Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К сожалению, однако, у изложенной гипотезы — назовём её «гастрономической» — есть по крайней мере два слабых места, которые в значительной степени сводят на нет усилия, затраченные на её разработку. Во-первых, она основана на сопоставлении данных по неандертальцам с данными по людям граветтского времени, т. е. середины, а не начала верхнего палеолита. Это серьёзно ослабляет аргументацию, поскольку нельзя исключить, что и по характеру питания, и по связанным с ним демографическим параметрам люди середины верхнего палеолита отличались от первых гомо сапиенс Европы так же, как и от неандертальцев. Во-вторых, характер питания неандертальцев в данном случае реконструируется исключительно по данным изотопных анализов, а они, как мы помним, характеризуют лишь происхождение белковой составляющей рациона. Этого совершенно недостаточно, чтобы утверждать, что растительную пищу, или, скажем, рыбу или морских моллюсков, неандертальцы не ели. Судя по приводившимся выше археологическим данным — ели, и было бы очень странно, окажись это не так. Ведь рыбу без труда добывают и едят даже медведи, а моллюсками любят и умеют полакомиться некоторые приматы. Например, макаки, живущие на островах в Индийском океане, весьма ловко управляются с устрицами.
Таким образом, «гастрономическая» гипотеза скорее всего неверна. Тем не менее сама по себе идея, согласно которой вымирание неандертальцев было предопределено, прежде всего, демографическими факторами, или, попросту говоря, численным превосходством гомо сапиенс, кажется вполне правдоподобной. Далеко не новая и очень простая, она, на мой взгляд, остаётся наиболее перспективной. В самом деле, откуда бы ни пришли первоначально люди современного анатомического типа в Европу — с юга или с востока — их исходный ареал (Африка, к которой затем добавились ещё и субтропические районы Азии) по площади был в несколько раз больше ареала неандертальцев, а его естественная несущая способность, или, как ещё говорят, демографическая ёмкость, была во много раз выше. Следовательно, демографический потенциал гомо сапиенс должен был значительно превышать демографический потенциал неандертальцев, что и сыграло, вероятно, решающую роль, когда первые начали расселяться в северном и северо-западном направлении.
Нельзя, конечно, полностью исключить (как нельзя пока и доказать), что новоявленные европейцы афро-азиатского розлива брали не только числом, а и умением, что они были несколько лучше организованы, лучше оснащены технически, имели более разнообразный арсенал средств и способов жизнеобеспечения. Однако даже при прочих равных условиях неандертальцы в силу разницы демографических потенциалов всё равно были бы обречены. Всё, что раньше принадлежало им одним, приходилось теперь волей-неволей делить с «другими», причём «других» этих становилось всё больше, и требовалось им тоже всё больше и больше, а привычки спрашивать на что-либо разрешение у них не было. Оскудевали охотничьи угодья, затруднялся доступ к привычным источникам сырья и иным жизненно необходимым ресурсам, а в некоторых районах почти невозможно становилось найти мало-мальски приличную свободную квартиру (пещеру). Пришельцы устраивали ловушки на дичь в неположенных местах, растаскивали запасы кремня, бесцеремонно селились, где хотели, а бывшие хозяева теснились «по углам» и вообще терпели всяческие лишения. Управы на «понаехавших» искать было негде.
Этнография знает множество подобных историй. Некоторые из них, если дать волю воображению, довольно легко экстраполировать на интересующий нас период. Вот, например, как американский антрополог Д. О’Коннел описывает ситуацию, в которой оказались охотники-собиратели племени хадза, когда на занимаемых ими землях начали хозяйничать скотоводы-датога. «Я проводил, — рассказывает О’Коннел, — этноархеологические исследования на одном из поселений в бассейне Эяси (северная Танзания), в затопляемой в сезон паводков озёрной местности, где охотники хадза часто устраивали засады на крупную дичь. Моими проводниками были Б. и Г. — мужчины-хадза в возрасте тридцати с лишним лет. По прибытии на место мы застали там человека из одной из семей скотоводов датога, недавно поселившихся в этом районе. Он копал колодец. После обмена приветствиями, я отошел в сторону от остальных, чтобы сделать кое-какие записи. Однако разговор, слышавшийся за моей спиной, явно принимал опасный оборот. Б. и Г. начали бранить датога за колодец, который он рыл, за все прочие колодцы, выкопанные им и его соплеменниками в этой части страны хадза за последние два десятка лет, а также за ущерб, наносимый колодцами и скотом диким растениям и животным, играющим ключевую роль в жизнеобеспечении хадза. Оглянувшись, я увидел, что ситуация достигла критической точки. Датога стоял по колено в колодезной яме, его лук и стрелы лежали на земле поблизости, в пределах досягаемости. Б. и Г. с оружием в руках находились примерно в десяти футах от него, расположившись таким образом, что он не мог посмотреть на одного из них без того, чтобы не повернуться спиной к другому. Казалось, малейший неверный шаг — и полетят стрелы. Это был бы не первый случай, когда споры такого рода оканчивались очень плохо. Не желая быть свидетелем подобного происшествия, я кашлянул, чтобы привлечь внимание своих спутников, и стал медленно удаляться в том направлении, откуда мы пришли. Прежде чем повернуть за мной, Б. и Г. какое-то время осторожно пятились спиной вперёд, не переставая при этом кричать на датога»[326].
Что хадза делать в этой ситуации? Нападать на датога, убивать и изгонять их? Но, во-первых, это может дорого стоить самим хадза, а во-вторых, даже если такие действия на первых порах и дадут какой-то эффект, в долгосрочной перспективе они бессмысленны, поскольку на смену убитым и изгнанным придут их соплеменники, а хадза слишком малочисленны, чтобы без конца воевать. Остаётся либо отступать всё дальше вглубь своей территории, либо как-то приспосабливаться к существованию в чуждом окружении, перенимать образ жизни датога, в конце концов, смешиваться с ними. Думаю, что перед таким же точно выбором оказались в своё время и неандертальцы.
В процессе «передела» неандертальской территории между её старыми и новыми хозяевами не раз могли возникать конфликты, подобные только что описанному, и их участники тоже, наверно, не долго раздумывали, прежде чем схватиться за оружие. Однако, как уже говорилось, вряд ли дело так уж часто доходило до кровопролития, во всяком случае, массового. Просто одни постепенно множились и занимали всё больше жизненного пространства, а другие либо отступали, если было куда, либо сливались с пришельцами, если те им это дозволяли, либо, если и то, и другое оказывалось невозможным, вымирали. Постепенно аборигены (неандертальцы), не способные вследствие своей малочисленности противостоять «захватчикам» (гомо сапиенс), были частично ассимилированы, частично, возможно, уничтожены, а те, кому удалось избежать этой участи, оказались вытесненными на окраины ойкумены. Там они просуществовали в изоляции ещё несколько сотен, или, скорее, тысяч лет, пока где-то среди скал Гибралтара или в горах Крыма не окончил свой век последний неандерталец.
Литература
Причины исчезновения неандертальцев: Рогинский 1985; Banks et al. 2008; D’Errico and Goñi 2003; Finlayson 2004, 2009; Gat 1999; Horan et al. 2005; Pettitt 1999; Snodgrass and Leonard 2009; Stringer 2006; Vandermeersch 1989; Weniger 2008.
Заключение
Неандертальцы не были нашими прямыми предками, но тем не менее у нас с ними очень много общего. Хотя судьба их сложилась неудачно, и они давным-давно исчезли с лица Земли, называть их тупиковой ветвью эволюции, по моему мнению, столь же неверно, как неверно применять этот эпитет по отношению, скажем, к коренному населению Тасмании и другим первобытным популяциям людей, уничтоженным в результате европейской колонизации. Скорее, неандертальцев следует считать «дублёрами» гомо сапиенс, или, образно выражаясь, резервной версией «венца творения», запасным вариантом эволюции. Возникнув примерно одновременно, но в разных частях света, эти два вида — Homo sapiens и Homo neanderthalensis — представляли собой, по сути, альтернативные человечества, которые довольно долго, многие десятки тысяч лет, сосуществовали, причём в отдельных районах буквально бок о бок.