Осиору не стали.
Когда в доме стало наконец-то тихо, я подошел к принцессе, что застыла у порога, и взял Отавию за руку.
— Ты как? — просто спросил я.
— Надо собираться, — ответила девушка, не поворачивая головы. — В одном этот индюк прав — меня ждут в Синелите.
После ухода вашимшанцев дом будто бы умер. Бальдур скрылся в своей части дома, слуги и рабы убирали со стола, Витати вовсе не показывала носа из своей комнаты. Я возбужденно побродил по коридорам, вышел во двор, постоял, наблюдая, как солнце окончательно скрывается за горизонтом, и уже в сумерках вернулся под крышу.
Вот так все и закончится? Отавия уедет, я останусь с учителем и госпожой архимагом, пытаясь разобраться в том, что же со мной произошло. Вот так все и будет, да?
Мне не хотелось с этим мириться. Не хотелось отпускать Отавию. Пусть я стал калекой, пусть лишился своих сил, но последние недели вместе с ней были лучшим, что со мной случалось. Серьезно, это было лучшее время. Никаких тревог, никаких забот. Мы, словно старая женатая пара, проводили вместе время, прогуливались, читали, говорили, но все больше — просто молчали. Но молчание это было не тяжелым, не пустым. Наше молчание было наполнено смыслом и говорило больше любых слов. Это была комфортная тишина, она возникает между людьми, которым нечего доказывать друг другу. Иногда Отавия брала меня за руку или подходила чуть ближе, чем того позволяли приличия, и я мог насладиться запахом ее волос. Я же откровенно наслаждался царственным профилем девушки, наблюдал, как тонкие пальцы переворачивают страницы очередной книги, как ветер играет в золотисто-белых волосах наследницы империи, превращая ту в простую девушку. Вместе с Отавией я был счастлив и я не желал, чтобы это счастье когда-либо заканчивалось.
Но что я мог сделать? Предложить ей остаться? Но как? Зачем? Ее ждала империя, двор, политика. Она была рождена для этого. Мир Отавии — это мир интриг дворцовых коридоров, мой мир сейчас — эта глупая трость, что я таскаю за собой, не в силах самостоятельно удержаться на ногах.
Но нельзя себя жалеть, хватит. Если я ничего не могу изменить, это не отменяет того, что я должен что-то сказать. Отавия единственная из живущих, кто знает мою постыдную тайну, знает об Эдриасе и том, как я стал магом. И даже это знание не стало проблемой, не разделило нас. Она приняла горькую правду совершенно спокойно, не упрекнув, не оттолкнув. Приняла, как должное, потому что, в сути своей, правда эта ничего не меняла. Она не делала меня хуже и лучше, она вообще ничего не значила, ведь прямо сейчас, в доме лекаря, мы были укрыты от тревог этого мира. Это были наши дни, которые мы проводили, как того хотели, а не как от нас требовали статус или дворцовое расписание.
Так что молчать нельзя, определенно нельзя. Единственное, на что я сейчас способен — это говорить или молчать. Молчал же я слишком долго, пришло время говорить.
Толкнув дверь в комнату принцессы, я увидел, что внутри темно.
— Отавия? — тихо спросил я, но ответом мне была полная тишина. — Ты тут?
На самой границе зрения метнулась какая-то тень. Мои глаза еще не привыкли к полумраку, так что я не понял, что происходит, а когда смог разглядеть силуэт, было уже поздно.
Трое. Один держит тело Отавии, перекинув его через плечо, как мешок, а двое других — приготовили короткие клинки, что тускло блеснули во тьме.
Первым же желанием было поднять щиты, но магия не отозвалась. Только пустота, только немощь. В попытке защититься, я поднял перед собой трость, но неизвестные в темных масках выполнили синхронный выпад. Первый клинок я кое-как отклонил бесполезной палкой, а вот второй — вошел мне в грудь до половины, разорвав ткань парадного костюма на спине. Рывок — клинок вышел из моего тела без всякого сопротивления, а сам я тяжело осел на пол. Руки мигом похолодели, а из раны на груди хлынула кровь.
— Это он? — спросил тот, что держал девушку.
— Да, точно он, — ответила одна из масок. — Все, уходим, ему конец.
Третья маска мерзко гоготнула, после чего все трое, переступив через меня, вышли прочь. Я же остался на полу. Рубашка мигом пропиталась кровью, а последнее, что я увидел, вывернув голову — золотисто-белые волосы принцессы и легкий румянец на щеках. Жива, еще жива… Может, Осиор и Виола успеют…
Додумать я не успел. Мое сознание устремилось навстречу вечности, навстречу Пустоте.
— Рей! Рей! Очнись!
Знакомый голос.
— Рей, вставай! Ох, все в крови…
— Я не могу встать, я умер, — ответил я назойливому голосу.
— И как ты тогда со мной разговариваешь?
— Ты — мое посмертное видение. А так я умер. Я умею убивать, меня одна молчаливая келандка научила, с такой раной не живут.
— С какой раной?
— В грудь, едва ли не по рукоять всадили клинок.
— В эту грудь?
Кто-то ткнул меня пальцем в место, куда вошел клинок.
— Да, именно сюда, — уверенно ответил я.
Странно, палец ощущался вполне реальным.
— Вставай давай!
А потом мир вокруг меня взорвался от хлесткой пощечины. Было больно, но скорее обидно.
От неожиданности я перекатился по полу и вскочил на ноги, готовясь к бою.
Передо мной стояла Витати. В одной руке келандка сжимала свою тяжелую саблю, во второй — короткий меч. Мой меч, с этим клинком мы пересекли весь континент, с ним я прибыл в Нипс.
— Ну, наконец-то, — выдала дочь Степей, — на, тебе пригодится.
И бросила мне оружие.
— Но я…
Закончить я не успел. Просто поймал клинок, который-то и в руках удержать теперь не мог. Поймал легко и непринужденно, будто бы он ничего не весил.
— Пойдем, я чувствую след твоего амулета. Они недалеко ушли.
— Куда я пойду? Я и идти-то… — начал я объяснять келандке, но вместо этого Витати схватила меня за шею и толкнула на столик, за которым Отавия готовилась ко сну и расчесывала волосы.
Столик этот был очень похож на тот, что стоял в спальне принцессы во дворце. Единственное отличие — тут зеркало было медным, чуть мутным, а в Шамограде Отавия пользовалась стеклянным. В него-то, в медное зеркало, я сейчас и смотрел, не понимая, что происходит.
— Надеюсь, до тебя дошло, — бросила келандка,