— Но ты знаешь их не больше меня, эти правила поединка дворян? Слушай, я так хочу забраться повыше, чтоб никто меня не увидел, и если у противника нашего хозяина будет слишком много шансов, сбросить на него, прямо на голову, один из этих огромных камней.
— Ради этого, если б я мог рассчитывать, что ты не прикончишь господина вместе с его противником, я не стал бы тебя удерживать, как не прочь бы совершить преступление и выпустить парочку пуль ему в голову, если бы не был секундантом. Но мой хозяин зовет меня, а ты можешь успокоиться, все уладится!
Между тем площадка была выбрана, достаточно просторная и хорошо освещаемая луной.
Шпаги были измерены, Гийом исполнял обязанности беспристрастного секунданта для обоих противников, которые поклялись во всем полагаться на него; ибо согласно правилам Адамас не мог находиться там.
Поединок начался.
Несмотря на свою веру и свой энтузиазм, Адамас ощущал дрожь во всем теле; он онемел, выпучив глаза и не чувствуя пота и слез, которые текли по его лицу, трогательному и гротескному.
Гийом пристроился поодаль, чтобы самому тоже убедиться, что ничего ужасного не должно выйти из этой странной затеи. Но, когда оружие было обнажено, он почувствовал, что теряет свою уверенность, и корил себя за то, что не сумел предотвратить, любой ценой, какова бы она ни была, поединок, который с самого начала угрожал принять серьезный оборот.
Д'Альвимар обещал сохранить жизнь своему противнику и пощадить его; но, насколько свет луны смог изменить черты его лица, что злоба и ненависть появились на нем со все возрастающей силой, и его действия, жесткие и точные, не предвещали даже малейшего благоразумного или великодушного намерения. К счастью, маркиз снова успокоился, твердо стоял на ногах и держался с ловкостью, которой никто не ожидал в его положении.
Гийом не мог ничего произнести и довольствовался лишь тем, что кашлянул два или три раза, чтобы убедить д'Альвимара сдержать себя, не возбуждая обидчивости маркиза, который потерял бы голову совсем, если бы только заподозрил, что его не склонны воспринимать всерьез.
Но поединок был серьезным. Д'Альвимар почувствовал, что обрел противника менее сильного, чем он, в теории; но он ощутил тревогу и озабоченность, что и самому ему придется хуже всего, на этот раз, на практике. Он норовил пронзить его шпагой, разыгрывая оборону, но маркиз, казалось, догадался о его хитрости. Он берег свои силы.
Поединок продолжался безрезультатно. Гийом принимал в расчет усталость маркиза, не веря все же, что д'Альвимар повергнет его во прах. Д'Альвимар чувствовал, что маркиз не терял силы; он старался разозлить его обманными движениями, выжидая, что одно нетерпеливое движение заставит его забыть об удивительной осмотрительности его поведения.
Внезапно луна уплыла за огромную тучу, и Гийом хотел было вмешаться, чтобы приостановить сражение; но у него не было времени: оба противника продолжали кружить друг около друга.
Третий участник бросился к ним, рискуя быть пронзенным шпагой: это был Адамас, который совсем потерял голову и который, не зная, на чьей стороне преимущество, бросился без оружия, сломя голову, в сражение. Гийом живо оттолкнул его и увидел маркиза на коленях около живота д'Альвимара.
— Смилуйтесь, мой кузен! — воскликнул он, — смилуйтесь ради того, кем вы дорожите!
— Слишком поздно, мой кузен, — ответил маркиз, поднимаясь. — Правосудие свершилось.
Д'Альвимар был пригвожден к земле огромной рапирой маркиза: он уже скончался.
Адамас исчез.
На крик о пощаде слуги Буа-Доре поспешили на выручку. Маркиз, задыхавшийся и разбитый усталостью, прислонился к скале. Но он не ослабел и, когда луна вышла из-за тучи, присел на корточки, чтобы осмотреть и дотронуться до трупа.
— Он уже мертв! — сказал ему Гийом укоризненно. — Вы меня лишили друга, сударь, и я не могу вас поздравить; ибо ваши подозрения могли быть несправедливы.
— Я докажу вам, что они все же были обоснованы, Гийом, — ответил Буа-Доре с достоинством, которое снова возвратилось к нему, — пока же откажитесь на время от вашей озлобленности против меня и от ваших причитаний по этому злобному человеку. Когда вы узнаете правду, вы, быть может, станете упрекать себя за то, что вынудили меня рисковать моей жизнью, чтобы сохранить его.
— И что же мы теперь будем делать с этим злосчастным телом? — спросил Гийом подавленный и смущенный.
— Я не оставлю вас в беде ради моей выгоды, — ответил Буа-Доре. — Мои люди отвезут его в монастырь кармелитов в Шатре, которые совершат погребение, как они это разумеют. Я не собираюсь ни от кого скрывать поступок, который я совершил, тем более, что мне пришлось покарать убийцу. Но я не могу совершить хладнокровно грязное дело и убить Санчо, я полагаю передать его лейтенанту полевой жандармерии, чтобы его наказание было достойным. Адамас, ты будешь его сопровождать. Но где же мой верный Адамас?
— Увы! господин, — ответил Адамас глухо, — я здесь, на коленях перед вами, и слишком слаб для этого поручения.
— Итак, мой бедный друг, если ты больше ни на что не способен, мы отправим кого-нибудь другого. Я уже говорил тебе, что ты не слишком молод, чтоб подвергаться таким потрясениям!
Маркиз возвратился к лошадям, пока его люди и люди Гийома уносили труп и завертывали в плащ; пленник исчез. Никто не позаботился связать ему ноги. Воспользовавшись моментом тревоги и смятения, когда слуги, обеспокоенные исходом поединка, оставили лошадей на двоих из них, которые прилагали много усилий, чтобы удержать их, он обратился в бегство, или, вернее, он проскользнул и скрылся где-то в лощине.
— Успокойтесь, господин маркиз, — сказал Аристандр Буа-Доре. — Человек, у которого связаны руки не может ни бежать достаточно быстро, ни надежно укрыться; я обещаю вам поймать его. Я беру это на себя. Возвращайтесь к себе и отдохните; вы это заслужили!
— Не возражаю, — сказал маркиз, — мне необходимо вновь увидеть этого убийцу. Пусть двое из вас ищут его, пока с двумя другими я буду сопровождать господина д'Арса в монастырь кармелитов.
Д'Альвимара перекинули поперек спины его лошади, и люди Гийома помогли слугам Буа-Доре перевезти его.
Дорогой Буа-Доре изложил своему молодому родственнику подробности столь определенные о смерти его брата, о возвращении его племянника, обстоятельства, связанные с каталонским ножом, наконец, об обстоятельствах, связанных с предъявленным кольцом, так что Гийом не мог продолжать защищать честь своего друга.
Он признавал, что в общем и целом он знал его очень мало, связавшись с ним необдуманно, и что в Бургесе он узнал о нем, о дуэли, которой сей дворянин стремился избежать, подробности мало почтенные, если они были правдивы. Господин Скьярра-Мартиненго был бы убит, против всех законов чести, в момент, когда он требовал отложить поединок, поскольку его шпага сломалась.