— Вы готовы, брат?
— Готов, чародей.
— Надевайте на голову Кокошник и ложитесь на оттоманку. И не забудьте собрать в кулак всю свою добрую волю.
Сразу после ухода сыскника в кабинет к Свету ворвалась Забава.
— Чародей, мне надо с вами серьезно поговорить!
Хотя глаза Забавы и не метали молний, было видно, что возбуждена она не меньше, чем при очередном приступе ревности. Однако Свет сразу понял, что дело сейчас вовсе не в этом вечном чувстве.
— Слушаю вас, душа моя.
Ее глаза распахнулись — подобным образом он ее никогда не называл. Впрочем, перевести разговор в спокойное русло Свету все равно не удалось — Забава обрушилась на него так, как никогда раньше не обрушивалась. Словно он стал ее личным непримиримым врагом… И только через некоторое время ошалевший от неожиданности Свет понял, за что его ругают. Оказалось, его ругают за беспечность и легкомыслие, за неосторожность и глупость, за безобразное отношение к собственному здоровью и идиотское неумение организовать свою работу. И за многое-многое другое…
Опустив голову, Свет слушал и удивлялся. Такой Забаву он еще ни разу не видел. И в былые времена быстро бы дал ей за такое поведение хороший окорот. Но сегодня не мог! Потому что сегодня Забавой руководило исключительно беспокойство за своего хозяина, и он это прекрасно понимал. А послушав ее некоторое время, он понял и нечто другое: ею руководило беспокойство еще и за СВОЕГО ВОЗЛЮБЛЕННОГО, а это беспокойство давало ей право разговаривать с ним в таком тоне, в каком она бы ввек не стала разговаривать со своим хозяином. И в том, что он мог ей дать в ответ только свою жалость, ее вины не было никакой. Поэтому он молчал и слушал.
Когда Забава стала иссякать и вместо ноток возмущения в ее голосе стали появляться откровенные слезы, он встал, подошел к ней, взял за руку. И попытался не поморщиться, когда она порывисто прижалась к нему всем своим телом и принялась поливать слезами франкские кружева на его камзоле. Он гладил ее по вздрагивающей спине до тех пор, пока она не стала успокаиваться, а потом легонечко оттолкнул и самым откровенным тоном, на какой был способен, проговорил:
— Душа моя! Я понимаю ваше беспокойство, но, право слово, волноваться нет причин. Я просто вчера немного переработал с нашей гостьей, вот и все.
Она подняла к нему мокрое, словно залитое грозовым ливнем лицо:
— Так отдохните же сегодня!
Он развел руками:
— Полного отдыха обещать не стану, но работать постараюсь поменьше. Вот как перед Дажьбогом клянусь!
Лицо Забавы тронула виноватая улыбка, слабая и несмелая.
— Вы извините меня за грубые слова. О боги, как я испугалась! — Она передернула плечами. — Думала, вы умираете…
На этот раз он все-таки поморщился:
— Ну мары-то придут за мной еще нескоро!
От его гримасы она чуть было не зарыдала снова, но удержалась, хотя Свет хорошо видел, чего это ей стоило. Однако тут он помочь ей ничем не мог.
— Я пойду? — Ее губы вновь тронула несмелая улыбка. — Может, вам принести чего-нибудь?
— Нет, спасибо. — Он чуть не ляпнул: «Вы свободны!» — но вовремя спохватился.
Она еще несколько мгновений смотрела ему в лицо, потом повернулась и, опустив голову, вышла.
А он сел за стол.
Откровенно говоря, у Забавы был серьезный повод для беспокойства, и он о нем прекрасно знал. Зато она об этом поводе не ведала и ведать не могла: в ней просто-напросто говорило извечное женское чутье.
Впрочем, это знание было мало кому известно в Словении, потому что берегла его верхушка Колдовской Дружины как зеницу ока.
Однако Свет принадлежал к оной верхушке и потому сразу понял, что сегодняшний припадок является первым звонком. Вот только никому не дано знать, будет ли второй!
Магическая биология давно уже объяснила природу этого не очень распространенного заболевания.
Согласно учению Кудесника первой половины семьдесят третьего века Добромысла, во всяком человеке, рожденном от мужчины и женщины присутствует дух Перуна и Додолы. У простых людей они взаимоуравновешивают друг друга, у колдунов же все устроено иначе. Поскольку волшебная энергия рождается из измененной сексуальной, то у волшебников обязательно преобладает один дух: у колдунов — дух Перуна, у колдуний — Додолы. Однако по достижению возраста полового созревания угнетаемый дух может проявиться, и тогда Талант практически исчезает. Не считать же проявлением Таланта щупачество несостоявшихся колдунов, к тому же инициируемое лишь волшебниками!
Проявлением духа, убивающего Талант, и занималась в свое время мать Ясна. Квалифицированными волшебниками становятся лишь те, кому удается окончательно победить в себе угнетаемый дух, дающий первый толчок сексуальному интересу к противоположному полу. Впрочем, это касается в основном мужчин, поелику женщины волей богов изначально созданы в общем-то беззащитными перед насилием, а насилие почти мгновенно освобождает в них угнетаемый дух. Результат известен.
Так все это представляется воспитанникам при обучении в школах волшебников. Однако не все так просто. Есть, к сожалению, одна заковыка, о которой суждено узнать лишь высококвалифицированным волшебникам. Именно их эта заковыка и касается.
Талант представляет собой палку о двух концах, и дело тут совсем не в пресловутом Ночном колдовстве. Несбалансированность в личности колдуна прямо пропорционально влияет на мощь его Таланта. Но эта же несбалансированность приводит к тому, что любой волшебник, сотворив малое заклинание, заполучает в свою душу малую толику агрессивности. Агрессивность растет пропорционально сложности творимых заклинаний и квалификации волшебника. Так человеческая природа мстит волшебнику за возвеличивание духа и пренебрежение плотью. Именно поэтому отдохнувшие и разряженные волшебники утром являются почти нормальными людьми, а после рабочего дня из-за изменений в психике превращаются в откровенных человеконенавистников.
Но в силу ряда причин изменения могут постепенно накапливаться. В результате у некоторых волшебников происходит нервный срыв.
К сожалению, медицинские статистические исследования так и не смогли выявить какой-либо более определенной зависимости между Талантом волшебника и вероятностью заболевания. Сплошь и рядом очень сильные волшебники (такие как нынешний Кудесник Остромир) доживают до глубокой старости без всяких нервных срывов, и потому заранее предугадать персону, с которой случится несчастье попросту невозможно.
К тому же, первый приступ — это еще не конец. Зачастую одним приступом все и заканчивается. Особенно, если волшебник начинает ограничивать себя в работе, но бывали случаи, когда второй приступ не приходил и к тем, кто, не желая менять своей налаженной жизни, полностью отдавал себя на волю богов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});