Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А на следующий день ей позвонил Поскребышев, попросив приехать в особняк, где у ней были свидания с Генсеком.
Сталин сразу бесцеремонно «взял» ее, а затем сказал, что у него есть свободное время и он готов ее послушать. «Только не пойте, а говорите».
Вера попыталась решить все вопросы сразу и выпалила сгоряча: «Я что, разведена с мужем?»
Сталин спросил: «Что еще тебя интересует?»
Вера ответила что ничего, но у нее есть просьба и она хотела бы работать в Тбилиси.
Сталин среагировал и, прищурив звериные глаза, подошел к ней вплотную, так что она невольно встала.
– Ты спала с каким-то мелким грузином. Тебе ш-то, не понятно, кто ты? Если ты будэшь спать с товарищем Сталиным, ты сумеешь прославить наше оперное искусство…
И она терпеливо и… увлеченно выслушала интереснейший рассказ об оперном искусстве, об истории Большого театра, неожиданно для себя узнавая такое, чего не слышала ни на одной лекции профессоров за время своего обучения в Ленинградской консерватории. Великие знатоки оперы из консерватории, по ее мнению, прекрасно разбирались в этом волшебном искусстве. Она с затаенным дыханием слушала их лекции. Но то, что ей поведал Сталин, ставило этих профессоров на несколько порядков ниже его; знания Иосифа Виссарионовича об этой сфере искусства (как и в других областях знаний) были уникальны.
Пораженная, Вера Александровна забыла обо всем на свете.
А Сталин неожиданно перешел на другую тему: «Товарищ Дави-дова, отсюда вас отвезут в новую квартиру на улицу Гор-кого. Таких льгот, как делал вам проходимец, за-а-тесавшийся в наши ряды Киров, не будет. То, што он вам предоставлял – мелкое мещанство. А там, где ви живете, ви уже ви-пи-саны. У моего помощника во-о-зьмите свой паспорт с новой пропиской».
Веру Александровну поселили в роскошный дом на улице Горького, в котором жили очень известные деятели литературы, искусства и партийные функционеры из идеологического отдела и отдела культуры ЦК ВКП(б). В новой квартире имелось 8 комнат.2
Как-то Вера Александровна заканчивала накладывать грим в своей уборной; сегодня была ответственная партия Кармен в одноименной опере. Через 10–15 минут ожидался ее выход. В дверь постучали и не дожидаясь приглашения открыли, вошел начальник службы безопасности Большого, он же и комендант театра. Сразу, с порога он доложил, что только что за ней прибыл автомобиль из Кремля и ей надлежит немедленно ехать, куда будет сказано сопровождающим.
Актриса, поняла что вступать в пререкания с чекистом бесполезно и, подняв трубку правительственной связи в своей уборной, попросила Поскребышева соединить с товарищем Сталиным. Александр Николаевич вежливо осведомился, что собственно сказать товарищу Сталину. Вера Александровна начала объяснять ситуацию и неожиданно услышала голос вождя. «Хорошо, товарищ Давыдова. Партия Кармен, как и сама опера да-астойны таго, што товарищ Сталин подождет. Жилаю успеха».
Связь прервалась.
Актриса попросила непрошеного гостя оставить уборную, тогда как недоумевающий комендант требовал ее немедленно направиться в автомобиль. Верочка от души рассмеялась и вежливо сказала: «Уважаемый товарищ комендант, неужели вы не поняли, что я разговаривала с самим товарищем Сталиным».
После спектакля, прошедшего как всегда с успехом, она засобиралась домой. Она вдруг почувствовала неимоверную усталость и желание принять душ и сразу же броситься в постель, провалиться в сон. Но ее тревожила мысль, что вместо своей квартиры придется на ночь глядя ехать ублажать вождя. Но ехать не пришлось.
На следующий день она проснулась поздно, привела себя в порядок и направилась в столовую, где ее уже поджидала домработница. «Вот билеты, – сказала она, – у нас два купе в вагоне люкс. Сегодня вечером мы выезжаем на поезде «Москва – Адлер» на море». Не успела Давыдова рассмотреть билеты, как раздался звонок телефона. «Ви готовы, Вера Александровна? Надэюсь, ви не опоздаете. Машина доставит вас к самому поезду».
Через несколько дней она, забыв все московские дела и всю шумную, неспокойную жизнь столицы, беззаботно предавалась отдыху, часами просиживала в шезлонге, наблюдала за кричащими чайками, за пароходами у горизонта и мелкими ракушками на пустынном морском берегу.
Вождь редко приходил на пляж, а если и приходил, то был одетым. А ее предупредил, чтобы всегда приходила в халате, а на пляже была в купальнике. И она слушалась. Еще реже он виделся с ней наедине. В какой-то мере это облегчало ее участь и она без помех наслаждалась хоть и принужденным, но все же прекрасным отдыхом в золотое время года – разгар бабьего лета.
Как-то она поднялась с восходом солнца, спать больше не хотелось, набросив после душа халат и взяв полотенце, Верочка направилась на пляж. Удобно разместившись в шезлонге, она листала модный итальянский журнал, – незнаемое роскошество для простых советских тружениц, затем, почувствовав дремоту, закрыла глаза и уснула. Проснулась когда солнце вовсю припекало ее левое плечо, молодая женщина потянулась, разминая затекшее тело. Усевшись удобней, она опустила чашки бюстгалтера на живот, обнажив красивой формы белую грудь. Она, даже не заботясь про ожоги, снова закрыла глаза. В какое-то мгновение отчетливо почувствовала чужой взгляд, кто-то ее пристально рассматривал. Сомнений быть не могло; открыв глаза Верочка увидела вождя.
«Красивая. Што скажешь, когда женщина красивая», – неожиданно Сталин резким шагом пошел под навес, наклонился и… она не поняла, что произошло, но услышала выстрел («…а может, не один, а два выстрела; уже не помню», – говорила мне Вера Александровна во время нашей встречи в самом начале 70-х годов.). Сразу же за этим резким звуком неподалеку что-то упало. Затем до ее слуха донеслась сталинская брань, мгновенно подбежали два чекиста. Громко выматерившись, Сталин подошел к Вере Александровне и жестким тоном произнес: «Штоби я вас не видел, товарищ Давидова, в таком безобразном виде. Уходите отсюда!».
Она безропотно надела бюсгалтера, запахнулась в халат, и бросив на плечо полотенце, немедленно пошла по ступенькам вверх к своему коттеджу. Проходя мимо ближайшего куста, она увидела как охранники Сталина перевернули окровавленное тело молодого человека, переложили на носилки и понесли. Как оказалось позже, это был новобранец, который должен был проходить службу в охране вождя. Мальчишка, он подглядывал за полуобнаженной женщиной, замаскировавшись в кустах.
Пуля попала в голову.
А через несколько часов один из чекистов охраны сказал ей: «Вера Александровна, вы ничего не видели и не слышали. Правда, у нас тут произошло незначительное происшествие, но товарищ Сталин приказал высоко оценить подвиг нашего молодого коллеги, и вот мы подготовили выписку из приказа о героическом поступке молодого чекиста, в котором выражаем сердечную благодарность его родителям за хорошего сына, а комсомольской организации школы– за то, что в их рядах воспитываются такие честные и отважные герои… Как вы думаете, Вера Александровна, высоко товарищ Сталин оценил подвиг героя?»
Давыдова уже усвоила многие нравы и правила каверзной среды, в которую она попала не так волей обстоятельств, как благодаря своей особой женственной красоте. Не раздумывая, актриса ответила: «Лучше, чем товарищ Сталин сказал, подвиг солдата, погибшего при исполнении служебных обязанностей, не может быть оценен».После возвращения с юга в Москву дни буквально летели бесконечной чередой репетиций, спектаклей, встреч; вот уже в театре отпраздновали очередную годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. Вера Александровна получила весьма существенную денежную премию и, как всегда, самые высокие гонорары за исполнение ведущих партий на сцене Большого.
А незадолго до нового года, 24 декабря, ей позвонил Маршал Советского Союза Михаил Николаевич Тухачевский. Он сказал, что есть прекрасный повод встретиться, ведь завтра праздник. Она удивилась: какой? Он ответил, что по всей видимости, кто-то из его предков был польским шляхтичем. «А поляки, дорогая Верочка, это католики. А завтра католическое рождество», – торжественно-игриво наседал маршал.
Верочку испугали эти слова, упоминание о каком-то далеком католическом рождестве могло принести большие неприятности обоим. Конечно, она хорошо относилась к заместителю наркома обороны и, скорее не из-за его высокого государственного положения, сколько из-за того, что он был ей просто симпатичен. Хотя и первое играло весьма существенную роль. Но ей не нравилось, что Михаил Николаевич (так она всегда звала его по телефону, на что он болезненно реагировал, ибо ему хотелось чтобы и по телефону, как при личном общении, она звала его Мишенька); неужели маршал не понимал, что их телефоны прослушивались, или же он бравировал своим отношением к ней? – впрочем, все это неприятно… Но Тухачевский, нисколько не удивившись ее холодности, продолжал рокотать басом в трубку и, так и не дождавшись согласия Веры Александровны, сказал что сегодня вечером после спектакля за ней приедет его машина и они отправятся праздновать таинственное Рождество.