повторила она.
— Вы знаете Яромиру Крислову, которую мы ищем с апреля? — ехидно допытывался Фридрих.
— Нет.
— Вы с ней состоите в родственных отношениях?
— Нет.
Комиссар вскочил из-за стола:
— Лжете! Мы все знаем.
Она взглянула на него непонимающе:
— Тогда зачем вы меня об этом спрашиваете?
Фридрих вплотную подошел к ней, сжав кулаки.
— Не прикидывайтесь глупой! — закричал он ей в лицо. — Или я с вами поговорю иначе! — Он вытащил из кобуры пистолет и сунул его к лицу Ярки. Затем вновь сел к письменному столу, положив пистолет перед собой, и деловым тоном произнес: — Почему вы полгода жили под фальшивым именем?
Ярка посмотрела на него удивленно:
— Это не фальшивое имя, это мой творческий псевдоним.
— Триста приседаний! — зарычал Фридрих. — И с вытянутыми вперед руками! — Он положил линейку на ее вытянутые руки и стал считать: — Раз, два, три…
Ярка смотрит на стену за головой Фридриха и приседает механически, как машина…
— Сто сорок восемь… сто сорок девять… сто пятьдесят!
Внезапно она остановилась, положила линейку на стул и гордо подняла голову.
— Ну? — изумленно протянул фальцетом Фридрих. — Это только половина.
— Хватит! — отрубила Ярка.
На этот раз Фридрих вышел из себя. Подскочил к ней, размахнулся и со всей силой ударил ее по лицу. Он уже готов был вылить на ее голову поток грязных оскорблений, открыл рот, но вдруг у него зашумело в ушах и посыпались искры из глаз. Это Ярка ответила ему пощечиной.
Он остолбенел. Никогда еще такого не было, чтобы заключенный давал пощечину комиссару!
Неслыханно! Его душила ярость, сердце так сильно колотилось, что казалось, сейчас выскочит из груди.
— Ауски! Гейне! — заорал он, сверкая глазами.
В помещение ворвались два здоровенных эсэсовца. Фридрих жестом показал, чтобы допрашиваемую увели. Куда вести, они знали. Ведь для того они здесь и находились.
Только вечером Ярка пришла в себя. В камере было холодно, но все тело ее горело как в огне. В голове медленно проплывали воспоминания обо всем случившемся. Она осмотрелась в темной камере и слабо улыбнулась. Резкая боль пронизала челюсть.
— Мы спрятали для тебя суп, — склонилась над ней низкорослая женщина и приподняла ее голову.
На очередной допрос Ярку не повели. Вместо этого она стояла три дня и три ночи лицом к стене. Время от времени к ней подходил эсэсовец и интересовался, будет ли она признаваться.
— Черт возьми, в чем я должна признаться! Я ничего не знаю! — крикнула она ему на второй день и развела руками.
Эсэсовец быстро исчез.
Она выдержала до конца, до того момента, когда ее бросили снова в камеру. Там она свалилась на соломенную подстилку и уснула крепким сном. Исчезли тюремные коридоры, исчезла тюремная камера, время остановилось. Но суровая и безжалостная действительность осталась.
Ей приснился прекрасный сон. Будто она ехала по белой зимней дороге в шикарном лимузине, погрузившись в мягкое, пружинящее сиденье. Рядом сидели Францина и та черноволосая девушка, которая несколько дней назад на тюремной лестнице обменивалась взглядами с Милошем Красным.
В Иглаве начальник тюрьмы поставил их лицом к стене, одну подле другой.
— Ваше имя? — грубо спросил он.
— Франциска Петерка, — ответила Францина в соответствии с инструкцией.
— Ваше имя? — продолжал он по-немецки.
— Мария Кудержикова.
— Как вас звать? — обратился он к Ярке.
— Яромира Крислова.
— Как? — переспросил он.
— Яромира Крислова.
— Ваше имя? — угрожающе повторил начальник.
— Яромира Крислова.
— Имя вашего отца?
— Теперь у него уже нет имени.
— А раньше?
— Антонин.
— Дальше!
— Крисл.
— А ваше имя?
— Яромира Крислова.
Начальник замолк. С минуту он сдерживал себя, чтобы не засмеяться, а потом спросил Ярку изменившимся голосом:
— Хотите чего-нибудь?
Она смерила его взглядом с головы до ног и кратко ответила:
— Сигарету.
Это была ее манера. Она была убеждена, что должна оставаться независимой в любой обстановке. Даже за решеткой, среди вони и клопов нацистского застенка в Цейле, куда их через неделю перевезли из иглавской тюрьмы.
Комиссар Лангер, маленький, круглый австриец с подстриженными под ежик волосами, с интересом осматривал стройную девушку, которую к нему прислали сюда, в Брно. Так это она дала пощечину его пражскому коллеге, комиссару Фридриху? Гм, комиссар Фридрих, официант, какой из него может быть специалист? Судя по его бумагам, он явный дилетант. Лангер презрительно перелистал толстую пачку документов. И образование у этого официанта тоже соответствующее.
— Почему вы жили под чужим именем?
Ярка поняла, что пощечина, которую она подарила Фридриху, поднимает ее авторитет в глазах этого комиссара.
— Я знала, что, арестовав мою сестру, вы придете и за мной.
— Как вы могли знать, что мы будем вас искать?
— Вы же всегда так поступаете.
Он бросил на нее быстрый взгляд:
— Кто вам передал фальшивые документы?
Девушка пожала плечами.
— Ведь вы не станете меня уверять, что встретили на улице незнакомого человека, попросили его достать вам фальшивые документы и он ни с того ни с сего принес их?
— Нет, конечно, но их принес именно совершенно незнакомый человек, — спокойным тоном объясняла Ярка.
— По своей инициативе?
— Да.
Лангер с яростью стукнул кулаком по столу:
— Кого вы просили подготовить фальшивые документы?
— Никого.
— Вы будете сидеть до тех пор, пока не станете брюнеткой!
— О, этого вам долго ждать не придется, — с легкой иронией отпарировала Ярка и взъерошила крашеные волосы, которые вдоль пробора стали уже чернеть.
38
После возвращения в Брно Марушка попала в первую камеру, где находилась и сестра Ярки Иржина. Опять новые лица, новая обстановка. Но комиссар прежний — садист Дорш.
Допросы повторялись почти каждый день. Кровавые ссадины покрыли всю спину. Она никому не жаловалась и никому не говорила, почему ее арестовали. А если среди двадцати женщин окажется доносчица?
Иржина помнила Марушку с того дня, когда их вместе везли после допроса. Потом она не видела ее больше месяца — до тех пор, пока в середине января девушку не втолкнули к ним в камеру.
— Ты, случайно, не с моей сестрой приехала? — спросила Иржина Марушку, когда через окно камеры заметила во время прогулки во дворе Ярку.
Они быстро сблизились. Марушка могла верить сестре той девушки, которая влепила пощечину комиссару Фридриху и без единого стона вытерпела все пытки.
— Расскажи мне о ней, — попросила она Иржину.
— Садись ко мне на кровать, поговорим, — радостно сказала Иржина.
— Нет, я лучше постою, — отказалась Марушка, — ужасно не люблю сидеть.
Иржина, восприняв это как неуместную вежливость, крепко обняла Марушку за плечи и хотела усадить рядом с собой. В этот момент она почувствовала, как Марушка резко дернулась и сжалась от боли. Минуту Иржина