— Соскучилась по нам? — Строгий тон Сары отметал даже саму возможность подобного. — Мы слышали о твоей новой квартире. Ты даже не побеспокоилась сообщить нам свой адрес, не говоря уже о том, чтобы навестить нас.
— Потому что я не думала, что вы захотите меня увидеть.
— Ты забыла нас так же быстро, как ты забыла Хола, — обвинила ее Сара.
— Я никогда не забуду Хола. Как я могу это сделать? Я любила его. И я ношу его ребенка.
Это мягкое напоминание вызвало поток слез из глаз Сары, и она разрыдалась, уткнувшись в руку Боба.
— Она была очень расстроена, — заметил тот мягко. — Она ужасно по тебе скучала, Дженни. Я понимаю, что мы не очень хорошо восприняли известие о твоем ребенке, но у нас было время, чтобы подумать. Мы хотим быть частью его жизни. Даже сегодня утром мы говорили о том, что сохранить семью — это наша христианская обязанность. Я не смогу служить примером другим, если мы не примиримся между собой.
Священник взглянул на Кейджа, на компрометирующее их шампанское, на предосудительную и недостойную картину, которую они, по его мнению, составляли.
— Но сейчас, видя тебя здесь, в таком виде, в такой компании, я просто не знаю… — Он покачал головой и развернулся, заботливо поддерживая рыдавшую Сару под локоть.
— О, пожалуйста! — вскричала Дженни, сделав шаг вперед и протягивая им вслед руки, словно желая их удержать.
— Нет, Дженни, — мягко сказал Кейдж и потянул ее назад. — Дай им время. У них просто должно уложиться все в голове.
Он проводил ее в машину, не вступая с ней в споры. Дженни теперь уж точно не хотела показываться на люди. И в самом деле, едва оказавшись в машине, она залилась слезами.
Дженни задумалась о том, что после каждого значительного шага вперед она вынуждена отступать на два шага назад. Она преступила свои моральные устои и упросила Хола заняться с ней любовью, но он все равно уехал.
Пока его не было, она осознала, что не любит его так, как жена должна любить своего мужа. Он умер, оставив ей чувство вины, словно она его покинула, а не наоборот.
Снова собрав по кусочкам свою жизнь, она увлеклась новой работой, будто только для того, чтобы узнать, что беременна. Теперь она стала парией для любимых ею людей, которых с отрочества считала своей семьей.
Дженни не хотела возвращения к той жизни, которую вела до того, как уехал Хол. Эта жизнь давила на нее, она чувствовала, как медленно задыхается. Вкусив прелесть независимости, она желала продолжать ею наслаждаться. Да, она добилась свободы, но какой ценой? Освобождение Дженни Флетчер далось недешево. Оно стоило ей любви и уважения самых близких и дорогих людей.
Горькие слезы лились по щекам, попадая ей в рот. Понимая, что усталость и беременность были частично причиной этого внезапного приступа слез, она позволила себе эту слабость. Излияние эмоций действовало очищающе, и она так увлеклась своими переживаниями, что не обращала внимания, куда едет Кейдж, пока он не выключил мотор «линкольна».
Дженни подняла голову и вытерла слезы.
— Это твой дом, — заметила она, хотя в ее ремарке не было никакой необходимости.
— Правильно.
Он вышел из машины и подошел к пассажирской двери, чтобы помочь ей выбраться наружу.
— Что мы здесь делаем?
— Я хочу удостовериться в том, что ты хорошо позавтракаешь. И, — подчеркнул он, едва Дженни открыла рот, чтобы возразить, — спорить по этому поводу бесполезно.
В любом случае она слишком устала для того, чтобы вступать с ним в пререкания, поэтому ничего не сказала. Он открыл входную дверь, и она потащилась за ним следом по лестнице.
— Так, ванна принадлежит тебе ровно на десять минут. — Кейдж покопался в ящике и достал оттуда футболку Техасского технологического университета. Две красные буквы «Т» на черном фоне почти стерлись от частых стирок. — Прими горячий душ и надень это на себя, когда выберешься оттуда. Если ты не спустишься через десять минут, я отправлюсь тебя извлекать. — Он нежно поцеловал ее и оставил одну.
Вода была горячей, мыло ароматным и пенистым, шампунь роскошным, полотенца пушистыми. Натягивая футболку, Дженни почувствовала себя процентов на сто лучше прежнего и безумно проголодавшейся.
Застыв на пороге кухни, она неловко и смущенно переминалась с ноги на ногу. Ее волосы были влажными, и все, что на ней надето под футболкой, — тонкие трусики. И хотя футболка доходила до середины бедер, ей все равно было неуютно.
Кейдж, казалось, не заметил открытости ее костюма или ее смущения. Напротив, едва увидев ее, он деловито заявил:
— Не стой как вкопанная. Две пары рук всегда лучше, чем одна.
— Что я могу сделать?
— Намажь маслом тосты.
Она быстро справилась с заданием, и уже через несколько минут они сели за стол перед дымящейся тарелкой с яичницей с беконом. Голод заставил ее позабыть о хороших манерах, и она накинулась на еду. Съев приличную порцию яичницы, Дженни заметила на себе веселый взгляд Кейджа. Немного сконфуженная, она вытерла рот салфеткой и сделала большой глоток апельсинового сока.
— Ты очень хороший повар.
— Не позволяй мне тебя перебороть. — К тому времени, когда она очистила всю тарелку, Дженни почувствовала себя настолько уставшей, что едва могла поднять чашку травяного чая, приготовленного для нее Кейджем.
— Давай поднимайся, пока ты не упала прямо здесь, — сказал он, отодвигая свой стул из-за стола.
— А куда мы идем?
— В кровать. — Он взял ее на руки.
— В твою кровать?
— Да.
— Но я должна одеться и отправляться домой. Поставь меня на пол, Кейдж.
— Ни за что, пока мы не доберемся до кровати.
Дженни должна была бы остановить его, не дать ему сделать еще один шаг по ступенькам лестницы, но не могла собрать в себе для этого достаточно сил. Долгого сна в машине было ей явно недостаточно. Она не могла и припомнить, чтобы чувствовала себя такой невероятно уставшей. Она прислонила голову к его груди и закрыла глаза. Он был таким сильным. Могучим. Внушающим доверие. И она любила его.
Она ощутила прикосновение рукава его рубашки к своему обнаженному бедру. Дженни вспомнила ночь в постели с Холом и те чувства, которые вызывали в ней эти касания, как возбуждающе это было.
Кейдж поставил ее рядом с кроватью, продолжая удерживать в объятиях, пока он сдергивал одной рукой замшевое покрывало. Потом он бережно уложил ее на пахнущие свежестью простыни.
— Спи крепко, — прошептал Кейдж, — накрывая ее одеялом. Он убрал прядь волос с ее щеки.
— А что ты собираешься делать?
— Мыть посуду.
— Это нечестно. Ты был всю ночь за рулем. Ты приготовил завтрак. — Она уже засыпала, и ей сложно было привести в порядок свои ускользающие мысли, тем более облечь их в слова.