— Потому что моя тропа привела нас чересчур близко к горе Грома. Ты обогнул это место. Ты должен был видеть зло, действующее там.
Великан ответил сдержанно:
— Я видел.
— Мы занялись исследованием этого зла вместо того, чтобы пересекать Центральные Равнины. И теперь уже слишком поздно для кого бы то ни было. Он… Серый Убийца вернулся. Я выбрала этот путь, поскольку искала исцеление для самой себя. Что будет с Лордами, когда я попрошу их помочь мне теперь?
И отказаться от мести? Кавинанта это удивляло. Он не мог этого понять. Повернувшись всем корпусом к Этиаран, он принялся внимательно рассматривать ее лицо, пытаясь увидеть ее здоровье, ее дух.
Она выглядела так, словно была поражена какой-то разрушительной болезнью. Черты ее лица стали тоньше и заострились; ее лучистые глаза затянула темная пелена; губы ее были бескровны. А лоб прямо посередине пересекала глубокая вертикальная складка, словно трещина в черепе, результат непроходящего отчаяния. Лицо это также выражало безмерное личное горе и тот вред, который она наносила себе, пряча это горе глубоко в душе.
Наконец Кавинант ясно увидел моральную борьбу, овладевшую Этиаран, тройной конфликт между ее отвращением к нему, ее страхом за Страну и ее презрением к собственной слабости — борьбу, которая выматывает ее, превращая в жалкое существо. Это зрелище заставило сердце Кавинанта сжаться от стыда, а его самого — опустить глаза. Не отдавая себе отчета, он прикоснулся к ней рукой и произнес:
— Не сдавайся!
— Сдаваться? — злобно выдохнула она, попятившись от него. — Если бы я сдалась, то заколола бы тебя прямо здесь же, где ты сейчас стоишь! Внезапно она сунула руку в складки своей одежды и вытащила оттуда каменный нож, похожий на тот, который потерял Кавинант. Размахивая им, она прошептала:
— Со времени празднования… С того самого момента, когда ты позволил духам умереть… Этот клинок жаждет твоей крови. Другие преступления я еще могла бы пока забыть. Я говорю за себя. Но это!.. Позволить подобное осквернение!..
Она яростно вонзила нож в землю, так что он по самую рукоятку ушел в торф у самых ног Кавинанта.
— Берегись! — воскликнула она, и в то же мгновение голос ее внезапно стал спокойным и бесстрастным. — Я ранила землю вместо тебя. Ну конечно же. С тех пор, как ты появился в Стране, это — самое большее, что я смогла сделать.
Теперь слушай мое последнее слово, Неверящий. Я отпускаю тебя, поскольку это решение возникает помимо моей воли. Я не стану навязывать свои желания единственной надежде Страны — поскольку эта надежда бесплодна. Помни о том, что я удержала свою руку — я сдержала клятву.
— Разве? — спросил Кавинант, движимый сложным импульсом симпатии и безымянного гнева.
Дрожащим пальцем она указала на нож.
— Я не повредила тебе. Я доставила тебя сюда.
— Ты повредила самой себе.
— Такова уж моя клятва, — глухо произнесла она. — Теперь прощай.
Когда ты благополучно вернешься в свой мир, помни, что такое зло. Кавинант хотел протестовать, спорить, но ее волнение передалось ему, и он промолчал перед силой ее решимости. Повинуясь молчаливому приказу ее взгляда, он нагнулся и вытащил нож из травы. Лезвие легко подалось. Кавинант почти ожидал, что из «раны» в земле пойдет кровь, но густая трава сомкнулась над разрезом, полностью скрыв его, как будто его и не было. Кавинант бессознательно попробовал лезвие пальцем и ощутил его остроту. Когда он вновь поднял глаза, то увидел, что Этиаран уже взбирается вверх по холму, уходя все дальше от них и двигаясь неверным шагом калеки. «Все это неправильно! — хотел крикнуть он ей вслед. — Пожалей меня, посочувствуй мне! — Но язык отказывался повиноваться. Охваченный болью ее отречения, он не мог говорить. — По крайней мере прости меня». Напряженность мускулов лица навела его на отвратительную мысль, что он ухмыляется.
— Этиаран! — простонал он. — Почему мы так немощны?
Тихий голос великана бальзамом пролился на его боль.
— Так мы едем?
Кавинант машинально кивнул. Он оторвал взгляд он удаляющейся спины Этиаран и засунул ее нож себе за пояс.
Морестранственник подал ему знак садиться в лодку. Когда Кавинант перешагнул через борт и опустился на поперечину, сделанную на носу, единственное сиденье в тридцатифутовом судне, но все же узкое для него, великан тоже шагнул внутрь, одновременно оттолкнувшись от берега. Затем он перешел на широкую низкую корму. Стоя там, он ухватился за руль. Киль вздрогнул от прошедшей по нему волны силы. Великан направил свое судно прочь от берега реки, на середину потока, и вскоре оно уже двигалось на запад среди гор.
Когда Кавинант устроился на сиденье, он тут же повернулся и с тоской стал смотреть, как Этиаран взбирается вверх по горному склону. Но волна силы, двигавшая лодку, несла ее со скоростью бегуна, и вскоре расстояние между ними и Этиаран увеличилось настолько, что последняя превратилась в небольшую коричневую точку на фоне зелени Анделейна. С огромным усилием Кавинант заставил себя отвести взгляд от этой точки и попытаться найти источник силы, двигавшей лодку.
Однако никакого источника этой силы обнаружить ему не удалось.
Лодка стремительно неслась против течения, словно влекомая огромной рыбиной. Причем в движении не ощущалось никаких толчков. Но при этом нервы Кавинанта чувствовали энергию, изливавшуюся через киль. Он мрачно спросил:
— Что позволяет этому судну двигаться? Я не вижу никакого двигателя?
Великан стоял на корме, глядя вверх по течению, держа левой рукой высокий руль, а правой определяя направление встречных ветров; при этом он что-то напевал, какую-то простую песню на языке, понять который Кавинант не мог, — песню, в которой словно бы слышался шелест волн и которая оставляла соленый привкус на губах, похожий на привкус моря.
Услышав вопрос Кавинанта, он еще мгновение продолжал петь. Но вскоре язык песни переменился, и Кавинант стал понимать, что поет великан:
Камень и море крепко связаны с жизнью.Они — два неизменныхСимвола мира:Одно — постоянство в покое,Другое — постоянство в движении:Носители Силы, которая Сохраняет…
Затем великан умолк и посмотрел вниз, на Кавинанта, с укором, сверкавшим в глазах из-под непроходимых бровей.
— Чужак в Стране, — сказал он, — разве эта женщина ничему тебя не научила?
Кавинант напрягся. Выражение голоса великана, казалось, принижало Этиаран, приуменьшало цену принесенной ею жертвы; его высокий неприступный лоб и полный юмора взгляд казались непроницаемыми для чувства симпатии. Однако для Кавинанта боль Этиаран была очевидной. Она была лишена в огромной степени нормальной человеческой любви и тепла. Голосом, резким от гнева, он ответил:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});