В начале 1784 года тюрьма в Венсене была закрыта. В то время в ней было всего три узника, и их без труда разместили в Бастилии, где свободных помещений хватало — не потому, что их было много, а потому, что в стране неуклонно нарастали протесты против государственных тюрем, и король был вынужден отменить «письма с печатью». Узники, принадлежавшие либо к титулованной, либо к интеллектуальной аристократии, попадали в крепость в основном по личному распоряжению короля, а потому в день, когда маркиз де Сад был переведен в знаменитую тюрьму, ее сорок две камеры были заполнены едва ли на четверть.
Несколько слов о новом месте пребывания маркиза де Сада. Первый камень в основание Бастилии был заложен 22 апреля 1370 года купеческим старшиной Парижа Югом Обрио, а в 1382 году работы по строительству массивной крепости с восемью башнями уже завершились. Государственной тюрьмой для элиты Бастилия стала при кардинале Ришелье.
* * *
Все, что делалось не по его воле, де Сад воспринимал как личное оскорбление. Поэтому, когда в конце февраля 1784 года его разместили на третьем этаже бастильской башни, именуемой, словно по иронии судьбы, башней Свободы, он тотчас принялся жаловаться: на дурную кухню, на маленький и вонючий двор для прогулок, на то, что вещи, которые он просил перевезти из Венсена (картины, книги, гравюры) никак не дойдут до него (они прибудут только в конце апреля), что ему не дали взять с собой подушку, без которой ему никак нельзя поправить свое самочувствие, резко ухудшившееся вследствие переезда. В письме к жене от 8 марта 1784 года де Сад описывает свое сражение с венсенскими тюремщиками за большую подушку: «Вам хорошо известно, что приступы головокружения и частые кровотечения из носа, которые у меня случаются, когда я не лежу, опершись головой на что-нибудь как можно более высокое, вынуждают меня пользоваться очень большой подушкой. Когда я попытался забрать с собой эту несчастную подушку, то вы бы подумали, что я пытаюсь выкрасть список тех, кто устроил заговор против государства; они варварским образом вырвали ее у меня из рук и заявили, что иметь объекты такого масштаба никогда не дозволялось».
Перевод в Бастилию, нарушивший размеренное существование маркиза, всколыхнул в нем новые силы: он решил требовать освобождения на основании того, что земли его пришли в запустение и ему необходимо ими управлять. Зная, что к делам у него никогда не было склонности, родственники предложили ему подписать доверенность на управление имуществом, но он категорически отказался и потребовал впредь к нему с подобными просьбами не обращаться: он ничего подписывать не будет. А если родственники радеют о его благе, пусть лучше попросят короля отменить указ о его заточении, дабы он вышел на свободу и лично занялся собственными владениями.
Воспользовавшись своим правом, семейный совет во главе с командором Ришаром Жаном Луи де Садом обошелся без согласия маркиза и вновь официально утвердил Гофриди главным управляющим делами маркиза, а командора — контролирующим решения Гофриди и ответственным за «воспитание, поведение и устройство» детей де Сада. Последнюю обязанность командор разделил с мадам де Сад, «матерью означенных детей». На деле же в части, касавшейся детей, не менялось ничего — о них по-прежнему заботились Монтреи. Мадам де Сад получила право взимать доходы с имущества, принадлежавшего лично ей, и право ежегодно получать четыре тысячи ливров «на собственное содержание». Юридическое оформление постановлений семейного совета означало лишение маркиза де Сада права управлять своим имуществом, а также лишение его родительских прав. Для узника эти постановления, в сущности, не меняли ничего — ведь на страже его личных интересов стояла верная Рене-Пелажи, а где она добывала деньги, де Сада никогда не интересовало.
В Бастилии после нескольких месяцев брюзжания де Сад устроился с таким комфортом, с каким вообще мог устроиться в камере древней крепости заключенный, не ограничивавший себя в средствах. Камеру оклеили новыми обоями, устлали коврами, повесили оранжевые занавески, в тон которым были заказаны покрывало и наволочки для подушек, на заказ был сделан и туалетный столик со специальными ящичками и золочеными ручками. Библиотека, одежда, семейные портреты, прибывшие из Венсена, также обрели свои места в новом месте заключения маркиза. Подсчеты, сделанные Ж.-Ж. Повером, говорят о том, что содержание маркиза в Бастилии в среднем обходилось семье в четыре тысячи ливров в год, в то время как жалованье коменданта господина де Лонэ составляло шесть тысяч ливров в год, его помощника — пять тысяч, надзирателя — полторы тысячи ливров, а лекаря — тысяча двести ливров в год. На содержание в крепости незнатного узника отпускалось тысяча сто ливров в год, финансиста, судьи или литератора — три тысячи шестьсот пятьдесят, советника парламента — пять тысяч, маршала Франции — двенадцать тысяч ливров в год. За время царствования Людовика XVI, то есть с 1774 по 1791 год, в Бастилии побывало всего около двухсот сорока человек, в среднем по шестнадцать человек в год.
Однако перевод в Бастилию, традиционно считавшуюся самой мрачной цитаделью деспотизма, не мог не повлиять на настроение де Сада, причем не лучшим образом. Спасением от мрачных мыслей стало сочинительство. Если в Венсене из-под пера де Сада вышло всего несколько пьес, «Диалог священника с умирающим» и были сделаны первые наброски «Ста двадцати дней Содома», то в Бастилии написаны и новеллы для сборника «Преступления любви», и «Рассказы и короткие истории», и большой роман «Алина и Валькур», и повесть «Жюстина, или Злоключения добродетели», и «Сто двадцать дней Содома» — почти половина его литературного наследия.
Донасьен Альфонс Франсуа буквально одурманивал себя работой. Неудивительно, что от такого напряжения у него болели глаза и обострялся геморрой. Получив от Рене-Пелажи очередную посылку с деликатесами, маркиз подстегивал свой мозг, свое воображение, а затем садился к столу, брал перо и погружался в мир садических грез. Де Сад уже не хотел писать «в стол», он очевидно намеревался когда-нибудь опубликовать свои сочинения — все, за исключением романа «Сто двадцать дней Содома», рукопись которого состояла из склеенных листочков, исписанных с обеих сторон. Лента легко превращалась в свиток, который можно было спрятать в кармане, в рукаве или между камнями в стене. Но когда восставшие парижане захватили Бастилию, свиток был утерян — для де Сада навсегда.
Пьесы свои Донасьен Альфонс Франсуа, несомненно, намеревался поставить. «Я уже накопил в своем портфеле больше пьес, чем самые уважаемые современные авторы <…>. Если бы меня предоставили самому себе, у меня было бы готово для постановки около пятнадцати пьес, когда я выйду из тюрьмы», — писал он в 1784 году. Он внимательно прочитывал критические отзывы о своих сочинениях для театра, которые по его просьбе писали как аббат Амбле, так и Рене-Пелажи. Последнее письмо аббата Амбле датировано 1786 годом; далее об этом человеке ничего не известно…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});