Читать интересную книгу Исповедь королевы - Виктория Холт

Я весело рассмеялась.

— Нам не хочется, чтобы вы уезжали в Лондон… так скоро! Вы ведь только что приехали в Париж.

Так шли дни. Происходили великие события, но я не обращала на них внимания. Только впоследствии я стала задумываться об этом. При дворе повсюду велись разговоры о конфликте между Англией и ее колонистами в Америке. И говорили об этом с радостью. Французы были в восторге от того, что их давние враги — англичане — попали в беду. Хотя в Париже рабски подражали английским обычаям, все же французы испытывали врожденное чувство ненависти к своим соседям по другую сторону Ла-Манша.

Французы не могли забыть поражений и унижений Семилетней войны и всего того, что они потеряли в результате ее и что досталось англичанам.

Начиная с 1775 года, с начала нашего правления, мы одобряли действия американцев. Многие французы даже считали, что Франция должна объявить Англии войну. Я вспоминаю даже, как за некоторое время до этих событий мой муж говорил мне, что если мы объявим войну Англии, то это, вполне вероятно, может привести к примирению Англии со своими колониями. В конце концов, и те, и другие были англичанами, и, если бы их атаковала иностранная держава, они без труда смогли бы объединиться. Луи никогда не желал войны.

— Если я начну войну, — говорил он, — то не смогу принести моему народу всю ту пользу, которую желаю ему принести.

Тем не менее, когда Америка 4 июля 1776 года объявила о своей независимости, мы были в восторге и желали поселенцам успехов. Я помню троих американских депутатов, приехавших в то время во Францию: Бенджамина Франклина, Сайлеса Дина и Артура Ли. Какими серьезными они были! Как мрачно они выглядели в своих полотняных костюмах и с ненапудренными волосами! Они казались необычными на фоне наших изысканных щеголей. Тем не менее они были в моде, и их везде принимали. Когда маркиз де ля Файетт уехал в Америку, чтобы поддержать колонистов, многие французы последовали за ним. Они оказывали давление на короля, желая чтобы тот объявил войну, но Луп по-прежнему был против этого. Все же мы тайно послали в Америку помощь в виде оружия, боеприпасов и даже денег. Но случилось так, что в то время произошло сражение между нашим кораблем «Бель Пуль» и британской «Аретьюзо», и Луи, против желания, был вынужден объявить Англии войну — по крайней мере, на море.

Я слушала рассказы Акселя об американской войне за независимость. Он был горячим сторонником свободы, а я повторяла его аргументы своему мужу. Это был пожалуй, один из тех редких случаев, когда я заинтересовалась государственными делами.

Луи в то время старался во всем угождать мне. Думаю, что мой голос, присоединившийся к голосам многих других людей, в определенной степени способствовал тому, чтобы привести его к решению объявить войну на море.

Я горячо поддерживала американцев в их борьбе против англичан. Но, когда кто-то спросил моего брата Иосифа о его мнении по этому вопросу, он ответил: «Я — роялист в силу своего происхождения». Мерси передал мне замечание моего мужа. Это было предостережением, напомнившим мне о том, что я, будучи сама королевой, от всего сердца поддерживаю тех, кто восстал против монархии. В этом споре ни те, ни другие не были правы. Короли и королевы, считавшие, что их подданные имеют право восстать против них при определенных обстоятельствах, — не слишком ли они рисковали? Так думал мой брат Иосиф. А ведь он был более опытным, чем я.

Лето выдалось очень жарким, и я начала чувствовать свою беременность. Мне было трудно много двигаться, и я любила сидеть на террасе в вечерней прохладе, часто при свете луны или звезд. Наша терраса была освещена фонарями, а в оранжерее каждый вечер играл оркестр. Публике разрешалось свободно гулять по садам, и она не упускала возможности воспользоваться этим правом, особенно теплыми летними вечерами.

Я часто проводила время на террасе вместе с моими невестками. В таких случаях мы всегда надевали простые белые платья из муслина или батиста и большие соломенные шляпы с накинутыми на них легкими вуалями, чтобы закрывать лица. Поэтому случалось, что нас не узнавали. То и дело люди присаживались рядом и заговаривали с нами, не зная, кто мы такие.

Разумеется, это постоянно приводило к разным неприятным инцидентам. Однажды во мраке ко мне подсел какой-то молодой человек и начал делать мне сомнительные предложения. Мне пришлось поспешно встать и уйти, потому что он дал мне понять, что знает, что говорит с самой королевой.

Подобные случаи были для меня крайне неприятны, в особенности потому, что мои невестки были рядом. Я опасалась, что они могли сообщить обо всем тетушкам, которые теперь критиковали все, что я делала, и раздували каждое незначительное происшествие, или же послу Сардинии, который был бы рад еще приукрасить эти истории и распространить их за границей. Без всякого сомнения, все считали, что я поощряю влюбленных незнакомцев. Обо мне сочиняли самые скандальные истории, причем преподносили это таким образом, будто это было моим излюбленным времяпрепровождением.

Когда наступила осень, я решила, что буду чаще удаляться от публики. У меня были все основания для этого. Я стала дольше оставаться в своих апартаментах в окружении только самых близких подруг, таких, как моя дорогая мадам де Полиньяк, принцесса де Ламбаль и принцесса Элизабет, которая, по мере того как становилась старше, делалась мне все ближе.

Аксель де Ферсен часто бывал на наших собраниях. Мы пели, музицировали и беседовали. Это были очень приятные дни. Что касается моего мужа, то он постоянно беспокоился обо мне. Я смеялась над ним, потому что он по десять раз на дню приходил в мои апартаменты и с тревогой спрашивал, как я себя чувствую. А если не спрашивал, то созывал докторов и акушеров, чтобы убедиться, что все идет как надо.

О, это суровое испытание — роды! Оно и сейчас еще со мной. Для любой женщины рождение ее первого ребенка — ужасное, хотя, признаю, в то же время и восхитительное переживание. Но для королевы, помимо всего прочего, это превращалось еще и в публичный спектакль. Ведь мне, может быть, предстояло родить наследника французского престола, поэтому вся Франция имела право смотреть, как я буду делать это.

Городок Версаль заполнился любопытствующими приезжими. Начиная с первой недели декабря нигде невозможно было найти свободную комнату. Цены взлетели вверх. Чего же они ждали? Все они желали посмотреть, как я буду рожать ребенка.

Когда у меня начались схватки, стоял холодный декабрьский день — восемнадцатое число, я хорошо это помню. Немедленно зазвонили все колокола города, чтобы дать всем знать, что у меня начались родовые муки. Принцесса де Ламбаль и мои фрейлины поспешили в мою спальню. Муж пришел в состояние, близкое к ужасу. Ведь наш брак в течение стольких лет служил темой для разговоров, и он боялся, что в данном случае интерес будет даже большим, чем тот, что обычно вызывают королевские роды. Луи собственноручно с помощью веревок соорудил вокруг моей кровати ширмы из огромных гобеленов.

— Их будет не так-то легко опрокинуть, — сказал он.

Как он был прав, предусмотрев такие серьезные меры предосторожности! После этого он отправил гвардейцев с депешами в Париж и Сен-Клу, чтобы созвать всех принцев королевской крови. Они должны были присутствовать при родах, как того требовали традиции.

Как только принцы прибыли, зрители начали штурмовать дворец, и многие из них прорвались в мою спальню. Вероятно, были все же приняты меры, чтобы не допустить слишком большого скопления людей в комнате, но все равно там собралось по меньшей мере пятьдесят человек, жаждавших стать свидетелями того, как королева будет мучиться родами.

Мои схватки становились все чаще. Я пыталась утешать себя тем, что наступил наконец момент, к которому я так страстно стремилась всю свою жизнь. Совсем скоро я стану матерью!

Я условилась с принцессой де Ламбаль, что она без слов даст мне знать, каков будет пол моего ребенка. Я знала, что она находилась рядом с моей кроватью в течение всех долгих часов моих мучений. Жара стояла ужасающая, потому что щели в окнах были заткнуты, чтобы не дать проникнуть в комнату холодному ночному воздуху. Ведь, мы никак не ожидали, что в родильную комнату ввалится такая толпа! Люди стояли так тесно, что никто не смог бы протиснуться между ними. Некоторые даже забрались на скамьи, чтобы лучше видеть. Они всей своей тяжестью налегали на ширмы из гобеленов, так что, если бы мой муж предусмотрительно не закрепил их толстыми веревками, они рухнули бы прямо на мою кровать. Зрители перешептывались друг с другом. Я чувствовала, что мне нечем дышать. Пришлось не только преодолевать тяжкое испытание родов, но и бороться за каждый глоток воздуха. Запах уксуса и эссенции смешивался с запахом потных тел, жара же была невыносимой.