Читать интересную книгу Теплая птица: Постапокалипсис нашего времени - Василий Гавриленко

— Правами и обязанностями конунга Армии Московской Резервации…

Снова —палец в кровь. Поперек щек, по носу, от уха до уха… У меня не было возможности посмотреть в зеркало, но, судя по всему, на моем лице после манипуляций отца Никодима вспыхнул кровавый крест…

— Верно служи Лорд-мэру, конунг.

— Служу Лорд-мэру! — отозвался я.

— Пей.

Отец Никодим протянул мне кружку. Едва теплая. Пить человеческую кровь? В Джунглях я много раз слышал о каннибалах и всегда содрогался от омерзения… Что делать, черт подери? Выплеснуть содержимое кружки в рожу «попугая» —и бежать.

Я представил: тысяча стволов нацеливается на бегущего человека и начиняет его свинцом. Некрасивое зрелище, но не оно образумило меня. Я, как и прежде, вспомнил Христо, вспомнил Марину, вспомнил Снегиря. Как там выразился отец Никодим —«польется вино»?

Это было отвращение, это была тошнота. Я пил отвращение и тошноту. Вкус крови…

Сдерживая позыв на рвоту, я протянул главе ОСОБи пустую кружку.

— Ну, ты даешь, — удивленно проговорил тот. — Достаточно было сделать небольшой глоток…

Что ж ты раньше не сказал, гнида?

Ни на кого не глядя, я вытер губы рукавом —на рукаве остался широкий черный след. Шеренги стрелков стали редеть: представление закончилось. В воздухе замельтешили крупные снежинки.

— Конунг, — отец Никодим хлопнул меня по плечу. — Теперь —к Рустаму. Надо отпраздновать твое провозглашение. Тушенки пожрем.

Слово «тушенка» прорвало плотину. Перегнувшись в три погибели, я блевал. Блевал долго и мучительно, гораздо мучительнее, чем при отравлении зеленкой. Лишь после того, как во рту у меня не осталась даже слюны, а желудок зазвенел пустотой, я распрямился.

— Полегчало? — заботливо осведомился глава ОСОБи.

— Угу.

— Ну что ж, тогда едем.

На плацу, кроме меня, отца Никодима и двух особистов не было уже ни души. Стрелки разбрелись по теплым баракам —есть тварку, пить зеленку и, конечно, трепаться по поводу сегодняшнего провозглашения. Пусть треплются, говножуи.

В машине было тихо. Отец Никодим достал из кармана янтарные четки и задумчиво перебирал их, глядя на проплывающую за окном Вторую Военную Базу.

Взглянул на меня, щелкнул четками и, подбросив их на ладони, спрятал обратно в карман.

— Ахмат, давно хотел спросить у вашего брата, каково это —быть конунгом?

— Ваш крест, ведь вы знаете, что я лишь двадцать минут, как конунг.

— Да я не об этом, — досадливо отмахнулся отец Никодим. — Что ты чувствуешь? Эйфорию, мандраж?

Что я чувствую? Чувствую, что по уши в дерьме —вот что чувствую.

— Пожалуй, эйфорию. Легкую.

Отец Никодим засмеялся.

— Легкая эйфория —это прекрасно. Это что-то из чувственного арсенала бывших… Ты ведь знаешь о существовании бывших, Ахмат?

Странный, если не глупый, вопрос. Как можно не знать о бывших, если все кругом говорит о них?

— Знаю, ваш крест.

— Так вот, — глава ОСОБи потянулся, достав длинными ногами чуть ли не до спины шофера. — Я в свое время весьма увлекался бывшими, их, так сказать, культурой. Ты не поверишь, но легкой эйфории в этой культуре уделялось значительное место. Впрочем, бывшие предпочитали использовать термин «любовь»… Выходит, ты чувствуешь любовь, Ахмат.

Сидящий, как истукан, особист вдруг прыснул со смеху. Спина шофера пришла в движение. Отец Никодим, скаля зубы, хлопнул меня по плечу:

— Ну и рожа у тебя —камень! Ведь это шутка, Ахмат, всего лишь шутка. Я засмеялся через силу. Шутка?! Мне почудилось, что глава ОСОБи знает про меня и Марину…

— Ты спрашиваешь, куда мы едем? — вспомнил отец Никодим. — А мы уже приехали…

Перед нами —одноэтажное здание из серого кирпича с шиферной крышей и заколоченными окнами.

Внутри пахло табаком и зеленкой. За грубо сколоченными столами —люди. Шум жующих челюстей, стук кружек о дерево, разговоры, крики, смех. На нас —ноль внимания. По бетонным ступенькам мы спустились на заплеванный пол.

Только сейчас нас, наконец, заметили. Крики и смех смолкли. Глаза, глаза, глаза… Как я не плавлюсь под этими взглядами?

— Отец здесь, — словно шелест осенних листьев.

— Рустам! — крикнул особист из свиты отца Никодима.

Откуда-то (словно из-под бетонного пола) вынырнул желтолицый верткий мужичок с голым торсом: невысокий и костлявый. Он благоговейно склонился перед главой ОСОБи.

— Прошю, ваш крест. Столик свободна.

Рустам поспешил стереть со стола расплывшуюся лужу зеленки.

Мы, то есть Отец, шофер, два особиста и я, уселись на стулья. Кажется, стулья прибиты к полу: на случай, если накачанные зеленкой и кокаином стрелки вздумают вышибать друг из друга мозги. Я успел заметить: посетители имеют на рукавах нашивку в виде серпика луны —нашивку конунга АМР. Бар для высшего командования?

— Пожалюста, ваш крест.

Рустам поставил на стол горшок с чем-то дымящимся (запах —можно язык проглотить), бутылку зеленки.

— Рад услюжить… Это большой честь… Вам… И ваши друзья…

Голос Рустама заметно дрожал, и без того узкие щелки глаз превратились в едва заметные ниточки.

— Ладно, — миролюбиво произнес отец Никодим. — Накладывай жратву.

Рустам помешал половником в горшке и выложил на тарелку нечто коричневое, расплывающееся. Отец Никодим взял двумя пальцами тонкое, похожее на червя, волокно и отправил в рот. По лицу его расплылась блаженная улыбка.

— Что это? — проговорил я, когда Рустам опрокинул полный черпак в мою миску.

— Вареные глисты.

Вареные глисты? Это похуже крыс. Я совсем сник.

Отец Никодим засмеялся.

— Ну, я пошутил. Конечно, это тварка, томленая в горшке с сахарином и зеленкой. Фирменное блюдо Рустама.

Какой, однако, шутник глава ОСОБи.

Я с некоторой опаской выудил из миски «червя»… Вкусно.

Отец Никодим, улыбаясь, смотрел на меня.

— Нравится?

— Да, ваш крест, — вполне искренне отозвался я.

— Это хорошо.

Глава ОСОБи принялся задумчиво разглядывать свои ногти. Длинные, желтоватые.

— Это хорошо, — повторил он. — Как думаешь, для чего я привел тебя сюда?

— Вы оказали мне честь, празднуя со мной мое провозглашение, ваш крест.

Он невесело засмеялся.

— Да, разумеется, праздник… Но одновременно, это —поминки.

Поминки? Что он имеет в виду? По спине пробежал холодок…

— Это поминки по нашему знакомству, Ахмат, — сказал отец Никодим, выбивая пальцами дробь по столу. — Так уж вышло… Ты теперь конунг, а конунги редко пересекаются с особистами, и тем более с главой ОСОБи. У них своя жизнь, по большей части протекающая в Джунглях, — зачистки, марш-броски, учения… — он на секунду умолк. — А ведь жаль. Жаль, что Лорд-мэр определил тебя в конунги…

Кажется, я это уже слышал…

— Жаль, ваш крест.

А ведь мне и вправду жалко! Этот человек —ублюдок, он убил Бориса просто потому, что ему так захотелось, но … Но в отношении меня отец Никодим был добр. Пока… Люди, пожившие в Джунглях, падки на доброту.

Длинное ругательство огласило подвал. Я оглянулся. К нашему столу нетвердой походкой приблизился краснорожий конунг.

— Особисты, мать вашу! Мудаки е…ные!

Отец Никодим растянул губы в улыбке, отправляя в рот очередного «червя». Его адъютантам такая невозмутимость была не под силу.

— Ты чего кукарекаешь, петушок? — сквозь зубы процедил один из особистов. — Иди еще зеленки выпей.

— А ты не указывай, что мне делать, — конунг и вправду едва ворочал языком. — Вы, особисты, горазды указывать, сидя на базе или в Цитадели.

Он сплюнул на пол длинной зеленой лентой и обратился к своим собратьям, сидящим за столами.

— Кто-нибудь видел в Джунглях особиста? А?

Тишина. Настороженные взгляды. Судя по всему, другие посетители заведения еще не настолько упились, чтобы дать волю языкам.

— Вот и я не видел, — согласился с пустотой выпивоха. — Никогда, б…дь, не видел! Но на допрос в ОСОБь меня приводили, и не раз. По какому, спрашивается, праву?!

Конунг размахнулся. Собирался ли он ударить отца Никодима, либо просто стукнуть кулаком по нашему столу —осталось для меня загадкой. Через мгновение дебошир лежал на заплеванном полу. Я сидел у него на спине, локтем прижимая седоватую голову к полу. На столах зазвенели миски.

— Накиньте на него браслеты, — спокойно сказал отец Никодим.

Особист защелкнул наручники на запястьях дебошира.

— Рустам.

Повар приблизился. В глазах —паника.

— Мы уходим, Рустам. Прибери тут все.

Отец Никодим поднялся.

— Хорошего аппетита, — он кивнул посетителям, напрочь позабывшим о еде. — Пошли, ребята.

Особисты подняли с пола и повели к выходу дебошира. Он сразу обмяк и утихомирился —протрезвел, что ли?