Я ждал удобного случая, чтобы расспросить ее обо всем, и наконец он мне представился. В одном месте нашего пути пришлось ехать по каменной осыпи, и мы не могли продвигаться с прежней скоростью. Но только что я собрался начать разговор, как вдруг услышал голос своей спутницы:
— Вы, конечно, офицер?
— Откуда вы это узнали? — спросил я с удивлением, потому что слова ее были скорее утверждением, чем вопросом.
— По вашей военной форме.
— Моей военной форме?
— Ну да. Я заметила след от канта на ваших брюках. Арапахо, видно, сорвали его?
— Да, вы правы. Я служил в армии.
— А как вы оказались здесь? Наверное, ехали в страну золота?
— Не совсем так.
— Куда же? Если это не секрет, конечно…
— Просто глупая прихоть. Решил попутешествовать без всякой особой цели, а затем вернуться в Штаты.
— Вернуться? Но вы же говорили, что вместе с вашими спутниками следовали за караваном? Почему же вы не присоединились к нему? Ведь так было бы безопаснее.
Я не знал, что ответить, и она продолжала:
— Редко случается, чтобы такой маленький отряд, как ваш, рисковал идти через прерии, — слишком опасно встречаться с индейцами. Впрочем, иногда и с белыми тоже. И среди белых есть дикари, которые хуже, гораздо хуже, чем краснокожие!
Эти загадочные слова и сопровождавший их вздох заставили меня обернуться и взглянуть на мою спутницу. Глубокая грусть омрачала ее лицо. Неужели и она вспомнила о прошлых страданиях?
Глядя на нее, я снова заметил то, что уже ранее привлекло мое внимание, а именно — сходство с Лилиен Холт, но такое неясное, что трудно было сказать, в чем оно заключается. Их черты не имели ничего общего, так же как цвет кожи, волос и глаз. Но что-то неуловимо похожее было в разрезе глаз и особенно в тембре голоса — грудного, чистого и звонкого.
«Конечно, — думал я, — это едва заметное сходство случайно. Просто голос прекрасной охотницы напоминает мне ту, что безраздельно владеет моим сердцем».
Воспоминание о Лилиен меня так взволновало, что я не мог сразу ответить моей спутнице.
— Ваши слова меня крайне удивляют! — сказал я наконец. — Неужели вам самой пришлось столкнуться с чем-либо подобным?
— Да. У меня нет оснований любить людей с моим цветом кожи, если я, конечно, вообще могу считать себя белой.
— А разве вы не белая?
— Не совсем. Во мне есть индейская кровь.
— Думаю, ее не так уж много?
— Достаточно, чтобы не любить людей с моим цветом кожи.
— Неужели?
— Да. И у меня есть на это причины. Ах, сэр! Разве не достаточно того, что я всеми обманута: отцом, возлюбленным и мужем.
— Мужем? Так вы, значит, замужем?
— Нет. Я была обвенчана, но не считаю этого негодяя своим мужем.
Охотница замолчала, видимо, взволнованная каким-то тяжелым воспоминанием, и я почувствовал, как дрогнула ее рука, лежавшая у меня на поясе.
— Ваши слова чрезвычайно меня заинтересовали, — заметил я, желая заставить ее рассказать о себе побольше. — Но я понимаю, что не имею права на вашу откровенность.
— Вы можете заслужить ее.
— Скажите мне, как?
— Вы упомянули, что намерены вернуться в Штаты. У меня будет к вам просьба, и, если вы согласитесь ее исполнить, я расскажу вам свою историю. В ней нет ничего особенного. Это повесть о простой девушке, которой изменил ее возлюбленный. Отец же забыл свой родительский долг, а муж оказался обманщиком, клятвопреступником и негодяем.
— Я вижу, что ваша судьба сложилась очень неудачно. Но ваши слова только еще более заинтриговали меня. Я дорого дал бы, чтобы знать, кто вы такая и как попали сюда.
— Сейчас нет времени говорить об этом. Ваши товарищи, если они еще живы, находятся в смертельной опасности. Ваш долг думать о них, мой же — не допустить, чтобы Кровавая Рука ушел отсюда. Это приведет в отчаяние того, кому я обязана жизнью и покровительством.
— О ком вы говорите?
— Об Уа-ка-ра, заклятом враге Кровавой Руки и всех арапахо.
— Уа-ка-ра?
— Да. Это вождь племени юта. Вы сейчас его увидите… Скорее! Лагерь близко. Вон там, за скалами, уже виден дым. Вперед, сэр, вперед!
Повинуясь ее приказанию, я пустил коня галопом. Но скачка наша продолжалась недолго. Через сто ярдов ущелье, внезапно расширившись, вывело нас в красивую небольшую долину, лишенную деревьев, но поросшую травой. На противоположном ее краю сомкнутые ряды белых конусов указывали на то, что перед нами лагерь индейцев.
— Это вигвамы племени юта, — сказала моя спутница.
ГЛАВА LXXII
Уа-ка-ра
Вигвамы были расположены в два ряда, а между ними шел широкий проход, в конце которого стоял вигвам вождя, более обширный, чем остальные. Вигвамы имели форму конусов, образованных поставленными в круг жердями, верхние концы которых были связаны вместе. Их покрывали бизоньи шкуры, выскобленные и выбеленные. Спереди каждый такой шатер имел отверстие для входа, закрытое свободно подвешенным куском шкуры. Треугольный кусок кожи около верхушки был отвернут наружу и натянут наподобие перевернутого паруса. Он защищал дымоход от ветра. Снаружи каждый вигвам был разрисован картинками, изображавшими подвиги его хозяина: схватки с пумой, гризли или с воинами враждебных племен. Особенно много таких изображений было на шатре вождя. Он был буквально сплошь покрыт всевозможными знаками и фигурами, словно какой-то пестрый ковер.
Перед шатрами стояли высокие копья с прислоненными к ним кожаными щитами, длинные луки из дерева и более короткие — из рогов горного барана. Тут же висели колчаны, наполненные стрелами. Я заметил, что кроме этого, почти у каждого вигвама стояло ружье. Это меня не удивило, так как я знал, что для племени юта огнестрельное оружие давно перестало быть тайной.
Повсюду виднелись растянутые на траве свежесодранные шкуры, которые женщины скоблили, стоя на коленях. Девушки с обмазанными глиной корзинами на головах проходили мимо, направляясь к ручью или возвращаясь от него. Мужчины стояли группами, лениво переговариваясь или, присев на корточки, играли в кости. Мальчишки практиковались в стрельбе из луков, а малыши возились в траве со щенятами. Собаки стаями слонялись между шатрами; лошади, овцы, козы, мулы и ослы, смешавшись в одно стадо, паслись на поляне недалеко от лагеря. Таким предстал передо мной поселок племени юта. Как и следовало ожидать, при нашем появлении в нем все мгновенно изменилось. Игроки вскочили на ноги, женщины оставили работу, побросав на шкуры свои скребки.
Повсюду слышались возгласы удивления. Дети завизжали, прячась за матерей. Заворчали и залаяли собаки, заржали лошади, заревели ослы и мулы. Блеяние овец и коз дополнило этот общий хор.