прославившегося не столько книгами, сколько бескомпромиссной критикой власти, которую он упрекал в недостаточной властности, отсутствии воли к культурной, интеллектуальной, а если понадобится, и прямой экспансии по отношению к окружающим народам и пространствам.
Писатель охотно заговорил. Изъяснялся он сбивчиво, торопливо, к тому же слышалось, как набежавшая от ораторского вдохновения слюна с трудом умещается в его рту; создавалось ощущение, что у него там что-то вроде бетономешалки, где цемент слов ворочается вместе с жидкостью слюны, преобразуясь в однородную густую массу.
— Каждый имеет свое право, — говорил он, — но надо различать, когда если кто хочет действительно что-то, а когда это просто пиар в свою пользу. Это просто пиар.
— Наглый пиар, — соглашался ведущий.
— Да, наглый пиар, и больше ничего. Если бы это было как-то по делу, а это абсолютная чепуха, никто не слушает, никому это…
— Точно! Никому не интересно. Вопрос: надо ли нам тогда это обсуждать? Мое мнение: надо, потому что этот говнюк выражает тенденцию.
— Да, я тоже так считаю. Обсуждать надо, не хочется, но приходится обсуждать. Потому что тут не только тенденция, а тут какие-то силы деструктивные, тут явное что-то…
— Заказ.
— Да, заказ. Это не обязательно прямые деньги, но мы знаем, как это делается. Послушают, скажут ему: приезжайте, прочитайте лекцию.
— В точку! Обналичивание хамства, так это называется. Обналичивание лжи и бесстыдства. Вы знаете, бесстыдство сейчас очень ходовой товар, отлично конвертируется. Как считаете?
— Да. Это всегда хорошо продавалось — когда мы гадим сами на себя.
— И я о том же! — воскликнул Виталий. — Что мы умеем — гадить на себя!
Он развил тему, что-то говорил, и по радио говорили, и Галатину показалось, что он слушает это уже не меньше часа.
— Выключить можно? — спросил он.
— Не нравится?
— Нет.
— Почему?
— Я не обязан объяснять. Выключи или сделай тише.
Виталий убавил громкость и сказал с точно таким же злорадным удовольствием, которое слышалось в речах ведущего и писателя:
— Жалеешь, что со мной поехал? Сам напросился, терпи.
— Да ладно, — Галатину не хотелось поддерживать этот разговор.
— Что ладно? Я же вижу, не нравлюсь я тебе. Ты мне тоже не нравишься. Но я-то знаю, почему ты мне не нравишься, а почему я не нравлюсь — непонятно. Объясни, пожалуйста.
— Тебе больше говорить не о чем?
— А о чем еще? Хоть бы спросил, почему ты мне не нравишься.
— Не спрошу.
— А я сам скажу. Начнем с того, что ты меня за человека не считаешь. Снисходительно относишься ко мне. Скажешь нет?
— Нет. Нормально отношусь.
— А вот и соврал. Ты не бойся, я правду люблю, если она честная. Я не обижусь. Может, мне даже надо наконец узнать, в чем мое дерьмо. Давай, колись, что во мне не так?
— Все так, отстань.
— Да я сам знаю, Русланыч, дорогой. Думаешь, ты первый такой, с кем я дискуссию имею?
— Виталь, уймись. Тебе скучно, что ли?
— Мне не скучно, а хочу, чтобы ты знал, что я вас всех насквозь вижу. Вы, типа, интеллигенты, а мы, типа, работяги, чернорабочие для вас. Думаешь, я против? Нет. Разделение труда, кому что. Мне нравится ездить, я езжу. Но вы вот получаете верхнее образование — для чего? Чтобы думать, как устроить жизнь. Правильно?
— Я не думаю, как устроить жизнь. Я музыкант, — Галатин все еще надеялся отшутиться. Но Виталий был непреклонен.
— И что? Ты музыку играешь, физики формулы сочиняют, инженеры проекты рисуют, политики тоже что-то там делают. Для чего? Чтобы у нас у всех была интересная умственная и культурная жизнь. Мы вас возим, мы на вас работаем, а вы нам должны обеспечить атмосферу. А мы что видим? Похабень по телевизору, если про культуру, а о технике я вообще молчу. Машины не умеем делать, ракеты в космос не летают, вопрос: вас зачем учили? А?
Галатин прибавил громкость в наушниках.
— Нечем крыть? — спросил Виталий.
— Нечем. Ты победил.
— Вот! В этом разница! Я с тобой говорю как с человеком, а ты презираешь со мной общаться. Как бы гордый. А я тебе скажу, что это не гордость, а тебе деваться некуда. Был бы ты гордый, ты бы сказал: пошел, Виталя, в задницу, не хочу с тобой ехать. И сошел бы. Я к тому, что не надо заноситься, Русланыч, все мы одинаковые, все одной веревочкой в жизни повязаны. Не нравится ехать, а ехать надо. Так или нет?
Галатин не мог понять, с чего Виталий так взъелся, так озлился на него. Никакого повода он ему не давал. Может, и не нужен Виталию повод, просто есть возможность отыграться за какие-то свои обиды. Может, он тоже хотел когда-то получить высшее образование, стать инженером или еще кем-то, не получилось, вот и осталась досада на всю жизнь. Надо бы отнестись к этому с терпеливым пониманием, дать ему выговориться, но Галатина всерьез задела уверенность Виталия, считающего, что он в его власти, что никуда не денется. А вот возьмет и денется. Нет, правда, возьмет и выйдет прямо сейчас. И это будет Виталию уроком. Конечно, очень неудобно и неприятно остаться на дороге с гитарой и чемоданом, но дорога не без добрых людей, кто-нибудь подвезет до ближайшего населенного пункта, туда, где есть железнодорожная или автобусная станция. Все решаемо, мы просто привыкли к комфорту, к покою, и ради их сохранения идем на сделки со своей совестью. Примерно так думал Галатин, точно сказать нельзя, слишком быстро в нем совершился мыслительный процесс, результатом которого стали его слова, вернее, одно слово:
— Останови.
— Чего?
Виталий с усмешкой посмотрел на Галатина в зеркало. Не поверил.
— Останови, — твердо сказал Галатин.
— Да ладно, Русланыч, пошутить нельзя?
— Я не намерен терпеть ваши шутки, Виталий. И я вам не Русланыч, а Василий Русланович.
— Как тебя вставило, — с удивленным уважением сказал Виталий. — Ладно, извини. Извините. Больше шутить не буду.
— Это уже не играет роли. Вы правы, мне противно с вами ехать, вы меня достали своим самодовольством, своим хамством и… Короче, остановите машину!
— Да пожалуйста! Думаешь, буду уговаривать?
Виталий затормозил так резко, что Галатин чуть не слетел с лежанки. Оделся, взял гитару, спустился вниз, там обулся.
— Чемодан дай.
— Сам возьмешь, кузов без замка, на штыре.
— Счастливого пути.
Галатин открыл дверцу и вылез из машины.
— Ты чего, прямо всерьез, что ли? — спросил Виталий.
— А ты думал?
— Ну-ну. Герой.
Галатин забрал из кузова чемодан, закрыл кузов. Виталий, не доверяя ему, вышел посмотреть, убедился, что все сделано правильно, пошел обратно. Хлопнула дверца.
— Не передумал? — прокричал Виталий.
Галатин