— Конечно. Спасибо за всё, Саливан. Вы всегда поддерживали меня. Я до сих пор бережно храню ваш подарок.
На глаза мужчины навернулись слёзы, а я обняла его, совсем как в прошлом. Хоть мужчина и был слугой в нашем доме, но я относилась к нему, как к отцу. Родители никогда не принижали слуг, всегда уважительно относились к ним и не гнушались разделить с ними свой обед.
Попрощавшись с Саливаном, мы с Тревором продолжили свой путь. Герцог не решался задавать вопросы, а я не знала, с чего начать. Мы шли в тишине, однако волнение не отпускало меня. Почему я стала принимать жизнь Кейтлин за свою? Почему эти воспоминания казались настолько настоящими? Почему я чувствовала всё так, словно на самом деле переживала всё это ранее? Вопросы не отпускали. Их становилось больше, а я всё никак не могла успокоиться и найти ответ хотя бы на один из них.
— Я вспомнила его, — первой нарушила тишину я.
— Я заметил это по твоему потерянному виду. Кейтлин, тебе не следует сейчас так остро относиться к этим воспоминанием. Что бы ни было, ты — настоящая. Ты такая, какая ты есть. Даже если тебе пришлось занять чужое тело, ты — настоящая.
От слов Тревора на глаза вновь защипало. Наверное, мне важно было услышать именно такие слова, поэтому эмоции выплескивались через край. Я с благодарностью улыбнулась и кивнула, продолжая смотреть под ноги на сочную притоптанную зелень на тропинке. В детстве я любила утопать в этой зелени, часами лежать в густой сочной траве и любоваться плывущими по небу облаками, представляя, что, когда вырасту, непременно стану женой прекрасного рыцаря, что он будет любить меня точно так же, как отец любит мать.
Мы добрались до поместья, которое когда-то принадлежало моим родителям, а теперь мне, и я залипла взглядом на крыльце, с которого меня забирала тётя.
Уже не маленькая, но и не успевшая повзрослеть потерянная девочка стояла на крыльце рядом с чемоданами в окружении служанок, а тётушка с презрительным фырканьем прицокнула языком и кивнула в сторону кареты.
— Поторопись, Кейтлин, ненавижу ждать.
Она даже не позволила мне попрощаться с Саливаном, с крестьянами, которые были близки и дороги мне.
Я всхлипнула, а Тревор, словно почувствовал моё волнение, прижал к себе.
— Если ты не готова заходить внутрь, мы просто вернёмся в академию, — предложил мужчина, а я подняла взгляд и посмотрела на него, думая, готова ли я.
Воспоминаний обуревало слишком много, и все они оказались болезненными. Готова ли я встретиться с призраками из прошлого, которые будут ждать внутри дома?
— Я справлюсь! — кивнула я, и мы с Тревором переплели пальцы наших рук.
Затем мы поднялись по ступеням крыльца и вошли в дом. Нас никто не встретил даже после отклика, словно в поместье не существовало прислуги. Скорее всего, тётушка если не всех, то большинство уволила, ведь никого не нужно было обслуживать, лишь поддерживать поместье в порядке. А платить лишние деньги мфити Болонье никому не станет, скорее, удавится за копейку.
Мне стало интересно, собиралась ли она рассказать мне о поместье?
Вернуть его мне?
Конечно же, нет.
Тётушка внушала Кейтлин, что у неё ничего не осталось.
Что она — бедная сирота, которой родители не оставили ничего в наследство кроме дурного характера.
Мне приходилось собственными силами пробиваться в этой жизни, учиться сутками напролёт, чтобы блестяще сдать вступительные экзамены и попасть в академию. Впрочем, ничего не изменилось, ведь в ситуации с дядей всё было практически так же. За небольшим исключением — он не пытался выгодно отдать меня замуж и, кажется, по-своему любил меня. Любил так, как умел это делать алкоголик, у которого в жизни есть одна страсть, а всё остальное — сопутствующее, что вспоминаешь на трезвую голову и ненадолго.
Единственная, случайно встреченная служанка предложила приготовить чай, промямлив, что в доме нет совершенно никаких угощений, но Тревор лёгким взмахом руки дал понять, что мы в этом не нуждаемся и пришли просто осмотреться. Женщина отступила, а я пошла в кабинет отца, где так сильно любила проводить время.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
У меня не было совершенно никаких воспоминаний об отце Алёны, но так много об отце Кейтлин. Их мне не хватало. Мне всегда хотелось, чтобы у меня, как и у всех детей, папа присутствовал все время по мере взросления, и теперь я чувствую — он был.
Войдя в кабинет, я приблизилась к столу, за которым отец часто проводил время, решая бумажные вопросы. Я обожала запах бумаги и чернил. Теперь уже он выветрился, ведь никто давно не работал здесь, о чём говорил тонкий слой пыли. Казалось, женщина, которую мы встретили, в одиночку присматривала за большим, потерявшим презентабильный вид домом. На сердце становилось тяжело от осознания, что красивые гобелены из моих воспоминаний обветшали, шторы потемнели — кое-где их будто бы погрызла моль, — даже шикарные заморские ковры, привезенные отцом, попросту исчезли. Не удивлюсь, если тетушка успела их продать, включая все рстальное, что несло хоть какую-либо ошутимую ценность.
— Снова вспомнила что-то? — взволнованно поинтересовался Тревор. Он с заботой коснулся моего плеча, после чего чуть приобнял.
Меня окутало приятным теплом, и я смежила веки, наслаждаясь кратким мигом уюта.
— Да. Я была здесь. Могли ли воспоминания тела вернуться?
Чтобы не пропустить реакцию герцога, послужившую ответом, я тотчас повернулась к мужчине.
— Такое допустимо, наверное, — пожал он плечами.
— В этом мире отец любил меня. Не знаю, могу ли я называть это тело своим, ведь если вселилась в чужое, значит, отняла чью-то жизнь.
— Это твоя жизнь, Кейтлин! Или ты хочешь, чтобы я называл тебя твоим именем из другого мира? Кстати, каким оно было?
— Алёна, — с улыбкой ответила я.
— Алёна, — повторил герцог, и с его губ оно показалось мне даже красивым.
— И нет, я не хочу этого, просто запуталась.
— Не стоит переживать, — Тревор подошел ко мне со спины и положил ладони мне на плечи, снова мягко сжимая пальцы. Он будто бы знал, как избавить меня от волнений, и это безумно мне нравилось. — Теперь это твоя жизнь. Ты не должна думать, что всё это — чужое. Как бы то ни было, это твой дом, твоя семья, и я тоже твой жених.
Я ахнула и медленно обернулась, глядя в глаза мужчины. Его руки скользнули и оказались на моих предплечьях.
Сегодня мы с ним сблизились, как никогда, и я не хотела, чтобы этот день заканчивался. В нём хорошо, пусть порой и больно от воспоминаний.
— Что будет, если библиотекарь скажет ещё кому-то о том, что я — попаданка? Назовёт меня монстром перед чужаком?
— Он не станет этого делать, потому что нужны доказательства. Голословные обвинения невесты герцога могут привести к смертной казни. Тебе не следует беспокоиться, ведь доказательств у него нет.
— А книга?
Первый раз он воспользовался ей, как доказательством того, что я оказалась не на своём месте.
— Она у тебя, так ведь?
Пальцы Тревора сильнее сжались на моих плечах.
— Да, книга у меня, но он один раз выкрал её…
— Больше у него нет доступа в академию. Уверен, что он просто пытался помешать нашей помолвке состояться, но теперь уже поздно. Никто не докажет, что ты — попаданка, потому что душа и тело принадлежат друг другу.
Я кивнула, вот только спокойнее мне не становилось.
— На балу библиотекарь танцевал с леди-ослицей… — Я прикусила язык, ведь назвала ту, которую нарекали в невесты герцогу, ослицей. Вот только мужчина звонко засмеялся и опустил руки. Он сделал шаг назад, продолжая смеяться.
— Хорошее сравнение, однако. Не стоит беспокоиться. Марлен поняла, что ей ничего не светит, что никакой свадьбы уже не будет. Кроме того она решила показать характер, чем сделала хуже только себе. Я слышал о том, что граф Эльсбруг, тот ещё охотник за богатствами, сделал Марлен предложение, и она согласилась стать его женой.
— Тот, с которым танцевала твоя матушка на балу? — удивлённо спросила я.