Читать интересную книгу Пикассо - Анри Жидель

В конце ноября Пабло и Ольга прибывают в Париж. Ольга покинула труппу «Русские балеты». Она с ужасом обнаруживает обстановку, какая царит в Монруже: сад зарос крапивой; решетка курятника покрылась ржавчиной; в доме хаос. Более того, во время отсутствия Пикассо наводнение испортило несколько картин. Ольга потрясена.

— Мы не можем оставаться здесь, — заявляет она с возмущением.

Пикассо согласен. Это уже стало традицией: каждая новая любовь заставляет его переезжать… Не сделал ли он это же, когда после Фернанды стал жить с Евой? Впрочем, так лучше — стоит всегда освобождаться от прошлого. И он поручает своему новому торговцу картинами, Полю Розенбергу, найти подходящее жилье: квартира должна быть в приличном месте, просторная, с большим салоном, где Ольга смогла бы принимать гостей, так как она намерена вести светскую жизнь, достойную известного мужа. А пока, в ожидании переезда, не в силах больше выносить мрачную обстановку, царящую в доме, Ольга старается хоть как-то обустроить его на свой вкус, что, впрочем, ей плохо удается.

В апреле они покидают Монруж и временно останавливаются в фешенебельном отеле «Лютеция», недалеко от Монпарнаса и бульвара Сен-Жермен, где в доме № 208 проживает Аполлинер, лучший друг Пабло. Но проживание художника в столь фешенебельном отеле изолирует его от привычного окружения. Подобный эффект, увы, оказывает и присутствие рядом жены, которая, в отличие от Фернанды и Евы, вызывала у окружающих скорее безразличие, чем симпатию. Она отстраняет Пабло от целого ряда друзей и их подруг. «Впервые увидев ее, я приняла ее за служанку», — признается Алис Дерен. А Артур Рубинштейн называет ее без обиняков «русской дурочкой». Со своей стороны, Ольга не терпит Макса Жакоба, который отвечает ей тем же. Поэту запрещено появляться в «Лютеции», и Пабло вынужден встречаться с ним в Монруже или где-нибудь в кафе…

В этот период Аполлинер, который перенес тяжелое воспаление легких, публикует пьесу «Груди Тересия» и второй сборник стихов «Каллиграммы». Обе книги были встречены публикой очень благожелательно. Аполлинер влюбился в Жаклин Кольб, которую в узком кругу называли Руби. Эта красивая рыжеволосая женщина была медсестрой, которая ухаживала за ним во время лечения ран, полученных на фронте. Гийом настолько влюблен, что 2 мая 1918 года решает жениться, хотя уже был помолвлен с Мадлен Паж, которая уже достаточно долго проживала за границей. Пикассо и Воллар были свидетелями у Гийома.

А вскоре и Пабло последует его примеру… Впрочем, Ольга очень энергично подталкивала его к этому шагу. Он опубликовал объявление о предстоящем бракосочетании, разослал уведомительные письма и официальные фотографии невесты. Его богемная жизнь закончилась утром 11 июля 1918 года, когда он произнес «да» в мэрии 7-го округа. Это событие «свяжет» его почти на тридцать семь лет, более того, из-за испанского гражданства, запрещающего развод, он вынужден будет довольствоваться только тем, что они станут жить раздельно.

Ольга настояла также на венчании в русской православной церкви на улице Дарю. Церемония проходила на следующий день после регистрации брака. Свидетелями были Аполлинер, Макс Жакоб, несмотря на его неприязнь к Ольге, и Кокто. Кокто затем написал матери: «Я так устал на венчании Пикассо — я держал корону над головой Ольги, мы все как бы разыгрывали сцену из „Бориса Годунова“. Церемония очень торжественная, настоящее венчание в традициях русской православной церкви, сопровождаемое песнопением. Затем был званый обед в „Мерис“. Мися Сер была в небесно-голубом, Ольга — в белом платье из атласа, трико и тюля. Они уезжают».

Пабло и Ольга отправляются в свадебное путешествие в Биарриц. Они проведут там почти все лето, будут гостить у Евгении Эрразуриц[79], с которой Пабло познакомился в 1916 году. Она предоставила в их распоряжение свою виллу «La Mimoseraie», расположенную у дороги на Байон.

Евгения — одна из наиболее активных меценатов века — заявила: «У меня есть три любви: художник, музыкант и поэт. Художник — это Пикассо, музыкант — Стравинский, а поэт — Блез Сандрар». Именно Эрразуриц обеспечила успех Артура Рубинштейна. «Она была неотразима в молодости, — писал музыкант, — да она и сейчас красива, хотя ей уже за пятьдесят. Она была довольно пухленькой, с миниатюрным, немного вздернутым носиком и красиво изогнутым ртом; поседевшие волосы перемежались с еще черными прядями. Но то, что позволило ей сохранить свое очарование, так это ее обаяние и неотразимая жизненная сила»[80].

В июле 1918 года Евгения уже неоднократно помогала Пикассо: она заплатила ему гораздо более высокую, чем было принято в то время, цену за несколько кубистических картин, в частности за полотно Мужчина, облокотившийся на стол, а также ежемесячно выдавала в качестве поддержки тысячу франков. Столько же получал от нее Стравинский. И это у нее на авеню Монтень собирались создатели «Парада» — Дягилев, Кокто, Пикассо и Сати. Ее дружба с Пикассо и Сати даже спровоцирует ревность Гертруды Стайн, которая предпочла бы быть единственной покровительницей художника.

Евгения способствовала также, естественно вместе с Ольгой, внешнему преображению Пабло, заставив его, не без труда, расстаться с очень широкими брюками «художника», плохо скроенными сорочками и вульгарными фуражками. И прежде всего благодаря ей Пикассо окунется в светскую жизнь, которую не без сарказма Макс Жакоб назовет «барским периодом».

Евгения была искренне убеждена, что Пикассо никогда не сможет подняться в обществе до уровня, которого он заслуживает, если не вырвется из своего узкого круга и не сделает некоторых усилий, чтобы приобрести должную манеру одеваться.

Во время медового месяца Пикассо сделал сюрприз гостеприимной хозяйке — он разрисовал фресками стены комнаты, предоставленной ему для работы. Под одной из них, Посвящение Аполлинеру, он воспроизвел даже несколько чудесных поэтических строк Гийома.

Евгения, в свою очередь, пригласила в Биарриц Георга Вильденштейна и Поля Розенберга, которые станут торговцами картин Пикассо.

На самом деле Пикассо уже работал с Леонсом Розенбергом, старшим братом Поля, так как Канвейлер, как немецкий подданный, не мог вернуться во Францию. Тогда Леонс с 1914 года стал продавать картины Пикассо. Но Пабло видел, что Леонс его эксплуатирует и, что еще хуже, не умеет реализовывать его работы, поэтому решил обратиться к Полю, его младшему брату, которого ему только что представила Евгения. Что же касается Георга Вильденштейна, которому было всего двадцать шесть, то он считался специалистом по искусству XVIII века и его несомненным преимуществом было выгодное положение в Нью-Йорке. Он заключает договор с Полем Розенбергом о разделе рынка работ Пикассо. Оба весьма преуспеют на этом поприще и заработают огромные деньги: Вильденштейн будет заниматься этим до 1932 года, когда разразится экономический кризис, а Поль Розенберг до 1939 года, пока в преддверии Второй мировой войны не покинет Европу и переедет в США.

Коммерческая политика Розенберга, хотя и очень эффективная, к несчастью, внесет свою лепту в создание ложного имиджа Пикассо в период между двумя войнами. Основное внимание он уделяет неоклассическим произведениям художника — впрочем, только они будут представлены в США — по той причине, что их гораздо легче продать. И напротив, картины в стиле кубизма или сюрреализма, особенно с наибольшим искажением форм, часто игнорируются. А что уж говорить о тех, которые имеют эротические намеки? Они приводят торговца в ярость: он, например, категорически отказывается выставить Обнаженную в саду (портрет Марии-Терезы Вальтер, находящийся теперь в Музее Пикассо в Париже).

Вернемся в лето 1918 года, когда Евгения представила двух торговцев картинами своему протеже. Пабло повел себя очень благоразумно и тактично: он написал не только портрет своей покровительницы, но и портреты жен торговцев. Кроме того, в это время Евгения, страстный, увлеченный коллекционер, не купила ни одной картины без консультации Пабло, который вскоре стал ее советником по искусству. Могла ли она мечтать о большем?

И тем не менее никогда Пабло, несмотря на неоднократные приглашения своей покровительницы, не приедет снова в «La Mimoseraie». Евгения часто повторяла: «У меня мой собственный художник». Но, несмотря на дружеское отношение к ней и щедрость с ее стороны, Пабло был слишком независимым и слишком гордым, чтобы стать ее художником, украшением ее салона, которого представляет хозяйка дома для утверждения своего светского престижа.

Несмотря на это, Пикассо и Евгения долгое время поддерживают дружескую переписку[81], по меньшей мере до 1947 года. В 1952 году, в возрасте девяноста двух лет, она скончается в Сантьяго.