Князь Ингер, несмотря на юные годы, хорошо понимал двусмысленность своего положения, но еще лучше это понимала княгиня Ефанда, женщина далеко не глупая, обладающая к тому же сильным характером. Вдове Воислава Рерика исполнилось тридцать три года. Красавицей боярин Казимир ее не назвал бы, но мужские взоры она, безусловно, притягивала.
Ефанда несла свое вдовство достойно, не опускаясь до случайных связей. Такая сдержанность в поведении княгини была, конечно же, похвальной в глазах боярина Казимира и воеводы Олемира, но большинство киевлян считали Ефанду холодной и даже бездушной. Таким же смурным и скучным выглядел в глазах многих ее пятнадцатилетний сын. Многие бояре и простолюдины вслух жалели княжну Добромилу, которой вместо блестящего, полного сил тмутараканского княжича достался унылый варяг, еще не достигший возраста мужа.
Зато князь Олег очаровал старейшин и простолюдинов прежде всего широтой натуры, природным умом, удачливостью и пирами, которые он задавал для бояр и мечников, не забывая при этом выставлять угощение и для киевских обывателей. Ну как не любить такого щедрого князя.
– Князю Ингеру нужна своя дружина, – осторожно начал разговор воевода Олемир.
– А разве нам грозит опасность? – нахмурилась Ефанда. – Князь Олег сказал, что даже волос не упадет с головы моего сына.
– Так ведь дружина нужна князю не только для безопасности, но и для чести, – возразил княгине Борислав. – Я, простой ган, имею дружину в сто мечников, а великому князю Полянскому, Кривицкому, Древлянскому и Словенскому нужна дружина в пять – десять тысяч.
– В моей дружине двадцать пять тысяч гридей, – сверкнул глазами Ингер, явно недовольный тем, что пришлые бояре ведут столь важный разговор не столько с ним, сколько с его матерью.
– Извини, великий князь, но эти гриди служат не тебе, а твоему дяде, – продолжал как ни в чем не бывало Борислав. – Пока ты был мал, по-иному и быть не могло, но сейчас ты вырос. Твое слово с каждым годом должно все более громко звучать на подвластных тебе землях.
– Князя Олега в соправители дал мне отец, – дрогнувшим от негодования голосом произнес Ингер.
– Я не сомневаюсь в мудрости великого князя Воислава Рерика, как и в расположении к тебе, князь, твоего дяди. В Киеве и раньше было два князя, но каждый из них имел свою дружину. Я правильно говорю, воевода Олемир?
– Вне всякого сомнения, – поддержал тот гана.
– Кроме того, у каждого князя был свой круг мудрых советников из лучших Полянских родов, ибо сила и влияние правителя во многом зависят от его ближников. Тебе следует всего лишь сказать «да», князь Ингер, и множество людей придут на твой зов.
– И ты будешь первым среди них, ган, – насмешливо прищурился в сторону красноречивого гостя Ингер.
– С твоего позволения, князь, я буду третьим, десятым или двадцатым, – широко улыбнулся Борислав. – А первенство я оставляю за воеводой Олемиром и боярином Казимиром, чьи пращуры издревле служили великим князьям и мечом, и мудрым советом.
Ингер выпрямился в кресле и строго глянул в сторону бояр, скромно сидящих на широкой лавке.
– Я буду рад, бояре, видеть вас у великого стола и во главе своей дружины. И быть по сему.
Произнеся, быть может, самые главные в своей жизни слова, великий князь Ингер поднялся и покинул зал, оставив в замешательстве бояр и княгиню Ефанду. Она очень хорошо понимала, что это решение великого князя может не понравиться ее старшему брату, который, конечно же, сумеет поставить на место и малолетнего Ингера и бояр, вздумавших настраивать его против дяди.
Сила была на стороне князя Олега, в котором ближники и дружина видели своего истинного вождя, уже приведшего их к победе. Не к князю Нигеру, а именно к Олегу Вещему стекались со всех славянских земель витязи, жаждущие добычи. Все понимали, что большая война не за горами, но никто пока еще не знал, куда повернет коня новый киевский князь. И уж конечно, не пятнадцатилетнему сестричаду оспаривать власть у сорокалетнего мужа, почитаемого многими за сына бога.
– Не рано ли мы это затеяли? – высказал осторожное сомнение боярин Казимир.
– Так ведь мы ничего особенного не собираемся делать, – пристально глянул в глаза Ефанде ган Борислав. – Дружина в две-три тысячи мечников – всего лишь забота о безопасности князя и не более того. Что же касается ближников, то князь вправе приглашать в свой детинец всякого, кто достоин его расположения. А нынешнее положение князя Ингера, по сути, забытого всеми, слишком Уж похоже на бесчестье. Князю Олегу должно быть стыдно за пренебрежение, выказываемое сыну Воислава Рерика его окружением. И княгиня Ефанда, и вы, бояре, вправе указать ему на это.
Боярин Казимир даже крякнул от удовольствия, выслушав разумную речь гана. Не просить надо Ефанде и не оправдываться, а требовать свое, по праву положенное и ей, и великому князю Ингеру А киевские бояре, утесненные пришлыми варягами должны поднять свой голос в ее поддержку. Ведь поляне звали в правители не Олега, а Ингера, так можно ли мириться с тем, чтобы князь, возведенный на великий стол вечевым приговором, в котором выражается воля богов, и далее влачил жизнь в забвении.
– Слово должно подкрепляться силой, – негромко сказал Олемир. – Князю Ингеру нужна дружина, преданная только ему, тогда он без боязни может требовать свое, принадлежащее ему по праву.
– Если на то будет согласие великого князя Ингера и княгини Ефанды, то я готов призвать в Киев тысячу кубанцев, – предложил ган Борислав. – Они и станут основой личной дружины князя Ингера.
– У меня нет денег, чтобы оплатить кубанские мечи, – смущенно сказала Ефанда. – А мой брат вряд ли согласится дать их мне.
– Я предоставлю тебе заем, княгиня, – сказал ган Борислав. – А после князь Ингер потребует свою долю податей и дани, из которой ты со мной и расплатишься.
Олемир с Казимиром переглянулись. Так вот куда метит тмутараканский ган, прямехонько в казначеи великого князя! С другой стороны – а почему бы нет? Человек он в денежных делах сведущий и, надо полагать, сумеет придать двору Ингера нужный блеск. Да и киевским боярам, пребывающим в забвении, будет к кому прислониться, они смогут создать на славянских землях еще один центр силы, далеко не во всем согласный с варяжским.
Конечно, многое на первых порах будет зависеть не столько от юного Ингера, сколько от его матери Ефанды, у которой должно хватить силы духа на то, чтобы заявить о правах сына во всеуслышание. Причем заявить не кому-нибудь, а старшему брату, к слову которого она привыкла прислушиваться с младенчества. Не всякая женщина на такое решится, тем более одинокая. Ефанде потребуется плечо, на которое она может опереться, и будет совсем не худо, если это плечо ей подставит приезжий ган.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});