– Ты откуда знаешь?
– Так все говорят. Ну и черт с ним. Конечно, у нас на Шанхае всякий народ живет. Тут он прав. Но мы-то пролетарская косточка. А он нас – в трубу сажать, жопу сажей мазать! Сука поповская! Сами-то мы московские. Батяня на заводе Гужона слесарил. Он хоть и беспартийный, но завсегда с большевиками. И это… – Тимошка вновь понизил голос, хотя рядом не было ни души, – раньше в ихих рядах находился. Вычистили за милую душу, вроде в какой-то оппозиции состоял. Брехня! Батяня не любит об энтом толковать, только когда выпьет, вспоминает… В тридцатом мы сюда приехали. Заметь, по доброй воле. Родина призвала промышленный гигант строить. И мы как дураки из Первопрестольной, можешь себе представить, в энту тундру отправились. Голая степь, ветра дуют дикие, а мы в палатках обитаем. Сестренка младшая заболела воспалением легких и вскорости померла. Тогда батяня решил строиться. Не жить же в палатке. Ну и соорудил в Шанхае хибарку. Можно, конечно, было и в бараке угол получить, но батяня ни в какую. Не нужен, говорит, мне их клоповник. А так он мужик идейный. И Владимира Ильича не раз видел. Даже разговаривал с ним.
– Расскажи мне о Шанхае, – попросил Джоник. – Что за люди в нем обитают, почему он так называется?
– Всяки-разны живут. Как и всюду. Есть нормальные люди, рабочие… кто-то служит. Ворья всякого хватает, шлендры имеются.
– Шлендры – это кто?
– Девки гулящие. А почему Шанхаем прозывается? Тесно у нас и грязно, как в Китае. Ютимся, понимаешь, в нечеловеческих условиях, как недавно написали в газетке. – Тимошка засмеялся. – Но, с другой стороны, сами себе хозяева. Во дворике травка растет, яблонька… Выйдешь утречком поссать, далеко вокруг видать. Это батянькина присказка.
– А отец твой чем занимается?
– В механослужбе, на прокате пашет. Я же говорю: слесарь он высшей квалификации с дореволюционным стажем. Ценят батяню ого-го как!
– Давай дальше про Шанхай.
– Говорю же, людишки у нас самые разные. Есть и бывшие. Вот по соседству два старика живут. Одного кличут дядей Костей, а второго больше Французом называют. Он и вправду француз. Оба – дворяне. Кстати, этот, который кровопивцев вычислил, у них остановился.
– Ты сам-то веришь в эти рассказы?
– Про кровопивцев-то? Еще как верю. Что старики на кладбище ходили и могилку раскопали – достоверно на сто процентов. Кровища из мертвого тела так и хлестанула! Откуда в мертвяке кровища свежая?
– Ты же сам не видел.
– Мало ли что не видел. Рассказал мне Хасан-татаренок. Он сам лично там был и могилку раскапывал. Врать не будет. А вчерась горелого кровососа я сам видел. Девчонка Скворцовых. Наташка. Это с ее братца все и началось. Всю родню свою перекусал. И, говорят, не только. Мильтон у нас пропал. Хохлом звали. Здоровенный такой. Вроде тоже хотел эту нечисть выловить, но не получилось без сноровки-то. Слабоват против них оказался. Тут одним «наганом» не обойдешься.
– Похоже, ты заливаешь.
– Гадом буду! Не веришь, идем со мной, сам все покажу.
– Что же ты покажешь?
– Дом сгорелый…
– Мало ли от чего он мог сгореть. Но при чем тут вампиры?
– Как ты сказал? Повтори!
– Вампиры.
– Во-во! Так он их и называл.
– Кто?
– Старик этот. Который девчонку отыскал. Однако, говорит, не всех еще обнаружил. Дальше будет поиски вести.
– Весьма странный рассказ.
– Да чего там! Эти… как их…
– Вампиры.
– Да, они. Это еще что. А знаешь, сколько на Шанхае колдовок живет? Одна Салтычиха чего стоит. Вот веришь – нет, на человека взглянет черным глазом, пошепчет чего-то под нос, поплюет по сторонам, и готово!
– Что готово?
– То самое. Начинает бедолага чахнуть и, если вовремя не примет меры, того… в ящик сыграет.
– Чушь.
– Ничего не чушь. Другой случай опишу. У соседей наших, Опунцевых, сын женился, лет на пять меня старше. Срочную отслужил в Вологде, что ли, там же сыскал себе бабу и сюда привез. А свекровь-то, Опунциха, сношку ох невзлюбила! И то она не так делает, и это не эдак. Словом, раскоряка беломорская. Иначе и не величала. А бабенка из себя словно сдобная булка сметаной намазана. Пухлая, белая, не ходит, а плывет. Правда, медленно все сполняет, словно во сне, может, это свекрови и не нравилось. Но старухе-то какое дело? Главное, Петру, мужику ейному, она больно по вкусу пришлась. И тут стала бабенка чахнуть. А почему? Спать потому что не могет. Лягет в постелю, и ни в одном глазу. А то вроде задремлет, и ровно кто ее под бока толкает. А они с Петром в отдельной комнатухе проживали. Видит баба, дело плохо. Извести ее хотят. Надоумил кто-то пойти к Салтычихе. Та научила. Возьми, говорит, и перебери постелю, на которой спишь, а все, что найдешь, мне принеси. Ну, эта вологодская шмара давай шебуршить в постеле и, представляешь, Джоник, нашла!
– Интересно, что же?
– Не то косточки человеческие, не то перышки вороньи. Словом, всякий сор, непонятно откуда взявшийся. Она сложила все в кулек и побежала к Салтычихе. Сожгли, значит, эту дрянь, и все наладилось у их.
– Спать снова хорошо стала? – насмешливо спросил Джоник.
– Видать, так. Вскорости они съехали от родителев. В бараке, на Доменном нынче проживают.
– Чепуха все это. От темноты и бескультурья проистекает. Выдумывают всякую чушь…
– Не скажи. А вот еще был случай…
– Послушай, – перебил Тимошку Джоник, – почему борец с вампирами остановился у этих, как ты их называешь, «бывших»?
– Кто его знает, – пожал плечами Тимошка, – должно, ихин знакомец. Высоченный дядька, которого еще называют Французом, тоже вроде по колдовской части знаток.
– А кто они такие? Чем живут эти самые «бывшие»?
– Дядя Костя – сторож в детском саду, а так, слышно, картами промышляет. А Француз – счетовод в какой-то артели.
– Это они ходили на кладбище раскапывать могилу?
– Нет, то другие. Один старик-татарин и еще двое. Старика больно в поселке уважают. У нас вообще татарвы много проживает, так он у них за главного. Валитовым зовут. Смотри, Джоник, мы уже пришли. А за разговорами вовсе незаметно.
ГЛАВА 12
1
Американский строитель социализма поднял голову и оглядел раскинувшийся перед ним пейзаж. В огромном овраге с обрывистыми, размытыми дождями глинистыми краями находилось беспорядочное скопище лачуг, напоминавших сваленную в кучу огромную груду мусора. Джоник уже бывал здесь, но ни разу не углублялся в трущобы, наслышанный, что в Шанхае запросто могут ограбить и раздеть даже средь бела дня. Возможно, слухи были преувеличены, однако попусту рисковать не стоило. Теперь же, спускаясь по извилистой тропинке, петляющей среди зарослей бурьяна, вслед за шустрым аборигеном, он даже не вспоминал о недавних опасениях.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});