В России в 1899 ярко выступил против сионизма И. М. Бикерман, как против идеи «призрачной, порождённой антисемитизмом, реакционной по духу, вредной по существу»; надо «отвергнуть иллюзии сионистов и, отнюдь не отказываясь от[еврейской] духовной индивидуальности, бороться рука об руку вместе с культурными и прогрессивными элементами России во имя возрождения общей родины»[892].
В начале века поэт Н. Минский высказал такое возражение: что сионизм есть потеря всечеловеческой мерки, что он снижает общечеловеческие космополитические масштабы еврейства до уровня заурядного национализма. «Сионисты, твердя о национализме, на деле отворачиваются от подлинного национального лика еврейства и радеют лишь о том, чтобы быть как все, стать не хуже других»[893].
С этим интересно сопоставить замечание православного мыслителя С. Булгакова, сделанное тоже до революции: «Величайшая трудность для сионизма состоит теперь в том, что он не в силах вернуть утрачиваемую веру отцов и принуждён базироваться на национальном или культурно-этнографическом принципе, на котором не может утвердиться никакая действительно великая народность»[894].
Но первые русские сионисты, – а «именно из России вышло большинство основателей государства Израиль и пионеров-строителей этого государства»[895], да и – на русском языке «были написаны лучшие образцы сионистской публицистики»[896], – были полны восторженного, неостановимого энтузиазма: вернуть своему народу давноисторическую библейскую утерянную родину – и на ней создать необычайное по качеству государство и вырастить необычайных по качеству людей.
И самый порыв – всех, всех направить на физический труд, на обработку земли! – он лился никак не без влияния толстовского призыва и опрощенчества[897].
Все ручьи – туда.
Так как же, всё-таки, относиться сионисту к стране своего нынешнего пребывания?
Для российских сионистов отдача всех сил палестинской мечте требовала выключить себя из общественного кипения в самой России. В их уставе было: «Не занима[ть]ся общей политикой, ни внутренней, ни внешней». Отныне они могли участвовать в борьбе за равноправие в России лишь вяло, со скептицизмом; а ещё участвовать в российском Освободительном движении? – ну это уж и вовсе таскать каштаны для других[898].
Такая тактика вызвала страстный упрёк Жаботинского: «Даже постояльцы в заезжем дворе заинтересованы в том, чтобы он содержался в чистоте и порядке»[899].
Однако: на каком языке сионисты должны были вести свою пропаганду? Ивритом они не владели, да их бы никто и не понял. Значит: на русском или на идише. А это – снова сближало их с политическим радикализмом в России[900], с еврейскими революционными течениями.
Разумеется, еврейская революционная молодёжь ожесточённо спорила с сионистами: нет!! решение еврейского вопроса – не уход из России, а политическая борьба за равноправие здесь! Чем ехать устраиваться куда-то далеко за море – есть возможность утвердиться в этой стране. И такие доводы не могли не поколебать многих своей отчётливой ясностью.
А с большевицких позиций клеймили сионизм как «глубоко реакционны[й]», оценивали сионистов как «партию отчаянного, безнадёжного пессимизма»[901].
Не могли не возникнуть и промежуточные течения. Тут мы видим, например, левосионистскую партию Поалей-Цион («трудящиеся Сиона»). В России она основана в 1899 и сочетала «политический сионизм с социалистической идеологией». Это была попытка вести среднюю линию между теми, кто занят только классовыми проблемами и кто – только национальными. «Среди Поалей-Цион существовали острые разногласия по вопросу об участии в революционной деятельности в России»[902]. (Ещё и внутри революционеров разнотяготение: кто ближе к социал-демократам, кто к эсерам.)
«С 1903 начали зарождаться группы Цеирей Цион, идеологически близкие немарксистскому социалистическому сионизму»[903]. А в 1904 от Поалей-Цион откололась партия СС – «сионистов-социалистов», почти порвавших с идеей Палестины: «всемерное развитие идиш как живого разговорного языка еврейских масс» – и хватит, и долой идею национальной автономии. Сионизм начинает принимать буржуазно-реакционную форму, а надо создать из сионизма социалистическое движение, пробуждать в еврейских массах революционно-политические инстинкты. Партия «высоко оценивала „социально-экономическое содержание“ сионизма, но отрицала необходимость „возрождения еврейской земли, еврейской культуры, еврейских традиций“. Да, хаотическую еврейскую эмиграцию надо направить на единую территорию, но „не существует органической связи между сионизмом и Палестиной“. Главное, это что еврейское государство должно иметь основы социалистические, а не капиталистические. Однако такая эмиграция – процесс долгоисторический, большинство еврейских масс ещё надолго останется в теперешних местах жительства. „Партия положительно относилась к участию евреев в революционной борьбе в России“[904] – то есть бороться за свои права здесь. Религиозное же еврейство ими презиралось.
В этом разномесьи не преминуло возникнуть «Возрождение», «еврейская социалистическая группа…[Она] считала, что национальный фактор прогрессивен по своей природе», и в 1906 возрожденцы, отколовшись от сионистов-социалистов, образовали Социалистическую Еврейскую Рабочую Партию (СЕРП, «серповцы», они же и «сеймовцы» – за требование избрать Еврейский Национальный Сейм – как «верховный орган еврейского национального самоуправления»[905]). Языки еврейский и русский серповцы считали равноправными к употреблению. И, настаивая на идеологии «автономизма» внутри российского государства, социалистический СЕРП, однако, не сливался с социалистическим же Бундом[906].
Несмотря на внутренние несогласия среди сионистов, произошёл общий сдвиг сионизма в России к социализму – и он не остался не замечен российским правительством. До сих пор оно никак не мешало сионистской пропаганде, но в июне 1903 министр внутренних дел Плеве издал циркуляр губернаторам и градоначальникам о том, что сионисты отодвинули эмиграцию в Палестину на второй план, а сконцентрировались на организации еврейства в местах, где живут ныне; такое направление не может быть терпимо; и поэтому запрещается публичная пропаганда сионизма, их собрания, лекции, и т п.[907]
Узнав об этом, Герцль – несмотря на кишинёвский погром той весны, всеми громкими обвинениями легший именно на Плеве, презрев осуждения и проклятия многих российских сионистов, – тотчас отправился в Петербург и добился приёма у Плеве. (Он ещё в 1899 добивался аудиенции у Николая II, но тщетно.)
Плеве объяснил Герцлю так (по запискам Герцля). Еврейский вопрос для России – не жизненный, но важный, и «мы стараемся разрешить его правильным путём… Русское государство должно желать, чтобы его население было однородным», и ото всех требует патриотического отношения. «Мы желаем[евреев] ассимилировать, но ассимиляция… идёт очень медленно… Я не враг евреев. Я их знаю очень хорошо, я провёл среди них мои юношеские годы в Варшаве, я в детстве постоянно играл с еврейскими детьми… Я хотел бы поэтому с большой охотой сделать что-нибудь для евреев. Я не хочу отрицать… что положение русских евреев не является счастливым. Если б я был евреем, я, вероятно, был бы также врагом правительства». «Образование еврейского государства, [вмещающего] несколько миллионов евреев, было бы для нас чрезвычайно желательным. Это, однако, не означает, что мы хотим потерять всех наших евреев. Интеллигентные и состоятельные элементы, могущие ассимилироваться, мы охотно оставили бы у себя, от бедных же и мало культурных мы бы охотно избавились». Мы сочувствовали сионизму как переселению, но теперь в его целях «мы замечаем большие изменения»[908]. Российское правительство благожелательно относится к эмиграции сионистов в Палестину и, если сионизм вернётся к своей прежней программе, готово поддерживать её перед Оттоманской Империей, но не может потерпеть – как сионизм теперь склонился – пропаганды еврейского национального отчуждения внутри России[909]; это привело бы к созданию группы граждан, чуждых патриотизму, на котором государство основано. (Если верить Н. Д. Любимову, тогдашнему директору канцелярии при Плеве, Плеве сказал ему, что Герцль в разговоре признал, что западные еврейские банкиры помогают революционным партиям в России. Слиозберг считает это невероятным[910].)
Плеве доложил Государю, получил одобрение изложенного – и передал Герцлю подтверждающее письмо в этом смысле.