и память нам зачистил. Точно как и с этими треклятыми двумя месяцами, которые мы теперь не помним. Вывод напрашивается сам собой и весьма безрадостный: некто планомерно пытается нас разлучить. Я уверен, что последнее вмешательство в память было исключительно из-за наших чувств друг к другу. Кому-то очень невыгодно, чтобы мы были вместе.
— Но, Руслан, кто мог вмешаться тогда, в нашем детстве? — недоумевала я. — В то время ведь даже Паладины были простыми мальчишками, Олег говорил, что сила лишь в четырнадцать лет пробуждается.
— У меня есть кое-какие догадки, но давай сейчас не будем об этом, — обняв за талию, Руслан притянул меня к себе. — Какие у тебя планы на завтра?
— Ужасные, — я помрачнела. — Мы же в деревню поедем, там семейный слет, и от этого ну никак не отвертеться.
Руслан хоть на миг и нахмурился, но тут же лукаво улыбнулся:
— Видимо, придется мне снова тебя похищать.
Я ничего не ответила. Сладкий томительный поцелуй заглушил все мысли. Руслан прижимал меня к себе, целовал хоть и настойчиво, но очень нежно. А у меня не мелькнуло и тени прежнего страха. Казалось, даже это, последнее препятствие, рухнуло, и больше никто и никогда не помешает нам с Русланом быть вместе.
Скрипучий звук разъезжающихся дверей лифта вернул с небес на землю. С сожалением пришлось прервать поцелуй. Руслан чуть отстранился от меня, и как раз в этот момент на лестничную площадку вышел Олег. Едва заметив нас, даже на миг изменился в лице. Но поздоровался вполне непринужденно:
— О, привет, ребят, — протянул Руслану руку для рукопожатия.
— Привет, — Руслан ему руку пожал. — Как в Тевзанаре?
— Пока без изменений, — Олег достал ключ и открывал дверь квартиры. — Я вот ненадолго на Землю заскочил, хоть родителям на глаза показаться. Завтра обратно вернусь. Но Вадим так же тут будет, если что, к нему обращайтесь, — и скрылся в своей прихожей.
Но почти тут же на лестничную площадку выглянула Саша:
— Карин, ты куда пропала?
— Я иду уже, — кивнув сестре, я улыбнулась Руслану. — До завтра?
— До завтра, — он легонько коснулся губами моих губ.
Вернувшись домой, я сразу же принялась готовиться ко сну. И вот ведь странно, начертанный вчера на моих ладонях знак сегодня утром не поддавался, словно въелся в кожу. Зато сейчас, когда я умывалась, пропал быстро, как акварельной краской нарисованный. Сразу вспомнились слова Адижи «Если победишь свой страх, знак к утру будет стерт». Но исчез он лишь сейчас… Да и второй Знающий, Салеф, тогда сказал, что Свет Жизни дарует нам право выбора, но лишь до рассвета. Правда, смысла я все равно так и не поняла. Но сейчас смутно мелькнула невнятная догадка, что мне давался некий шанс и, получается, прошлой ночью я этот шанс безвозвратно упустила.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,
В КОТОРОЙ ДОБРЫЕ ДРУЗЬЯ ВНОСЯТ СВОИ КОРРЕКТИВЫ
Я проснулась от того, что подлый Ахтунг решил, будто я — трасса для олимпийского забега, и явно вознамерился поставить мировой рекорд в сиим виде спорта. Я очень любила это белобрысое хвостатое безобразие и даже была готова мириться с тем, что кроме как по мне, бедному коту во всей квартире больше просто негде ходить, но не с утра же пораньше.
Не успела я поворчать на котенка, как послышался звук открывающейся двери и следом мамин голос:
— Карина, вставать пора.
Нет, они точно все сговорились.
— А сколько времени? — пробормотала я, кое-как собравшись с мыслями.
— Восемь утра уже, — обрадовала мама. — Давай поднимайся, скоро выезжаем.
Я чуть не взвыла. Ай, сегодня же на семейный слет едем!
Кое-как все-таки заставила себя принять вертикальное положение на раскладушке. Покосилась на кровать, она была аккуратно заправлена. Видимо, Воэтин уже встал. Да и судя по доносящемуся из кухни шуму, все бодрствовали.
По пути в ванную я философски размышляла, что, наверное, примерно так чувствуют себя призванные из тысячелетней спячки демоны. И ладно бы, повод для пробуждения у меня был радужный. Увы, нет. Все обстояло с точностью до наоборот.
Семейство я застала на кухне за завтраком. Только отец был в зале, с кем-то говорил по телефону. Я села между Лоэтаном и Воэтином и, получив свою тарелку манной каши, начала уныло бороздить ее ложкой.
— Мам, — не удержалась я, — ну можно я с вами не поеду?
— Ты же знаешь, что нельзя, — парировала она, наливая всем чай. — И давай-ка ты прямо сейчас клятвенно пообещаешь, что будешь вести себя нормально, — она бросила на меня строгий взгляд.
— Я всегда веду себя нормально, — мрачно буркнула я. — Но я же ни виновата, что мое понятие нормальности не совпадает с понятием некоторых. Да и что толку от этих поездок? Целый день выноса мозга и потом еще с полгода пересудов тетушек, которым по жизни больше делать нечего, кроме как сплетничать.
— Карина, — в мамином голосе зашкаливал укор, — нельзя так говорить о собственной семье.
— Вы — моя семья, а не они, — парировала я.
— Ты только при папе так сказать не вздумай, — мама тяжело вздохнула.
Вообще взаимоотношения с семейством Лагиновых всегда были больной темой. Это самое семейство включало в себя прорву народа, учитывая, что у моего папы насчитывалось семеро братьев и одна сестра, а у них у всех имелись еще и свои семьи с разным количеством детей. Виделась я с ними редко, что только радовало и меня, и их. Но вообще, конечно, корни неприязни лежали гораздо глубже.
Бабуле крайне не нравилась моя мама. Причем, не нравилась еще с того момента, когда мои родители только познакомились, и со временем это отчуждение только усугублялось. Просто мама была другой. Если бабуля вместе с моими тетушками могла часами сплетничать, обсуждать всевозможные животрепещущие темы вроде болячек, сериалов и новой стрижки Андрея Малахова, то мама такие разговоры была не в состоянии поддержать даже при желании. В основном она просто молчала, за что ее считали высокомерной и зазнавшейся. Бабуля так вообще частенько папе высказывала, что ему стоило выбрать «кого-нибудь попроще». Самое при этом всем удивительное, мама в адрес папиных родственников никогда не высказывала негатива. Видимо, просто понимала, насколько это важно для отца.
Неприязнь к моей маме автоматически переадресовывалась и ко мне. Бабуля и тетушки обожали придираться и критиковать, а многочисленные братья и сестры считали своим святейшим долгом погнобить при каждой возможности. В общем, я и была тем самым «уродом», без которого вроде как никакой семьи не бывает. Раньше меня родители отправляли на лето к бабуле в деревню,