросы обращались ко мне со всем возможным пиететом… вот так батька Махно и начинал.
Перед входом в караулку стояли трое мужиков исключительно краснопролетарского вида… с красногвардейскими повязками на рукавах, один даже в потертой кожанке…
«Тучи над городом встали — в воздухе пахнет грозой! За далекою Нарвской заставой парень живет молодой…»
Посовещавшись с представителями Совета Трудового Коллектива судоремонтного завода, я понял, что получил предложение, от которого не могу отказаться… потому как буквально вчера был в здешнем еще совсем недавно Исполкоме Горсовета, а теперь — в мэрии-херии… слушайте, такого хамства, таких лощеных наглых рож, таких сытых, откормленных тварей я не видел даже на интендантском продскладе…
Значит, будем действовать по аналогии закона. Представим себе, что сейчас пожар во время наводнения…
…Через полчаса старший матрос Небийбаба уже волок куда-то вдаль радостно визжащую эстонскую секретутку в задравшейся короткой юбке… в воздухе носились обрывки бумаг и крепкие матросские матюги… местный мэр, дрожа толстыми щеками, зачем-то протягивал мне сувенирные ключи от города…
А в голове у меня крутилось бессмертное: «Ребята, в Нарве вино и бабы! Ура!»
А если дойти до маленькой, двухэтажной, деревянной станции и сесть на электричку — то в часе езды Таллин, наш славный флотский Ревель… а там, за синими волнами Финского залива — дымит трубами Кронштадт… а уж за ним встают громады Кировского и Ижорского заводов…
Не разбив яиц — яичницу не изжаришь… И — простите меня, люди… тяжело вздохнув, я с размаху пнул демократически выбранного эстонского мэра в промежность его фирменных шведских брюк…
Некогда мне было с ним вошкаться… впереди была масса увлекательных дел!
…«Ах! Ах! Ах!» — ритмически подпрыгивая, капитан первого ранга, начальник гарнизона Палтиски товарищ Кривохижин (фамилия изменена) пытался сорвать с меня погоны… Удавалось это ему плохо.
Во-первых, погоны были надежно принайтовлены к черной форменной шинели суровыми, вощеными нитками…
Во-вторых, товарищ Кривохижин, похожий со стороны на одетый в форму холодильник «Юрюзань», до них попросту не доставал — все-таки 185 сантиметров моего роста, это, знаете, преимущество…
Разуверившись в успехе своей затеи, красный, как синьор Помидор, старший воинский начальник визгливо потребовал: «Сволочь!! Сам снимай!!»
Ласково ему улыбнувшись, я расстегнул ремень и снял сбрую — передав кобуру вместе с портупеей Харченко… «А погоны — только после трибунала сниму…»
«Снимешь! Снимешь, скотина…» — начальственный вопль перешел уже совершенно в верхний регистр — так, что товарищ Кривохижин под конец запищал и закашлялся…
С особенным цинизмом отдав ему честь, я — сопровождаемый сочувственно вздыхавшим за спиной выводным — проследовал в офицерскую камеру гарнизонной гауптвахты…
Подумаешь, испугал ежа голым профилем…
Это разве гауптвахта? Вот у нас в Мазари-Шери-фе — действительно была гауптвахта! Зиндан!
То есть яма, вырытая в сухой, желтой земле… нет, летом оно и ничего! Осенью плохо — дождь заливает…
Попал я в этот зиндан за сущие пустяки — продажу неприятелю бронетранспортера БТР-60ПБ номер 2312…
Да… не знаю, устояли бы вы на моем месте?
Был я в те поры отцом дьяконом… то есть ежели замполит — это вроде как полковой батюшка, то секретарь комсомольской организации — понятно кто…
А значит — с точки зрения строевого офицера — существом суть абсолютно бесполезным, которое, однако, требует прокормления и вещевого довольствия…
Следовательно, на меня возлагали все и всяческие обязанности, от коих товарищи офицеры отпихивались руками и ногами… вот, например, доставка продовольствия в дружественный кишлак…
Казалось бы — что тут сложного? Доехал, мешки с рисом, мукой да сахаром сгрузил, витаминки деткам раздал… и в люлю, в свою родную диогеновскую бочку…
Ан нет… всю сложность этой операции я познал, когда командир отделения тяги хозвзвода отказался выдать мне новенький «КамАЗ»: «Бо просрете!»
Так и получилось… пока я помогал революционным дехканам принимать с борта старого, изрядно побитого жизнью «ЗиЛа» мешки, а потом через переводчика с кузова пояснял, как Советский Таджики-стОн от всего сердца дарит зарубежным таджикам этот кубанский хлеб и кубинский сахар — какой-то бачонок прилепил к переднему мосту «бабочку» на хитрой липучке и нажал на пуговичку в середине чуда враждебной техники…