Последствия толчка оказались внезапными и роковыми. Домашние тапочки Сноудена соскользнули со ступеньки, и он отчаянно замахал руками. Его глаза выпучились при виде хрупкой светловолосой феи, которую он с такой легкостью держал в подчинении много дней. Но было уже слишком поздно, и земля жестоко тянула его к себе. Он глухо рухнул у подножия лестницы. Услышав это, Элизабет несколько раз шумно вдохнула, но успокоиться не смогла. Она положила руку на живот, силясь унять дрожь внутри. Сделанного не воротишь.
И Элизабет на цыпочках пошла вперед, чтобы посмотреть на деяние рук своих.
Глава 39
…и можешь ли ты представить, как будут пожирать нас глазами все эти женщины, называя меня второй женой и критикуя мои способности хозяйки? Я совсем не хочу играть в эту игру, равно как и жить в этом городе, потерявшем для меня вкус. Я не могу жить без тебя, но также не могу оставаться здесь. Поехали со мной в Париж. Буду ждать тебя завтра на пирсе у корабля, отправляющегося в полдень. Со всем обожанием, на которое способно моё трепещущее сердце,
Д.Х.Всю ночь на вторник Генри не ложился спать, работая с документами, имеющими отношение к интересам отца на железной дороге, но когда небо окрасилось предрассветной персиковой дымкой, они с мистером Лоуренсом уже закончили с делами, и теперь наследник Шунмейкеров готовился перейти к по-настоящему важным бумагам. Он тревожился за Диану: шел уже второй день с тех пор, как она убежала от него, и он желал показать ей, что между ним и Пенелопой официально все кончено — как на бумаге, так и в жизни. Слуги доложили, что прошлой ночью миссис Шунмейкер не ночевала дома. Не объявилась она и сегодня, и стряпчий Генри уже приготовился составлять бумаги о разводе по причине супружеской неверности. Лоуренс уверил молодого Шунмейкера, что сведения об этом не просочатся в газеты, особенно если оформить развод быстро, пока призрак Уильяма Сакхауза Шунмейкера ещё держит городских газетчиков в страхе.
Лакей принес письмо для Генри как раз в ту минуту, когда они с Лоуренсом перешли к деталям. Генри бросил взгляд на конверт и по изящному витиеватому почерку сразу же понял, кто автор этих строк.
— Когда оно пришло? — потребовал он ответа.
— Вчера, мистер Шунмейкер.
— И почему вы не принесли его раньше? — Генри не понимал, с каким нажимом говорит, пока не увидел на худом лице парня волнение.
— Мы думали, что вы заняты… Мы…
— Неважно, — оборвал его Генри. — Что сделано, то сделано. Не беспокойтесь, — добавил он, пытаясь привнести в голос нотки доброты. Он валился с ног от усталости, и слуг, конечно, смущали и пугали произошедшие с ним изменения. Лицо Генри заострилось от переутомления, а стройная фигура скрывалась под черными слаксами и заправленной в них белой рубашкой. Его пиджак и жилет были где-то здесь, но в последние несколько дней Генри вообще почти не думал об одежде. Теперь он вел себя по-другому и знал, что ходит по коридорам особняка с вниманием собственника, которым прежде не обладал. — Не думайте об этом. Можете идти.
После ухода лакея Генри встал и разложил исписанные листки по массивному темному столу с вырезанными на тяжелых боках незамысловатыми пасторальными мотивами. Отец купил этот стол на аукционе, где распродавалась мебель из загородного имения какого-то английского лорда. В прошлой жизни стол был бастионом, перед которым приходилось представать крестьянам, пришедшим уплатить десятину. Отцу Генри всегда нравилось помнить историю этого стола и делать так, чтобы приходящие в его кабинет партнеры, чиновники и соперники тоже немного чувствовали себя крестьянами. В последние несколько дней Генри наконец познакомился с этой частью особняка и, к своему удивлению, заметил, что чувствует себя в кабинете отца в своей тарелке.
«Любовь моя, с чего бы мне начать?» — так начиналось письмо Дианы. За этим вопросом следовали абзацы жарких и томительных фраз. Несмотря на описываемую Дианой безнадежную ситуацию, Генри улыбнулся. Диана такая живая и непосредственная малышка. Каждая клеточка её тела, каждая капелька крови пылает чувствами. Она любила его — и эта любовь читалась в каждом предложении её письма, пусть даже оно и было написано в ультимативной форме. За прошлый год было так много случаев, когда Генри предпринимал неверные шаги в отношении Дианы, но он изменился и теперь мог прочесть её доводы и мольбы с неослабевающей самонадеянностью. На этот раз он сделает всё правильно.
Закончив чтение, Генри свернул листки и положил их в верхний ящик стола. Он ненавидел себя за то, что так долго колебался, что не начал действовать раньше. Теперь он понимал, почему она убежала от него в парке — потому что он повел себя чудовищно. Он по умолчанию считал, что Диана влюблена в него, тогда как стоило скромно просить её руки. Как же он жалел, что не показал ей, как сильно изменился. За эту грустную и суетливую неделю он понял, каким мужчиной хочет стать: мужчиной, которого Диана с гордостью назовет своим супругом.
Лоуренс, сидящий на углу массивного стола в одном из черных кожаных кресел, купленных старым мистером Шунмейкером на том же аукционе, поднял глаза. Его окруженные морщинками водянистые глаза выжидающе смотрели на Генри, словно чувствуя, что сейчас последует приказ.
Генри подошел к большим квадратным окнам, выходившим на самую известную улицу города. В столь ранний час ничего не происходило, разве что небо с каждой секундой становилось все ярче. Генри задумчиво стоял, расставив ноги, и смотрел на зарождающийся день. Он вложил в тонкий аристократичный рот сигарету и несколько секунд колебался, прежде чем зажечь спичку. Затем дым пополз к окну, смешиваясь с дымом очагов, которые в этот час разжигали во всех лучших кухнях Нью-Йорка.
— Мистер Лоуренс, — сказал Генри спустя несколько минут молчаливых раздумий. — Как скоро будут готовы бумаги о разводе? Может быть, мы сможем вручить их миссис Шунмейкер сегодня днем?
— Не вижу никаких препятствий, — ответил поверенный.
— Замечательно. — Генри бросил окурок на пол и затушил его носком ботинка. — В таком случае, пожалуйста, поручите кому-нибудь позвонить в «Тиффани». Сегодня им придется рано открыться для меня…
Глава 40
Миссис Сноуден Кэрнс отличалась слабым здоровьем ещё будучи известной под именем Элизабет Холланд. Конечно, она не бывала в обществе с тех пор, как стало известно, что она ждет ребенка, но даже лучшие подруги вроде мисс Агнес Джонс давно её не видели, и начинают поговаривать, выдержит ли хрупкая жизнь миссис Кэрнс ещё одно потрясение…