Разговор этот произошёл ещё до того, как эскадра Рожественского застряла.
Ночью Дубасова разбудили, сообщив, что в порту пожар — горит "Скуратов".
Как не спешил, но на пристань вице-адмирал прибыл уже, когда огонь удалось погасить.
Здесь распоряжался жандармский ротмистр. По предварительному расследованию, удалось установить, что на пароход проникло двое посторонних. Почему на борту в это время оказался Престин, ещё предстояло выяснить, так как люди ротмистра осуществляли постоянное сопровождение капитана, в том числе и по городу, а так же приглядывали за членами экипажа. Но видимо проморгали.
Огонь вспыхнул именно в каюте, где находилась секретная аппаратура. При осмотре Дубасов обратил внимание, что она не только обгорела, но и была характерно изъедена кислотой. Что дало адмиралу повод предположить, что Престин ввиду угрозы секретности, успел вылить на неё содержимое бутылки со специальной жидкостью оставленной потомками как раз для подобной ситуации.
Это же подтверждали (по словам доктора осмотревшего раненого бессознательного капитана), следы на одежде и руках Престина.
"Скорей всего, Константин Иванович, не успевая, просто разбил бутылку об приборы, руками прикрывшись от брызг. И почему-то случился пожар. И если бы не пожар, шпионы, вероятно, что-то смогли бы унести и скрыться. А так — среагировала охрана, — адмирал пробежался взглядом по закопченной каюте, посчитав почерневшие, оплавленные блоки, — всё вроде бы на месте".
— Один убит. Одного удалось пленить, — ротмистр зыркал глазами, с подозрительным интересом оглядывая место происшествия, — при быстром допросе назвался поляком, но его пшеканье уж явно с английским акцентом. Опять британцы. Что ж им так тут намазано, а?
Адмирал словно и не услышал последнего вопроса жандарма, коротко указав на обгоревшие конструкции и провода:
— Это всё надо перевезти в другое место, предварительно заколотив от посторонних взглядов в ящики.
Вытирая смоченным платком никак не очищающиеся от копоти руки, Фёдор Васильевич мрачно смотрел, как жандармы выносили обёрнутые в парусину предметы палубу, где два плотника по-быстрому сколачивали тару. Далее всё сносили на берег и грузили в бричку.
Расстраиваться естественно было от чего. Адмирал уже мысленно составлял рапорт императору.
"А предварительно, с утра, надлежит отослать телеграмму. Связь с ледоколом (а через него и с эскадрой Рожественского) теперь только через радиостанцию, которая уехала в Петербург с царским поездом".
Фёдору Васильевичу хотелось держать руку на пульсе, а потому он посчитал, что, пожалуй, и ему лучше будет вернуться в столицу.
"Как бы повилять и убедить государя не слушать этих проклятых любителей всего английского, коих в его окружении предостаточно, включая ближайшую родню? Слыханное ли дело — беспардонность британских шпионов переходит всякие границы. И требует адекватного ответа, а не дипломатических протестов".
И только потом пришло осмысленное сожалении о жертвах этой шпионской войны:
"Убит один матрос, второй доставлен в больницу с ножевым ранением. И Престин…. Доктор на вопрос о его состоянии трагически покачал головой, констатируя: "помимо ожогов, пулевое ранение. Пулю удалось извлечь, но вряд ли он протянет долго".
Да-а, бедный Константин Иванович"!
Дубасов повернулся к подошедшему, откашлявшемуся, чтобы обратить на себя внимание, ротмистру.
— Ваше высокопревосходительство…, - начал тот и неожиданно заговорил более доверительно, — Фёдор Васильевич. Этот мнимый "поляк" при задержании был немного помят…, скажем так — ранен. Я вот подумал и хотел бы попросить — не упоминать его в рапорте. Или же доложить о двух убитых в перестрелке иностранных шпионах. Иначе мне опять ничего не дадут вызнать….
Адмирал чуть нахмурился:
"А ежели жандарм выпытает у этого головореза чего-то такого чего ему знать не положено"?
Однако быстро отбросил сомнения:
— "Чёрт побери, если уж англичанам что-то известно, чего уж от своих-то скрывать…".
Поэтому без какой-либо снисходительности, а с полным пониманием, кивнул, ожидающему ответа ротмистру:
— Да, конечно. Поддерживаю.
Неподслушанный разговор… разговоры.
Вертолётный ангар….
— А что, соляру на Логинов повезём в железных бочках? — Неодобрительно спросил Шабанов, глядя как "химики" чего-то доливали и смешивали.
— Нет, конечно. Потом перецедят.
В ангар заглянул Волков и, увидев стоящих в сторонке пилота с начальником безопасности, подошёл.
— А! А вот ещё один из "блока радикально-непримиримых", — скалясь, поприветствовал Шпаковский, — чего ты такой загадочный?
Морпех взглянул действительно немного заговорщически, и хоть в замкнутом помещении было довольно шумно, тихо предложил:
— А может на борт "Миля" пару бочек напалма всё ж прихватить…, в довесок?
Да попотчевать вражину ненароком?
— Э-э-э, лейтенант! Где твоя воинская дисциплина? — Однако в интонациях Шпаковского осуждения почти не слышалось. Скорей усмешка — он украдкой переглянулся с Шабановым, — скажу честно такая мысль в голове тоже проблудилась. Но если уж мы (!) начнём чудить с дисциплиной, то, чего ж ждать от остального экипажа…? Так что выкинь дурь из головы.
И где-то в районе второй палубы….
Возбуждённо и таясь:
— Есть тема, айда в курилку!
С сомнением и лёгкой досадой:
— Что-то дельное? По нашему… разговору?
— Да! — Добавил бы на радостях "чёрт возьми", но сдержался.
— Пошли, покурим на палубу…, - принимая с недовольством.
Наверху сходу трепыхнул картой на ветру:
— Смотри! Собираются сюда вертолом отправить пару че #769; лов, запалить дымовуху….
И пришлось разжевать смысл и цель, пока товарищ по устремлениям врубится:
— Я как узнал, сразу нас добровольцами, мляха, записал! Сечёшь! Остров Логинов, припай — всего ничего. А рядом английский крейсер. Дыма мы исправно замутим, хай подавятся. А на британца сигнал фонариком маякнём (ты ж в "морзянке" шаришь) — просвещённые… хы, причапают, нас заберут и вуаля — западная жизнь!
— Схарчат нас твои просвещённые….
— А мы языком трепать не станем, — в возбуждении даже не просёк безысходный (или уверенный) пессимизм собеседника, — всего не расскажем. Америкосы мы, и всё тут! Хорошая версия!
— Не прокатит, — попытка говорить на языке оппонента (уже оппонента) давалась с трудом, потому что аргументы выходили неубедительными, — дело заигралось слишком далеко и сложно. Да и чем тебе вариант кэпа плох. Перспективы….
А тот чутьём понял другой настрой напарника. Вспылил:
— Да меня бесит, когда за меня кто-то принимает решения! У меня это в крови….
— А чё, не так всегда было?
— Но не в этом случае! Системы нет! И мы на великом перепутье. Неужели ты не понимаешь?! Мои предки когда-то сбежали от шляхтичей, чтобы обрести вольницу. Их едва не охолопили москали. Они осели на Дону.
— Ты ж вроде в Кубани….
— Это потом…. В казаках….
— И чего ты тогда несёшь? Твои предки шашками да нагайками гоняли за царя-батюшку. А ты так и вовсе… кубаноид.
— Так ты чего, против? — Как и не заметив обидное словцо, — сдашь меня? Не забывай, у меня есть кое-что на тебя.
— Вот потому и не сдам. Не ссы. Но и дёргаться нам пока с ледокола, считаю неумно. Погоди время, освоимся, устаканится и решим.
Последнее произнёс умиротворяющее, что бы успокоить разгорячившегося собеседника. Зрачки у того сузились хищно и зло…. И рука странно замерла в кармане….
И определённо утвердился во мнении:
"Я имею дело с глупцом".
Рекою времени, как щепка плыть….
А они всё более натягивались, где тонко звеня в предвкушении, где лопаясь оборванными жизнями-надеждами… те самые надуманные "незримые нити" причин и следствий, что соединяли людские интересы и чаяния… группировок и отдельностоящих…, в логике необходимости и в глупых предрассудках, в традициях-инструкциях и в риске честолюбия.