Читать интересную книгу Ватутин - Александр Воинов

Иванцов смущенно улыбнулся:

— Просто, товарищ командующий, смотрел, какой мы за эти дни прошли путь.

Ватутин задумчиво и как-то удивленно посмотрел на Иванцова.

— Путь, говорите вы? — переспросил он и похлопал ладонью по краю стола. — Да, за этим вот столом я прошел большой путь, — он усмехнулся, — странно! Всего пять дней. А сколько передумано и прочувствовано…

Иванцов прислонился к стене, сжимая в руках папку с документами.

— Сегодня говорил с Москвой, — сказал он. — Мне сообщили… — и вдруг смущенно запнулся.

— Что сообщили? — вскинул голову Ватутин.

— Говорят, Николай Федорович… Вам готовят новое звание…

Ватутин досадливо махнул рукой:

— Эх, Семен Павлович! Разве в званиях цело!.. Мы гитлеровцев — или они нас. Вот как поставила вопрос история… — Он обошел вокруг стола и присел на стул, показав рукой, чтобы садился и Иванцов. — У вас есть мать, Семен Павлович? — вдруг спросил он.

— Есть, — ответил Иванцов, подсаживаясь к столу.

— И у меня есть… А может быть… была… Осталась у немцев, в деревне… И сестры там остались… В общем, почти вся семья. — Ватутин помолчал. — Тревожит меня, Семен Павлович, что с ними!

— Скоро и там начнем наступать.

— А я перед матерью виноват, — хмуро сказал Ватутин, — не вывез. Вернее, не успел!.. Отступил быстро, а назад иду медленно… Меня и старики казаки ругали… — Он опять помолчал. — Много земли нашей должны мы отвоевать. Ох, как много. А знаете что, Семен Павлович, — вдруг круто повернулся он к Иванцову, — не идет у меня из головы Бильдинг. Веселый, самодовольный генерал. А что ему до меня, до моей матери, до нашей беды. Союзник!.. На тушенку хочет выменять дружбу! Но как только заговорили о втором фронте — так лисой, лисой — да в кусты… А сколько бы мы матерей спасли, если бы союзники меньше лили коньяк у нас по блиндажам, а открывали бы скорей второй фронт…

Слушая Ватутина, смотря в его суровое и усталое, посеревшее лицо, с глубокими складками между бровей, Иванцов подумал о том, как предельно устал этот человек, как сложна его душевная жизнь, обычно она загоняется им куда-то вглубь, чтобы не мешала…

Даже сейчас, в эту минуту откровения, он сидит привычно подобранный, и ничто, казалось бы, не выдает в нем человека, которому тяжко оттого, что он ничего не знает о судьбе своей матери. И только глаза, в них все — и боль, и усталость, и затаенная тревога…

Вдруг Ватутин взмахнул рукой, словно прогоняя какие-то назойливые мысли.

— Ну, так! Идите же, Семен Павлович, на телеграф. Я еду к Коробову. Если будут звонить из Ставки, доложите, что я буду него в штабе часа через два!.. Беру с собой радиостанцию! Распорядитесь…

2

Шофер резко затормозил машину. Дорогу преграждал большой щит, на котором крупными черными буквами было написано «Мины». Рядом со щитом стоял лейтенант и что-то кричал.

Увидев машину и разглядев в ней генерала, он быстро подошел, одергивая туго подпоясанный полушубок.

— Здесь дорога закрыта, товарищ генерал, — сказал он, отдав торопливое приветствие. — Одна мина на другой. Вторые сутки мучаемся…

Ватутин взглянул на рябоватое, в синих точках лицо лейтенанта и покачал головой.

— А как глаза-то остались целы?..

— Успел прикрыть рукавом, товарищ генерал, — сказал лейтенант, и его обветренное лицо, покрытое множеством мелких морщинок, сразу как-то потеплело.

— Повезло, — улыбнулся Ватутин, — говорят, что сапер ошибается только один раз. Значит, можно и два раза.

— Изредка можно, — серьезно ответил лейтенант.

— Вы из какой части?

— Полка Дзюбы…

— Ах, вот как! — Ватутин вдруг вспомнил о Павле и молча сидел, вглядываясь в дорогу за щитом. Там, вдалеке, маячили саперы.

— Ваши люди?

— Мои, товарищ генерал.

— Сколько мин сняли?

— Штук двести…

Ватутин улыбнулся.

— А меня знаете?

Лейтенант нагнулся к машине и как-то весело ответил:

— Знаю, товарищ генерал. Вы наш командующий. К Павлу приходили!..

— А где Павел?

Лейтенант указал вдоль дороги, за щит.

— Вот он! Видите, мину на обочину бросил. Это и есть Павел.

Ватутин посмотрел туда, куда указывал лейтенант, и помедлил с ответом. Над дорогой ползли низкие, темные тучи, где-то в вышине провыл одинокий самолет. Ветер мел низкую поземку. Вдалеке прямо по целине двигались танки. Откуда-то глухо доносилась артиллерийская канонада. «Рвутся к Песковатке, — прислушался он. — Коробов отбивается».

— К сожалению, очень тороплюсь… Передайте привет!.. Как он, здоров?..

— Здоров, товарищ генерал! — с готовностью ответил лейтенант.

К машине быстро подошел Семенчук, который посовещался с командиром охраны и начальником радиостанции.

— Товарищ командующий, разрешите повернуть назад?

— Поворачивайте! — сказал Ватутин и опять взглянул туда, где на белом снегу двигались черные точки. Какая из них — Павел?

Он крепко пожал жесткую руку лейтенанта.

— Так не забудьте!..

Машины быстро развернулись и пошли в объезд другой, намеченной Семенчуком дорогой…

Подставив лицо холодному ветру, Ватутин думал о своей семье… Как разбросала ее война… Смертельно ранен Афанасий, навряд ли выживет… Далеко от него и Татьяна, и Лена… Большая была семья, да вот рассеялась по свету… Война есть война, и никто из них, братьев Ватутиных, от нее прятаться не будет… Не время сидеть на печке. Да, в прошлом их, братьев, многое разделяло. И расстояние, и положение, и круг интересов, которыми они жили все эти годы. Но именно сейчас он почувствовал, что нити, которые их связывали, стали, как никогда, крепкими…

Вдруг внезапно и неожиданно отчетливо он представил себе Павла, который, сутулясь, держа в руках щуп, медленно идет вдоль дороги. Тяжелые испытания не кончились. Придет время — и война останется в прошлом, а саперам еще долго надо будет трудиться. Снимать и снимать мины… Снимать и снимать…

На обочине дороги сидел раненый боец. Большой, видно, путь он уже прошел и присел немного передохнуть, дать отдых раненой ноге, перетянутой ниже колена побуревшим от крови бинтом.

Зажав в кулаке кисет, боец медленно раскуривал самокрутку, прикрывая огонек ладонями от степного ветра. Взглянув на него, Ватутин вдруг вспомнил, что так и не послал Павлу обещанного табачка…

Рассказы

Атака

1

 Пятые сутки днем и ночью льет дождь. Тяжело свесились мокрые лапы елей, и с каждой иголки каплет, струится вода. Вдоль рыжих стволов сосен стекают на землю тонкие извилистые ручейки.

Колюче торчат в небо обломанные, обожженные вершины сосен, без сучьев, без ветвей, словно великан дровосек прошел по лесу и огромным топором вкривь и вкось, сплеча обрубил и обтесал вершины деревьев. Иные он пересек пополам, но мертвые, побуревшие верхушки все еще держатся сучьями за соседние стволы. Лес глухо шумит. Шум рождается глубоко в чаще, и кажется, что совсем близко громыхает тяжелый железнодорожный состав. Но это — грохот боя.

Уже неделю здесь обороняется гвардейская дивизия. Отступив от Старой Руссы, она сдерживает противника, который пытается проникнуть к Ярославлю, перерезав Северную железную дорогу, и еще одним кольцом окружить Ленинград. Гвардейцы дерутся за каждую пядь земли. Они отражают все атаки отборной эсэсовской дивизии «Мертвая голова».

Страшное название у этой дивизии. Гитлеровцы придумали его, чтобы пугать им своих врагов. «Мертвая голова»! Так и представляется голый, безглазый череп, на который надета железная каска, — сама смерть!

2

Землянка командира дивизии укрыта в самой чаще леса, в глухом овражке. День и ночь горит в ней яркая электрическая лампочка, ее питает движок, который пыхтит в глубоком, вырытом неподалеку окопе.

В землянке холодно и дымно. Сырые дрова едва тлеют в печурке, то и дело выбрасывая из-под дверцы беловатые клубы дыма. Под ногами, просачиваясь сквозь тонкие доски, хлюпает вода. Стены в темных подтеках сырости, с потолка каплет.

Шинель на Ватутине не просыхает уже третий день. Давно следовало бы снять и просушить ее перед печкой, но Ватутин и часа не сидит на месте. То он наблюдает за дальними подступами к Верхним Ключам, то проверяет огневые позиции артиллеристов, то идет на радиостанцию, чтобы поговорить с командующим фронтом. В землянку возвращается только для того, чтобы еще раз взглянуть на карту, подвести итоги наблюдениям и дать необходимые указания.

Не снимая своей мокрой шинели, он склоняется над картой, испещренной множеством цифр, пометок, значков. Тонкими красными штрихами обозначено на ней расположение нашей дивизии, синими штрихами — расположение врага.