Читать интересную книгу Три рэкетира - Ярослав Зуев

Следователь (если только молодой человек и вправду был следователем) сделал неопределенный жест рукой – то ли отпуская сержанта, то ли предлагая Бонасюку сесть – не поймешь. Сержант молча удалился, Бонасюк все же присел, правда скромно, на самый краешек табурета, продолжая исподтишка подглядывать за следователем и подумывая о том, что бессмертное папановское напутствие «чтоб ты жил наодну зарплату» хозяина кабинета, по всей видимости, обошло стороной.

Следователь для виду почеркал ручкой в блокноте, поперекладывал туда-сюда скоросшиватели с какими-то бумажками и, наконец, уперся в Бонасюка долгим, изучающим взглядом. На лице у следователя читалось буквально следующее: «Я тебя, толстый, насквозь вижу, а до сих пор не на нарах ты только оттого, что я был занят злодеями куда круче».

Минуты через три, очевидно посчитав, что Бонасюк успел проникнуться пониманием ситуации, следователь приступил к допросу. Последовала долгая череда рутинных вопросов, в ходе которых Бонасюк, образно говоря, беспомощно барахтался посреди открытого моря, а следователь, подобно акуле, плавал вокруг концентрическими кругами, постепенно сжимая радиус.

Оставив позади такие безынтересные для себя вопросы, как ФИО, год рождения, домашний адрес и былые судимости, которых у Василия Васильевича, понятное дело, что не было, следователь плавно подошел к вопросу о месте работы Бонасюка:

– Работаете где?

Василий Васильевич назвался, отчаянно пытаясь подавить панические вибрации в голосе.

– Значит, являетесь владельцем частной сауны? – уточнил следователь, продолжая делать какие-то пометки в одном из своих блокнотов. Василию Васильевичу оставалось только догадываться, заполняет ли следователь протокол допроса, или как это еще у них называется, или, к примеру, пишет письмо любимой девушке. Бог его, следователя, разберет. Как и большинство рожденных в Советском Союзе граждан, о порядке проведения подобных мероприятий Бонасюк знал примерно столько же, сколько и об организмах, населяющих дно Марианской впадины, а такое буржуазное излишество, как присутствие на допросе адвоката, отменил за ненадобностью еще товарищ Дзержинский со товарищи.

– Поистине, только директором, – заскромничал Василий Васильевич, никогда не забывавший, что скромность украшает человека при любых обстоятельствах.

– По какому адресу находитесь? – спросил следователь.

Бонасюк ответил, чувствуя, как засосало под ложечкой. Слава Богу, хоть живот отпустил. Сходить в туалет ему-то так и не довелось.

– Как дела идут? – как бы между прочим, почти добродушно поинтересовался следователь, и Бонасюк, обливаясь потом, почувствовал, что уже близко подошли. К развязке.

– Да, поистине, финансы – поют романсы, – совершенно машинально затянул старую песню Бонасюк. Знал, что до лампочки следователю, не в мздоимстве сейчас дело, а рта прихлопнуть все равно не мог, чисто по привычке вышло.

– Давненько я в баньке не был, – признался следователь, потягиваясь и начиная движение всем корпусом вперед.

– Так заходите… – замямлил Бонасюк, – всегда, поистине, рады…

В следующую секунду следователь оказался перед Бонасюком и заорал, выплевывая слова прямо тому в лицо:

– Ты, козел вонючий, порнопритончик организовал! Со шлюхами и видео! Я тебе устрою, заходите…

Бонасюк только замычал в ответ.

– Что ты мычишь, падло!? – окончательно взвился следователь, размахивая кулаками под носом у Бонасюка. Тот продолжал мычать, обливаясь потом и безумно тараща глаза.

– Быстро сюда список всех, кого ты снимал на видео в своем борделе, а затем шантажировал!

– Я, поистине… – наконец выдавил из себя Бонасюк, но следователь не дал ему закончить.

– Ты, гнида жирная, «поистине» поедешь сейчас со мной и выдашь свои кассеты.

Паника, охватившая Василия Васильевича сразу после следовательской вспышки, потихоньку пошла на спад. Часть его мозга оставалась не парализованной и работала с прежней быстротой. «Кассеты ты, поистине, и за десять лет с собакамине отыщешь», – думал с мужеством отчаяния Василий Бонасюк. – «А депутат, проклятый, своей личной „мурзилкой“ всенародно хвастать не станет. И с проститутками тоже, поди докажи, за деньги оно вышло, или по любви. Девушки чеков не выдают…»

– Я… – опять начал Бонасюк.

– Ты, козлина, садись и пиши, – следователь бросил Бонасюку лист чистой бумаги и шариковую авторучку с ужасающе обгрызенным концом.

«Держи карман шире», – подумал Василий Васильевич, решаясь упереться насмерть: «Только вот почему он про убиенных беспредельщиков не спрашивает? Еще спросит? Или ничего не знает?»

– Я, поистине, ничего такого не знаю! – выпалил Бонасюк рыдающим голосом.

– Что? Так ты, гад, не врубился в свое положение?! – заорал следователь, нависающий над Бонасюком подобно грозовой туче, отчего Василий Васильевич исхитрился пересчитать золотые коронки в следовательском рту и сумел определить, что в обеденном рационе следователя присутствовало нечто чесночное, запитое чем-то спиртным. В желудке же самого Вась-Вася с утра не было маковой росинки.

– Вот как засажу тебя на ночь в камеру к уркам, – пообещал следователь, – к утру задницы своей не узнаешь…

Ни героем, ни камикадзе Василий Васильевич конечно же не был. Выглядела перспектива правдоподобно, нечего даже говорить. Всю жизнь предпочитая книгам телевизор, Вась-Вась, тем не менее, удосужился прочитать на заре Перестройки «Колымские рассказы» Варлаама Шаламова,[65] «Черные камни» Жигулина[66] и, естественно, «Архипелаг ГУЛАГ» Соженицына, изданные толстыми литературными журналами, «Новым миром», «Знаменем» или «Москвой», Бонасюк точно не помнил. Многие его сослуживцы читали их в то время, и прозревали, так сказать, радуясь заре светлого будующего, которое не за горами. Пока оно не пришло.

«Они ведь меня, поистине, и прибить могут, раз плюнуть, – холодея, думал Бонасюк. – Время, конечно, вроде бы как и другое, а вот сказалось ли оно на их методах, и если сказалось, то в какую сторону? Как говорится, яблоко от яблони… Проверять на собственной заднице, дело, поистине, гиблое…»

Душевная слабость охватила Вась-Вася, и он едва не сознался. Уже и рот открыл, когда мозг пронизало мыслью: «Хотя бы в чем-то признаешься, поистине, и будет только хуже». Это здравое рассуждение пополнило его почти иссякшие силы.

Неожиданно дверь кабинета распахнулась и вошел мужчина, возрастом, одеждой и манерами поведения похожий на следователя, как однояйцовый близнец. Близнец опустил на стол Следователя прозрачный полиэтиленовый пакет, наполненный, судя по виду, либо мелом, либо алебастром. «К чему бы это, поистине?» – подумал Бонасюк, и от нехорошего предчувствия ему сразу поплохело.

– Нашли в машине этого гаврика, – близнец показал на Вась-Вася.

– Оформили акт с понятыми?

– Как положено…

– Так ты еще и кокаином балуешься? – радостно сказал Следователь, поедая Бонасюка плотоядным взглядом.

– Что, Бонасюк? – подключился Близнец, – пятерочка уже есть? А?

Вась-Вась почувствовал себя собирателем клюквы, угодившим в непролазную трясину посреди таежной глуши. Или пешеходом, перееханным дорожным катком. Или чем-то средним между ними, если такое вообще возможно. Он был абсолютно раздавлен, поэтому не заметил появления в кабинете очередного действующего лица. Между тем, на него стоило обратить внимание. Высокий, солидный мужчина, с проседью в волосах и золотым перстнем такого размера, в сравнении с каким «гайки» Следователя и его Близнеца выглядели игрушками из подарочного набора для новорожденного «нового русского», вошел в кабинет со спокойным достоинством большого начальника. Собственно, большим начальником он и был. Доказательством тому послужила синхронная реакция Следователя с Близнецом. Оба соскочили со стульев с легкостью теннисных мячиков, а как только начальник показал на дверь – их как ветром сдуло.

Полковник Украинский – ибо это был именно он, со скрипом пододвинул стул, оседлал его, вздохнул тяжело и, наконец, одарил Вась-Вася взглядом строгого, но справедливого отца, чтобы тот понял – худшее позади, никакого насилия не будет, пожурят, конечно, но в меру. Если он, Вась-Вась, проявит сознательность и прекратит забивать следствию баки.

Как только Бонасюк уловил все эти оттенки обостренным чутьем попавшего в западню животного, его неумолимо потянуло в руки полковника, как потрепанную штормом шхуну – в безопасную и тихую гавань.

К сказанному следует добавить, что Бонасюк, вопреки своему очень незавидному положению, попался на белобородый трюк с участием доброго и злого милиционеров совершенно осознанно. Хладнокровно прикинулся дураком и пошел молоть языком, рассказав Украинскому историю, в какой на одно правдивое слово приходилось полтора слова брехни. Поведал полковнику многое, «поистине, как надуху, мамой клянусь», но все-же далеко не все. Клиентуру свою Вась Вась сдал выборочно, кого припомнил, а о ком, «поистине» забыл. «Память, по-честному, не молодая. Всех-то не упомнишь». Жертв собственного шантажа перечислил с большими купюрами. Имя Анны Ледовой им так и не было произнесено. К чести Василия Васильевича, участие супруги в неблаговидных «банных» делах вовсе осталось за кадром.