— Теперь всем придется нюхать! — Скривился граф, пренебрежительно пятясь от примятой травы и продолжая волочить по земле ногу в попытке оттереть ее. — Зачем мы вообще остановились? До заката еще минимум часа два.
— Воровайки устали, бябяка устал, вот я и решил пожалеть вас… — Монах ссыпал в котелок ворох каких-то трав, помешивая их в закипающей воде.
— Что?! — Граф опять залился краской. — Я не устал! Я, между прочим, повыносливей некоторых тут буду!
— Гордыня не красит достойного мужа. — Господин Ло покачал осуждающе головой. — Лишь в смирении и признании своего несовершенства можно обрести совершенство граней, подобных лучшей заточке мечей чингао-ши.
— О боги! — Граф запрокинул к небу руки и голову. — Убейте меня, только не заставляйте слушать весь этот бред!
Туц!
Из лестной чащи вылетела стрела, с гулким ударом покачнув Десмоса и воткнувшись ему прямо в центр груди.
— Млять! — Граф обхватил стрелу двумя руками, наблюдая, как на белоснежной ажурной рубашке расплывается пунцовое пятно крови. — Я же пошутил…
Вслед за первой стрелой в груди у графа одна за другой засело следом еще три, вибрируя оперением от мощи ударов. Вампир, пуская кровавые пузыри изо рта, завалился наземь, сползая спиной по стволу дерева и наблюдая, как из лесных зарослей на поляну выскакивают серые тени в количестве трех штук, скаля зубастые пасти и вздыбливая шерсть на загривках.
— Оборотни… — прошептал он окровавленными губами. — То-то я смотрю, дерьмо свежее…
Темная пелена накрыла его, смежив усталые веки и отправляя в вечную темноту и покой.
* * *
Он был высок, худощав, а его волосы и глаза были выбелены серым пепельным цветом безразличия. Сложно, в действительности сложно было сказать, сколько этому человеку лет. С одной стороны, взглянув на него, можно было сказать, что это великовозрастный старец, но с другого ракурса складывалось впечатление, что перед вами просто сильно уставший юноша.
Крик боли и ужаса метался в замкнутых стенах подземелья, не находя выхода наружу, разбиваясь на осколки о тьму и сырой камень. Приглушенный свет голубого холодного огня пульсировал силой, замкнутый в рамки пентаграмм и узоров магической символики, и если бы не чадящие смрадным зловонием треноги жертвенных чаш, на которых в пунцовом огне пылали бьющиеся в бешеном ритме сердца, вряд ли удалось бы рассмотреть седоволосого. Он задумчиво вертел в руках кривую бритву жертвенного ножа, с отчуждением посматривая в сторону распластанной на каменной плите женщины, чей живот тяготел бременем ребенка, а лицо искажала гримаса муки, именно ей принадлежали боль и отчаянье, что давящим звоном наполняли мрачный застенок.
— Интересно. — Седоволосый мужчина, словно паук, пробежался пальцами по нитям пульсирующего плетения, дополняя картину узора какими-то элементами дополнительных команд. — Весьма.
Голос, как и мимика, соответствовал общему впечатлению совершенного безразличия, лишь нож в его руках да крики роженицы были реальностью, все остальное казалось иллюзией, странной сюрреалистичной картинкой на холсте безумного художника.
Мощный всплеск пламени превратил пульсирующие сердца в прах, пламя жаровен погасло, и лишь холодная синева пентаграммы по-прежнему выхватывала из мрака лицо говорившего.
— Интересно. — Легкая тень полуулыбки коснулась уст мужчины. — Весьма.
«Я убью тебя, Пепельный!»
Казалось, сама тьма исторгла мощный рык, клубами бархата вспенившись вокруг седоволосого.
— Интересно. — Нож в руках мужчины резким росчерком тусклой молнии пролетел над женщиной, вскрывая ее живот и тяжелыми шлепками муки роняя на пол сгустки черной в темноте крови.
«Как посмел ты, смертный, призвать меня?!»
Тьма вновь огласила рыком зал, резко сгущаясь непроглядностью вокруг людей.
— Интересно, — произнес мужчина, пожав плечами и откладывая в сторону нож, дабы своими руками ухватиться за края разреза.
Женщина больше не кричала, ее голова бессильно упала набок, а остекленевшие незакрытые глаза навечно застыли в гримасе ужаса и боли.
— Интересно. — Мужчина медленно, словно преодолевая сопротивление, раздвинул плоть, вглядываясь с прищуром в дитя тьмы, что словно змей шипело, ворочаясь в открытом и окровавленном чреве мертвой роженицы.
«Ты пожалеешь, Пепельный!»
Маленький сморщенный уродец извивался во внутренностях умершей, суча недоразвитыми скрюченными ручками и ножками. Его маленький перекошенный рот представлял собой ужасный оскал маленьких белесых зубок, а покрытые желтой пленкой глаза вылезали из орбит, наполняясь кровью от лопавшихся от напряжения сосудов.
«Не смей, Пепельный, не смей трогать меня!»
— Хм. — Мужчина поджал губы, с каким-то презрением разглядывая извивающегося монстра. — Весьма…
Не вслушиваясь в угрозы и проклятия тьмы, седоволосый мужчина тяжелыми, покрытыми рунами щипцами вырвал плод из его жилища, особо не церемонясь и действуя выверенно точно, словно и не живой, а механическая кукла. У него был план, и он действовал согласно намеченной цели, после ряда манипуляций с вязью силовых линий таинственных заклинаний маленькое порождение кошмара было помещено в дутый стеклянный цилиндр с алхимическим раствором, где оба края были закрыты серебряными пробками, увитыми вязью сложно построенных магических схем и фигур.
— Ты будешь подчиняться мне, Шаграх! — Мужчина усмехнулся сквозь стекло колбы уродцу, что с гневом разглядывал его и сучил ручками в поисках выхода в своем новом жилище.
«Ты не смеешь, смертный, указывать мне!»
Ярилась тьма, корчась в такт едва открываемому ротику маленького плода тьмы.
Седоволосый лишь усмехнулся угрозам, отворачиваясь от своего пленника и проходя в другую часть комнаты, где были приготовлены вода и полотенца для него. Дело сделано, он не сомневался, что все выполнено безупречно, ибо это не только его работа, это еще и его жизнь, а также смерть и даже что-то другое, за гранью этих двух крайностей.
Что-то другое…
Мужчина ополоснул руки и, комкая полотенце, неспешным шагом вновь подошел к запечатанной колбе со своим пленником.
— Урок первый, Шаграх. — Он слегка коснулся пальцем одного из символов вытисненного на тяжелом серебре колбы, наблюдая, как маленького уродца внутри согнуло в агонии боли.
«Уничтожу!»
Тьма клокотала гневом, яростью и… болью.
— Урок второй, Шаграх. — Еще одно нажатие на другой символ, и рев бешенства и отчаяния превратился в стон. — Здесь, мой дорогой, находится тридцать два урока для тебя, хочешь, еще парочку задействую?
«Хватит!»
Мерзкий плод, корчась, бился о стены своего узилища.
— Точно? — Седоволосый откинул прочь полотенце, скрестив на груди руки и слегка склонив голову.
«Хватит!»
— Интересно. — Мужчина последовательно задействовал дополнительно еще ряд рун, с улыбкой вслушиваясь в крики истязаемого уродца. — Надо говорить: «Хватит, мой хозяин», Шаграх.
«Хватит!.. Хозяин!»
— Хм. — Мучитель вновь улыбнулся, деактивируя узоры на колбе-тюрьме. — Так гораздо лучше, мой уродливый друг.
«Да… Хозяин… Ты явно стал сильней, я вижу…»
Тьма безвольно опала вдоль стен, а недоразвитый зародыш припал своим сморщенным и искривленным лицом к стеклу, сквозь муть всматриваясь в седоволосого.
«Сильный… дерзкий… думаешь, сможешь безнаказанно заигрывать с тьмой?»
— Снова угрозы, Шаграх? — Рука мужчины потянулась к колбе.
«Нет!»
Плод забился внутри, маленькими коготками бессильно водя по гладким стенам.
«Нет! Не надо, хозяин, это не угроза…»
Рука остановилась, а вдоль стен пошел мерзкий захлебывающийся смех.
«Не угроза, Пепельный, это тебе урок номер один!»
— Не понял… — Мужчина зло сощурил глаза, вновь взявшись за руны.
«Сегодня умерло твое семя! Ты не знаешь? Сегодня умер твой сын!»
Седоволосый распахнул ворот куртки, извлекая на свет два небольших амулета, один из которых слегка светился, а второй висел тусклым безжизненным металлом.