Читать интересную книгу Ящик Пандоры - Фридрих Незнанский

— Как, Кабинет министров занимается террором?!

— «Вече» имеет право вынести смертный приговор любому. Самому президенту. Тебе или мне, к примеру. Порознь или вместе. В один и тот же час или в разное время. И приговор обжалованию не подлежит. О нем никто и никогда не узнает...

Меркулов обеими руками растер щеки, как после мороза — признак сильного- волнения.

— И ты знаешь, как подобраться к этому «Вече»?

— Я дам человека. С ним ты можешь говорить, как со мной. Кстати, ни о каком «Бесе» я духом не слыхивал, что еще за «боец» выискался? Но Андрюха может знать. Хотя... Фамилия моего человека Борко. Андрей Викторович Борко. Запомни телефон, записывать ничего не надо. Скажешь, что ты приятель Вава. Ударение на втором слоге, как у бразильской футбольной знаменитости. То да се, скажешь, готов, дескать, продать хороший спиннинг, импортный. И номер пройдет, даже если его телефон на кнопке. В общем, обязательно употреби слово «спиннинг». Что бы он тебе ни ответил, жди его на перроне Белорусского вокзала, на второй платформе. О времени он тебе каким-нибудь образом даст понять, сообразишь. Узнаешь его легко — по чересчур аккуратненькому пробору. Борко должен располагать сведениями. Ты их обработаешь, я имею в виду юридически. И мы информацию передадим в Белый дом. Я имею в виду Ельцина, а не Буша.

— Когда ему лучше звонить?

— В любое время от восьми вечера до восьми утра. Можешь прямо сейчас это сделать. Как я понимаю, у вас земля горит под ногами.

Меркулов посмотрел на часы:

— Если и правда можно позвонить прямо сейчас...

* * *

— Грязнов? Мы Транина упустили. Адрес был правильный. Станция Хотькове. Скрылся на машине в неизвестном направлении... с мальчишкой. Сосед из уборной видел. Опоздали на десять минут.

— Дороги перекрыли?

— Лишний вопрос, Слава... Слава...

— Ну что — «Слава»?!

— Слава, не кричи, мы же у него все равно на хвосте, машину его хорошо знаем. Ночью возьмем. Только знаешь.»

— Трижды в Бога, в душу, в мать!! Долго будешь тянуть резину?!

— Ты знаешь, что кличка Транина — «Кочегар»?

— Слушай, я сейчас начну палить по своим из пистолета!

— Слава, «кочегар» по-блатному значит пидор.

— Я за двадцать лет блатную музыку изучил не хуже тебя... Что-о-о?!

— Вот то-то и оно, как бы он чего с мальчонкой...

— А ну, дай мне номер, марку и приметы машины... «фольксваген» старой марки... Фургонного типа... Номер неизвестен. Цвет? Не бывает цвета взбесившегося крокодила... Не до шуток, друг. Сиреневого? Может, это у соседа сирень в глазах цветет? Ну ладно, все равно ночью цвет трудно определить... Я сейчас подключусь к преследованию, скажи мне ваши маршруты...

Лейтенант Василий Монахов уже два часа страдал перед монитором компьютера, стараясь выяснить, каким образом пропали' данные на заключенного Валерия Транина по кличке «Кочегар». Рывком распахнулась дверь, и майор Грязнов сказал негромко с порога:

— Оставь эту херовину, Вася, поехали. Будешь за рулем. Возьми оружие.

40

Прокурор Москвы Зимарин говорил с супругой очень спокойным тоном, Ирина слышала каждое слово, но не могла взять в толк, о чем идет речь. Она знала одно: надо убегать отсюда, надо разыскать телефон-автомат — она боялась поднять трубку стоящего рядом телефона - и сообщить Романовой, что Кешу отвезли в Подлипки, в строение номер восемнадцать, что расположено вдоль непонятной жестянки. Прошло десять минут, пятнадцать...

Надо было использовать момент и бежать. Нет, магнитофон и нотную папку она с собой не возьмет, вот только сумку — там деньги, без которых она не может даже позвонить в Москву. Она боялась, что охранник остановит ее — ведь у него остался паспорт, черт и с ним, с паспортом.

Ирина бросилась к выходу, но парадная дверь была закрыта на ключ. Она пробежала через кухню к заднему выходу, но и тот оказался запертым. Она все еще безуспешно дергала щеколду, когда кто-то больно сдавил локоть.

— А ты куда, проститутка? Я вот Эдику сейчас все расскажу, чем ты тут с Валькой занималась. Он и тебе наподдаст.

От страха, что ее сейчас остановят, не дадут уйти, Ирина неподдельно заплакала, заговорила срывающимся от слез голосом:

— Манечка, дорогая, я не проститутка, я учительница, помогите мне, Манечка, откройте дверь, я вас очень прошу. Я ее очень боюсь, вашу Вальку...

— Зачем приехала тогда?

— Музыке ее учить, а она стала ко мне приставать, заставляла раздеться догола...

Ирина понемногу вошла в роль, старалась разжалобить Маню.

— А чего целовались? — продолжала допрос Маня.— И не «Манечка» я тебе, а Мария Антоновна.

— Ой, Мария Антоновна, вы сестра товарища Зимарина! А Валька сказала, что вы прислуга.

— Сука она лагерная. Не размечтается ей о Прислуге. За девок взялась, мужиков уже всех перепробовала. Эдик такой сотрудник, а она... Ты, вроде, на проститутку и вправду не похожа. Куда ж ты в темноту-то пойдешь? — неожиданно сменила гнев на милость Маня.— На-ка я тебе фонарчик дам. Ворота-то закрыты, Эдик как въехал, их закрыли до утра. Идем, я тебе покажу одну лазейку, только об этом Вальке ни гу-гу.

— Ну что вы, ни в коем случае.

— Она эту лазейку сама изобрела, снаружи ни за что не углядишь. Пойдешь леском вдоль речки, как дойдешь да шоссейки, поверни направо и топай до станции.

* * *

Меркулов огляделся. Возле телефонных будок в вестибюле метро никого и ничего подозрительного не заметил, прикрыл трубку куском газеты и, растянув губы, сказал квакающим голосом:

— Привет, Андрюха. Вава сказал — могу свои кровные сто пятьдесят получить, за спиннинг. Извини, что поздно трезвоню. Но башли нужны дозарезу.

На другом конце провода помолчали и интеллигентный голос ответил:

— Хорошо, заходи.

Меркулов знал от генерала Кирина, что заходить никуда не надо, надо ехать на Белорусский вокзал, и на второй платформе его будет ждать человек с аккуратным пробором. Меркулов ему сказал — «башли нужны дозарезу», значит, время не терпит, Борко его понял и, несмотря на поздний час, двинет сразу на вокзал.

«Засиделся я за бумажками, раньше времени состарился,— думал он, глядя на свое отражение в оконном стекле полночного поезда метро.— Вот и выпил порядочно, и накурился, а сердце бьется как часы, и никаких тебе перебоев. Хоть какое-то живое дело, как в старые времена, когда мы с Сашей Турецким устраивали маскарады и погони. Ну, погони мне сейчас не по плечу, а вот небольшой спектакль еще сыграть могу».

Борко он увидел сразу, хотя на работника госбезопасности тот был похож очень мало, его скорее можно было принять за молодого ученого, какими их было принято изображать в наших кинофильмах шестидесятых годов. Меркулов подошел к нему, спросил:

— Вы не знаете, эта электричка идет до Дорохова?

Ни о каких условных фразах они с Борко не договаривались, да и не обязательно было осторожничать — на перроне, поодаль от Борко, стояло несколько припозднившихся пассажиров. И вопрос был лишним: на табло светилась надпись «Можайск». Но Меркулову захотелось продлить игру, вернуться лет на десять назад.

Борко окинул его небрежным взглядом из под модных очков в тонкой оправе:

— Идет, идет. И пора садиться, через две минуты отправление.

Меркулов с нескрываемым удовлетворением влез на высокие ступеньки вагона и занял место рядом с гебешником. Он был доволен, что Борко принял игру.

— Билеты у меня на двоих, до Голицыно и обратно,— сказал Борко, когда поезд тронулся, но, по правде говоря, Меркулов о билетах как-то не подумал, то есть он просто не предполагал, что придется куда-то ехать.— В зависимости длины разговора можно будет изменить станцию назначения. Во всяком случае у нас есть час с небольшим. Кто вы?

— Начальник следственной части прокуратуры РСФСР Меркулов. Константин Дмитриевич. Но моя должность не имеет ни. малейшего отношения к тем вопросам, которые я вам бы хотел задать.

— Я слушаю вас.

* * *

В зале ожидания сидели двое — почтенный старичок и парень в очках, ожидали поезда. Она нашла телефон-автомат — на нем отсутствовал диск.

— На улице, девушка, исправный. Был, по крайней мере, десять минут назад,— сказал почтенный старичок,— я внучке звонил, хотел сказать, чтобы дверь не запирала, а ее дома нет, и где шастает...

Ирина вошла в будку и услышала гудок электрички, протяжный и тоскливый, как звук маяка в тумане моря. Она открыла расписание, но в будке было совершенно темно, она вспомнила о Манином «фрнарчике», посветила на плохо пропечатанные страницы: гудела последняя электричка на Москву. Ирина заметалась между будкой и платформой и решила все-таки ехать — боялась, что не дозвонится, а электричку пропустит.

Очкарик сел на скамейку напротив Ирины и стал изучать какую-то схему, выполненную на большом листе ватмана.