Читать интересную книгу О, Мари! - Роберт Енгибарян

– Давид, мы – несчастная семья! Мне так неудобно, что ты становишься участником всех наших ссор! Представь, когда мы уже фактически продали дом и почти собрали вещи, внезапно взбунтовалась эта глупая девчонка! Видимо, пример старшей сестры повлиял на нее.

– Видишь ли, Давид, – вступил в разговор мсье Азат, – сегодня после занятий эта незрелая девочка приходит домой и заявляет, что не поедет с нами. Если Мари я еще как-то понимаю – у нее есть ты, работа, возможен пересмотр вариантов дальнейшей жизни, – то у Терезы нет никаких причин оставаться здесь!

– Давид, ты мне как брат, – Тереза смотрела на меня умоляющими глазами, прося защиты и поддержки, – мне остается два года, чтобы закончить институт, мне здесь хорошо, я люблю мою профессию, у меня много друзей, я не хочу уезжать! Еще несколько дней назад мне казалось, что наша поездка нереально далека! Но сейчас, когда отец продает дом и уже нашлись покупатели, я вдруг представила, что через месяц не буду здесь жить, и мне стало страшно. Я не уеду, я не Мари, которую можно склонить в ту или иную сторону мольбами, просьбами, плачем или угрозами. Не поеду! Слышите, папа, мама? У вас своя жизнь, у меня своя. Я другой родины не знаю. Если Мари еще помнит что-то, то я ничего не помню и никуда не хочу. Мама, папа, если начнете меня убеждать, кричать и умолять, я прямо сейчас соберу вещи и уеду!

– Куда, Тереза, можно узнать? – простонала мадам Сильвия.

– Куда? К Варужану, к Аиде, они наши близкие родственники, а Кристик – моя подруга. В общежитие к девушкам, да, наконец, к тебе, Давид! Ты же фактически муж моей сестры. Не можете же вы с Мари отказаться от меня! Через несколько месяцев, полгода, не знаю, у вас будет ребенок. Я помогу Мари присматривать за ним, чтобы оказать хоть какую-то помощь по дому!

Воцарилось тягостное молчание. Только слышно было, как плачет мадам Сильвия, закрыв лицо руками. Тихим, спокойным голосом, как будто речь шла о чем-то обыденном, вступила в разговор Мари:

– Мама, папа, мы вчера долго говорили с Терезой, она решила не уезжать, и не надо разрушать ее жизнь. Она взрослая, пусть примет самостоятельное решение. У вас свои представления о счастье, у нас свои представления, и это нормально. В конце концов, мы люди разных поколений. Я понимаю, что здесь очень много плохого и негативного, но здесь Давид и моя жизнь, которая уже сложилась и вполне меня устраивает. Кто-то из нас должен уступить. Я понимаю, мама, что тебе это особенно тяжело. В нас есть и армянская кровь, но ты никак не хочешь войти в нашу жизнь, даже язык как следует не выучила, месяцами из дома не выходишь, если не считать воскресные посещения церкви. Что нам делать? Мама, папа, умоляю, уступите, не продавайте дом. Или продайте, все равно. Я все равно скоро перееду. А Терезе всего двадцать лет, и из этих двадцати она шестнадцать живет здесь!

– Я уеду во что бы то ни стало! – хрипло воскликнула мадам Сильвия. – Мои родители, сестра, брат, моя страна – всё там. Азат будет со мной, – продолжала она, – а дети не понимают, что в этой стране найти свое счастье невозможно, особенно нам!

– Разумеется, я не оставлю Сильвию одну, – вторил ей мсье Азат.

– Друзья, не хочу вмешиваться в вашу семейную проблему, но в какой-то степени вы – и моя семья, – сказал я. – Если Тереза решит остаться, то где мы с Мари, там и она. Не обижайтесь, мадам Сильвия и мсье Азат, но я бы не рискнул строить свое счастье на несчастье своих детей. Мари, поедем со мной, переночуешь у нас, пока страсти не улеглись.

– Не нужно, я останусь дома. Извини, Давид, что мы доставляем тебе столько беспокойства, но что поделаешь, другого выхода у нас нет.

* * *

– Что, опять у них споры кипят?

– Да, мам. Жалко их. Сейчас и Тереза решила не уезжать.

– Похоже, сынок, ты несколько в ином виде повторяешь мою судьбу, – задумчиво сказал папа. – Когда мы познакомились с твоей мамой, она скрывалась, чтобы ее не арестовали вслед за отцом и братьями. Представляешь, ее чуть в розыск не объявили! Она жила в далекой деревне у своих знакомых, преподавала в местной школе. К счастью, страшные 1937–1938 годы миновали, и о маме забыли. Но когда в сороковом я объявил, что женюсь на ней, меня вызвали сам знаешь куда и с серьезным видом начали внушать, что этим опрометчивым шагом я лишаю себя будущей карьеры. Я без минуты колебания ответил, что таким путем я не могу строить свое счастье. Сам себя перестал бы уважать. После этого, как ты знаешь, пути к номенклатурным должностям для меня закрылись, о чем я и не жалею. Я идеолог, руковожу идеологическим журналом философского плана и чувствую себя на своем месте. Так вот, сын, конечно, нельзя строить карьеру за счет своей любви и своего счастья. И я, и мама давно убедились, что ты любишь эту девушку. Это твоя первая серьезная любовь, и Мари ее достойна. Если до сих пор я старался тебя убедить в обратном, то сейчас сам пришел к выводу, что мой сын – мужчина и идет до конца. Живите вместе, семья – наивысшая ценность в жизни, все остальное производное от нее. Найдешь себя если не в госслужбе, то в науке. Вопрос в другом. Мари слишком красива и привыкла к обеспеченной, красивой жизни. Сможешь ли ты ей все это дать? Если нет, начнется недопонимание на этой почве, потом ссоры, а там и до развода недалеко.

– Не сгущай краски, пап. А почему я должен жить плохо? Вот буквально вчера человек предложил мне десять тысяч за несложное дело.

– Десять тысяч? Это же огромная сумма. Всего неполный год работаешь, и тебе предлагают такие деньги? Что за нравы? За что – и так понятно, взятка и криминал. Что происходит в правоохранительной системе? Значит, вскоре ты станешь махровым взяточником – если, конечно, останешься на свободе, – возможно, даже будешь подпольным миллионером… А ты не думал, что, если вдруг попадешь в тюрьму, твоя Мари пойдет по рукам?

– Что ты говоришь, папа? Взятки берут все. Покажи мне человека, который имеет реальную власть и не берет взятки! Ты партийный журналист, поэтому тебе, понятно, никто взяток не предлагает. Интересно, если бы тебе посулили десять тысяч, твою почти трехлетнюю зарплату, и притом по абсолютно безопасному варианту, как бы ты поступил?

– В нашей жизни много глупости, и в первую очередь – наша экономика и система оплаты труда. Но кроме норм, установленных государством, есть и нормы морали и совести. Какими бы нелогичными ни были наши законы, их нарушение будет караться и осуждаться обществом.

– Папа, посмотри вокруг! У нас, кроме более-менее нормальной квартиры и какой-никакой мебели, ничего нет. Ни машины, ни дачи, даже шубы у мамы нет до сих пор. Все жены чиновников ходят в шубах, продавщицы и буфетчицы ходят в шубах, даже у жены нашего оперуполномоченного есть шуба, а у моей мамы – нет. На работу она ездит общественным транспортом. Если ты и даешь ей машину, то всегда добавляешь, что государственная машина имеет свои цели использования и что это нарушение. Я понимаю – ты так живешь, это твой выбор. Я же не собираюсь брать взятку у насильника, убийцы! Ты знаешь, как я к ним отношусь, но вот в отношении деловых людей, которые сумели заработать большие деньги, небольшое кровопускание не считаю зазорным. Это даже полезно для их здоровья, да, в конце концов, и для общества с точки зрения перераспределения расходов!

– Смотри, парень, Сибирь большая, лесов много, а дровосеков никогда не хватало. Не порть себе жизнь. Соблазнов в этом мире много… Впрочем, ты уже взрослый, не мальчик, чтобы я тебя наказывал. Живи своим умом и отвечай за свои действия сам.

* * *

Утром я вызвал Багдасарова на разговор.

– Доброе утро, Левон, у меня к тебе серьезное дело. Помнишь, я как-то рассказывал о моем московском друге Араме? Сейчас его назначили на ответственную должность во «Внешторге», мужик отчаянно деловой, грамотный и, что очень важно, адекватный. Серьезные деньги делает, почти не нарушая закон. В общем, на хорошем счету у руководства, и в окружении у него немало серьезных людей.

– И чего хочет отчаянно деловой товарищ?

– От него пришел человек, предлагает интересные варианты, я бы сказал, очень даже достойные варианты с гуманитарным уклоном. Дело у тебя в производстве, по нему предусмотрена «вышка».

– Знаю, у меня всего одно такое дело. А кто пришел – серьезный человек или жулье, посредник? Знаешь, очень важно знать, какой канал начал работать. Может, подстава? Поэтому я и спрашиваю – если ты этих людей не особо знаешь, не уверен в них, пока не вступай ни в какие переговоры. Мало ли у нас врагов, конкурентов? Скольких я сажал!

– Не думаю, что это подстава. Во-первых, это брат подследственного, зовут его Маис, а во-вторых, его порекомендовал мой московский друг.

– Да, что-то я слышал об этом Маисе, вроде где-то пересекались. Это, чтоб ты знал, известный делец, занимается золотом и камнями, иногда антиквариатом и ювелирными изделиями. Человек скользкий, с ним надо быть очень осторожным. Ты доверяешь своему московскому другу?