Читать интересную книгу Андрей Ярославич - Ирина Горская

До Каракорума ехали долго-долго. Всю долгую осень, когда ветер степной едва не сшибал наземь. Всю зиму холодную, когда лицо и руки леденели, немели больно. Уже стало ясно, что на своих лошадях не одолеть подобного пути. В одном из ямов оставили они коней под присмотром нескольких своих дружинников, в том числе и того, который был назначен беречь Андреева дареного сокола. Можно было надеяться, что ни с людьми, ни с конями ничего дурного не случится — люди и кони ханских гостей, а на возвратном пути вновь соединятся со своими людьми и конями. Александр про себя похвалил подобный порядок, но вслух ничего Андрею не сказал. Тот был огорчен, расставшись со своим золотистым Златом.

Теперь они ехали на низкорослых выносливых монгольских лошадях, которых сменяли два-три раза в сутки. Не будь ямов, куда труднее была бы дорога. Хлеба не было. Ужинали кониной. Утрами ели пшено, сваренное в горячем молоке.

Андрей не смог бы объяснить этого пути. Для Александра это была определенная дорога, ведущая в определенное место. Пусть извилистая, трудная, вовсе незнакомая, но все же совершенно определенная. Для Андрея — сказочный путь в неведомое.

Дружина братьев еще уменьшилась, теперь они ехали, сопровождаемые вовсе малым числом людей. Двигались от Волги до Яика. Вокруг царило безлюдье. То самое, то одичалое безлюдье земель, по которым прошло великое войско, завоевывая их для великой державы.

Александр знал, что едут землями половцев и печенегов, сказал Андрею. Сказал, что где-то там должно быть море. Но вряд ли мог определить, едут ли они севернее Каспия. Никаких следов кочевий и оседлого жилья. Изредка замечали всадников немногих — в маленьких круглых половецких шапках. Но всадники явно не желали встречи с вооруженным отрядом — скрывались, пуская рысью лошадей, в степи, которая была им родным домом. Холодный осенний ветер обвивал, окутывал неровным, прерывистым своим дыханием одинокие фигуры — половецких каменных баб. И, подъехав ближе, Андрей видел с изумлением, что эти высокие каменные фигуры изображают бородатых мужиков в кольчугах и шлемах, но с грудями женскими, видимо выступающими под кольчугой.

«Вот настоящие идолы языческие…» — подумал.

Каменные изображения смотрели уныло, все вокруг было в унынии.

Ехали степями, мимо Аральского моря и Сырдарьи. Из общего безлюдья возник темный, в плохой одежде всадник на некрасивой, но сильной лошади. Этот всадник не испугался отряда, подъехал к Александру, сразу определив в нем самое важное лицо, и предложил свои услуги, вызвался быть проводником. Говорил понятно, хотя и не совсем так, как говорили в Сарае. Попросил плату серебром. И Александр дал ему уговоренное, когда они добрались до горы, которую всадник назвал Черной горой — Каратау. Он сказал, как лучше ехать дальше, и они снова поехали одни.

Запустение, безлюдье… И вместо жилья людского — ям…

Было холодно. Когда шла дорога песчаная, проводник рассказал, что пески плачут и стонут, когда по ним идут караваны. Но теперь караванов нет. Рассказал, как движутся друг за другом лошади и груженые верблюды, купцы везут для продажи товары, стражники охраняют их. И разбойники могут напасть. И снег лавинами рушится с гор и погребает всех. А тропинки в горах узки и вьются над пропастями. А в жару нет воды и жажда мучит, донимает; и дорогу к колодцу находят по костям людей, лошадей и верблюдов… Александр подумал, что у Сартака мог быть самый простой расчет — на то, что они просто-напросто не доберутся…

Проводник заунывно напевал:

Остановите караван…А-а…Мою любимую увозят навсегда…

Он сказал, что это старинная караванная песня.

— Ну уж если иметь любимую и возить ее, то лучше морского пути не сыщешь дороги, — чуть насмешливо заметил Александр.

— Женщина неужели может вынести подобные тяготы караванного пути? — спросил Андрей. И вспомнил женщин в летнем становище Сартака. Такие выдержат любой путь, самый тяжелый…

— Караванами везли из страны Хань принцесс, которых отдавали в замужество князьям кочевых племен, — сказал проводник…

Андрей удивился, как велика земля человеческая, сколько в ней разного всего; но человек сам всячески затрудняет свои пути…

Надо было поспешить пробраться через горный проход. Скоро пойдет снег, снежные бури загудят в горах. Тогда не пробраться.

Когда они остановились в малом яме на ночевку, их предупредили, что дорога пройдет через гору, где нет ущелий для прохода, придется взобраться и спуститься по веревкам. Веревки им дали, а лошадей они оставили, не взяв других на смену.

— Ни лошадь, ни верблюд, ни мул не проберутся там, — сказали им.

Теперь надо было идти пешком и снова брать лошадей, уже других, после этого опасного участка дороги.

Но карабкаться и спускаться по веревке не было страшно Андрею. В таких простых делах, требующих простой телесной силы и удали, ему делалось весело и хорошо. Все было понятно, все искренне берегли друг друга, друг другу помогали, не сердились на слабость, а силу свою употребляли только в помощь другому, спутнику своему…

Так вышли в долину реки Талас. Недолгое время ехали на лошадях, после опять пошли через горы. Вышли в долину реки, которую встретившиеся немногие местные жители назвали Чу. Дальше снова одолели гору. Ветер был холодный и мокрый.

— Ветер с большой воды, — сказал Александр.

Но озера Иссык-Куль они так и не увидели, оно осталось к северо-западу.

И снова двигались через горы — Заилийский Алатау, Выбрались в долину реки Или и двинулись к озеру Балхаш.

Наконец-то раскинулась плодородная равнина и явились людские поселения — между отрогами Тянь-Шаня и озером Балхаш. То была земля черных китаев, управляемая правителем Сыбином. Несколько дней братья провели в его городе у озера Кызыл-Баш. Город назывался Омыл. Впрочем, походил этот город более на становище кочевое, где юрты окружают дворец правителя. Утомленные путники отдохнули и получили новых лошадей. Правитель не говорил с ними много. Язык местных жителей сильно отличался от сарайского наречия, и понимать слова Сыбина не было так легко. Да он и не стремился расспрашивать. Путешествие братьев из далекой, неведомой ему земли не имело к его делам никакого отношения. В новой державе опасны были излишние расспросы.

Доехали до озера Алакуль. Впрочем, все эти большие озера братья называли морями, а названий гор и долин порою и вовсе не узнавали. Горный проход, именуемый Джунгарскими воротами, вывел их в долину Черного Иртыша.

Зима уходила, и весна уже дышала простором и свежестью. Внезапно Андрей совершенно укрепился в одном намерении. Он ведь уже знал, что Александр желает получить в Каракоруме то, чего не получил в Сарае, — дозволение — ярлык на великое княжение. И если он добьется, получит, и вот тогда… тогда… Андрей вырвет у него из рук этот свернутый в трубку шелк, запечатанный ханской печатью; вырвет и бросит к ногам хана. Потому что Андрею уже обрыдло жить в этих кознях и ссорах. Это душит его. Он решится на открытый и смелый поступок…

Вдруг целых три горных, обросших коричневой висячей шерстью козла показались один над другим на больших камнях над тропой. Рога их были красиво загнутые, уступчатые и большие. Завидев людей, животные тотчас исчезли быстрыми прыжками. Андрей загорелся и стал просить Александра, чтобы им побыть в этом месте для охоты. Александр согласился, но сам охотиться с ним не стал. Андрей пошел с несколькими дружинниками, прыгал с камня на камень, затаивался. И наконец подстрелил из лука одно животное. С веселым охотничьим торжеством притащили козла на место привала.

Освежевали ножами и тотчас зажарили мясо. От подобной пищи ныне заболели бы и самые сильные желудки, но наши путешественники были привычные и насыщались с большим удовольствием…

Долго не было ни одного яма. Въехали в монгольскую расцветшую весну. Ехали огромными лугами. Трава и цветы весенние уже вымахали до пояса. Голубое небо, высокое и чистое, сияло яркостью. Андрей спешился и пошел, пропадая в колыхании травы цветущей, наслаждаясь ощущением бескрайности и свободности. Хотелось оттолкнуться от земли, полететь легко-легко… Александр видел, как раскидываются и летят кверху Андреевы руки… Он заставлял себя увидать Андрея словно бы со стороны, чужими, сторонними глазами. Это не было легко, он слишком привык к брату… Видел, что тот за время пути похудел и немного вытянулся, выстройнился; лицо потемнело, обветрилось; глаза все те же — с этим детским выражением и небесной солнечностью… Но то необычайное впечатление, о котором так прямо сказал ханский летописец, сохранилось ли оно… Александр не улавливал, но это ничего не значило, ведь и тогда, и прежде не мог уловить… Они приближались к цели своего путешествия, и Александр понимал, что пока обдумывать нечего; нужно сначала понять, с кем предстоит борьба. Вот в том, что предстоит борьба, он не сомневался…