— Гавриил, ну как она могла украсть, если она вообще сидит по другую сторону стойки?
— А я тебе говорю, что это она украла.
— Слушай, дай я сам проверю в твоих карманах.
— Проверяй, но я тебе говорю.
Кассирша терпеливо, но и с нарастающим удивлением смотрела на нас. Я полез в боковой карман его пиджака и сразу вытащил тот конверт.
— Вот видишь: никто у тебя ничего не украл!
— Ну, ладно, ладно…
Когда мы ехали в гостиницу, он сказал:
— Только ты никому в Кургане не давай знать, что у меня есть эта карточка. Не присылай мне ничего на мой институт. А то, знаешь, поползут всякие слухи.
Я вспомнил свою бывшую страну: «пойдут всякие слухи». Даже такой известный и уважаемый человек опасался слухов. До чего живуча была там зависимость людей!..
Потом я каждый месяц получал отчеты из банка, но не пересылал их Илизарову, а в завуалированной форме сообщал на его домашний адрес, что «мои» финансовые дела идут хорошо и «мой» счет в банке понемногу растет. Когда он опять приезжал в Нью-Йорк, я передавал ему все полученные бумаги. Читать он их не мог, доверял мне. И кредитной карточкой так никогда и не воспользовался.
Секретарша
Несколько недель я оборудовал свой кабинет: поставил книжный шкаф, большой рентгеновский аппарат, купил красивую лампу на письменный стол, кипятильник для кофе, чайник и небольшой холодильник. За многое я платил сам, но Мошел возвращал мне деньги — кабинет был собственностью госпиталя.
— Владимир, а холодильник для чего? — спросил Мошел.
— К нам с Френкелем будут приезжать доктора из разных стран, чтобы обучаться илизаровскому методу. У Френкеля в кабинете всегда много народу. Поэтому после операций и показа госпиталя мы с ними сядем здесь для деловых разговоров, ну, иногда и выпьем по рюмке и закусим чем-нибудь.
— Владимир, это что, русский обычай — выпивать на работе?
— В других странах доктора тоже угощали меня выпивкой.
— Ладно, после работы, это — куда ни шло.
— Не думаешь ли ты, что я алкоголик?
Он рассмеялся:
— Знаешь, кому это понравится? Френкелю. Он любитель выпить.
В подтверждение его слов первым гостем в моем кабинете стал Виктор, с которым мы выпили по рюмке холодной водки. С того дня мы с ним завели традицию: если задерживались допоздна, то после работы пропускали в моем кабинете по рюмке-другой.
Мне нравилось по вечерам сидеть в своем большом мягком кресле, за своим большим письменным столом, наговаривать на диктофон ход сделанных за день операций, вносить записи в истории болезней. Я любовался в окно на бесчисленные огни небоскребов и, покончив с делами, звонил Ирине со своего кнопочного телефона:
— Еду домой.
Я проходил через пустую комнату секретаря. Там тоже появился письменный стол, электрическая пишущая машинка, стеллажи и металлические шкафы для хранения историй болезней и рентгеновских снимков. Но самого секретаря пока не было, мне временно помогали секретари Френкеля. Это было дело администратора — найти подходящего человека. Госпиталь платил секретарю около 40 000 долларов в год — неплохие деньги. Однажды зашел ко мне Мошел:
— Слушай, завтра я буду интервьюировать одну русскую — кандидата на должность твоего секретаря. По-английски она говорит хорошо, сказала, что уже работала секретарем в банке. Если мне покажется, что она подходит, можешь потом сам поговорить с ней. Ее зовут, — он заглянул в бумажку и нетвердо произнес русское имя: — Иззабелла Ззубатофф.
Когда на другой день Мошел закончил беседу с кандидаткой, он позвонил мне, чтобы я зашел в его кабинет. Изабелла оказалась невысокая, лет около сорока, одета в строгий темный брючный костюм. В Америке принято на все интервью для поступления на работу приходить в строгом костюме — это правило. Бросались в глаза ее высоко взбитая прическа и необычный цвет волос, темно-вишневый, вроде красного вина «Бордо». Это показалось мне забавным, но я виду не подал. Мошел отрекомендовал:
— Это доктор Голяховский.
— Здравствуйте, — сказал я по-русски.
Она немного испуганно пролепетала:
— Good morning, — хотя была уже середина дня.
Я хорошо понимал состояние человека, ждущего, чтобы его приняли на приличную работу. Тем более — иммигранта из России. Поэтому я старался держаться с Изабеллой как можно проще, чтобы снять напряжение:
— Пойдемте в наш кафетерий. Там и поговорим.
Я начал с того, что рассказал ей о себе, о том, чем занимался в Союзе, как эмигрировал в Штаты, через какие трудности прошел, и о том, какая у меня теперь в госпитале работа.
— А теперь вы расскажите немного о себе.
Она была ленинградка, уехала в Америку на год позже меня, в 1979-м, с мужем и маленьким сыном. В Ленинграде училась в педагогическом институте, собиралась писать диссертацию по истории.
— На какую тему?
— Об английской королеве Елизавете Первой.
Я подумал, что, конечно, это весьма далеко от работы, на которую она нанималась. Но я сам люблю историю и с уважением отношусь к тем, кто ею занимается.
— Когда вы можете выйти на работу?
Обрадовавшись, что ее берут, Изабелла осмелела:
— Можно через две недели?
В тот день, когда она начала работать, я должен был читать лекцию для медицинских сестер госпиталя — дать им общее представление, почему и как происходит образование новой костной ткани на месте растяжения, когда мы удлиняем кости. Лекция была назначена на пять часов, после работы. Я предложил Изабелле:
— Если у вас есть время, оставайтесь на мою лекцию. Это поможет вам войти в курс того, чем я занимаюсь. Но не считайте себя обязанной оставаться.
Изабелла согласилась и на лекции скромно примостилась с краю аудитории.
Собралось около двухсот сестер, почти все после работы или с вечерней смены. Чтобы после утомительного дня они меня слушали, надо было дать им заряд для внимательности. Всякая лекция — это театр одного актера. Но лектор не должен лицедействовать, он только должен уметь наладить контакт с аудиторией, держать ее в напряжении интереса. В этом тоже есть артистизм своего рода. Важнее всего — самое начало.
— Спасибо, что собрались, — приветствовал я слушательниц. — Моя мама тоже была медицинская сестра, и я горжусь, что я — сын медицинской сестры.
Поднялся восторженный гул, все весело зааплодировали. Мне удалось сразу покорить аудиторию, и лекция прошла удачно. Я видел, что на Изабеллу это произвело впечатление.
На следующее утро она робко похвалила меня:
— Мне понравилась ваша лекция, доктор Голяховский. Вы так хорошо сразу начали, и потом все понятно и интересно рассказывали.