Он понял, что питает слабость к ней, руководствуясь традиционными наставлениями, однако смирился с потоком, которому сердце его не могло сопротивляться. Он полностью познал себя, знал, что он пленник любви и той игры, в которую она играла с ним.
Одно лишь глубокое чувство не давало ему покоя: оно было сродни чудовищу из сказки: что он пока не овладел полностью своим кумиром, и может быть, вообще не сможет овладеть им полностью никогда, может быть, она ускользнёт из его хватки. От этого чувства поражения лицо его бледнело, но он тешил себя отговорками, прибегал к помощи иллюзий и топил всю свою горечь подарками и милыми словами. Он был рабом любви, не ровней и не хозяином ей, и ценность его заключалась в том, что было в его руках, а не в сердце или в теле. Не было разницы для него между алым рассветом и алым закатом, и потому он прятался за нежностью и милым обхождением, чтобы удостоиться улыбки этих розовых уст, взгляда томных глаз, изящного и довольного поворота шейки.
39
Однажды Захира посетила званый обед у прежней её благодетельницы мадам Азизы, и поцеловав той руку, сказала:
— Обстоятельства подтолкнули меня пойти жить и работать в тот дом, но сердце моё по-прежнему хранит верность вам.
Сердце Азизы растаяло от добрых слов. Она облобызала щёку Захиры и усадила её подле себя, обращаясь с ней как с ровней и повеяв на её дуновением счастья и гордости. Они выпили коричного чаю и закусили дольками арбуза и миндалём. Азиза справилась о её делах, муже и сыне Джалале. Затем пришла мадам Ульфат и радушно поприветствовала её. Азиза сказала ей:
— Вот чего достойна твоя красота, ведь красота — владеет мирами.
Захира возразила:
— Это всё ваши молитвы и доброта, госпожа.
40
После её возвращения из гостей Мухаммад Анвар спросил её:
— А как же мадам Раифа? Ты её не навестишь?
Чуть ли не задыхаясь от спазма, она ответила:
— Она такая высокомерная!.. Будь она проклята!
— Она сойдёт с ума!
— Ну и пусть сходит.
Он разволновался и сказал:
— Нет пределов её злобе.
Она спросила, опуская веки и хитро глядя на него:
— Разве ты не мужчина?
Сердце его съёжилось, и он замолчал.
41
Однажды вечером весь переулок стал свидетелем невиданного дотоле зрелища. Захира прогуливалась, важно шагая в своей роскошной накидке, когда рядом с ней проехала двуколка мадам Раифы. Из неё высунулась голова мадам, и Захира услышала, как та укоряющим тоном, не лишённым налёта дружеской симпатии, сказала:
— Захира!
Захира повернулась к ней в замешательстве, и мадам произнесла:
— Предательница!
Захира не сдержалась и приблизилась к ней на расстояние вытянутой руки на виду у многих людей, среди которых были Джибрил Аль-Фас, Халиль Ад-Дахшан и пекарь Абдуррабих. Мадам Раифа спросила:
— Когда же ты навестишь меня?
С ещё большим смущением Захира ответила:
— При первой же возможности, мадам. Меня останавливает лишь…
И она пробормотала что-то сконфуженно, а мадам Раифа внезапно возникшими враждебными, суровыми и вызывающими нотками в голосе сказала:
— Меня осчастливит визит моей преданной служанки!
Тут же в сердце Захиры разгорелось пламя гнева, и она воскликнула:
— Я такая же дама, как и вы!
И ослеплённая возмущением, она пустилась дальше в путь…
42
Пекарь Абдуррабих напился в баре, пока ветра месяца амшир ревели на улице. И тут он сказал:
— Вчера ночью я видел странный сон.
Но когда никто даже не потрудился спросить его, что же он видел, он сам добавил:
— Я видел, как дует знойный хамсин. Причём в совершенно неподходящее для него время года.
Владелец бара Санкар Аш-Шаммам засмеялся:
— Сны творит шайтан.
— Двери были сорваны с петель, повсюду словно дождь разносилась пыль, ручные тележки разлетались в стороны, с голов людей сносило тюрбаны и шапки…
— И что стало с тобой?
— Казалось, что я отплясываю верхом на спине породистого жеребца…
Санкар посоветовал ему:
— Перед сном натяни поплотнее одеяло на свой зад!
43
Мухаммад Анвар чувствовал, как в душу его медленно закрадывается страх. Призраки угрозы уже отплясывали свой танец в закоулках его тесного мирка. Неужели и его тоже постигнет та же участь, что и пекаря Абдуррабиха? Он принялся украдкой поглядывать на лицо Захиры, копя в себе решимость. Он сказал ей:
— Захира, ты беременна и уже на четвёртом месяце, так что тебе лучше проводить время дома…
На что она пренебрежительно ответила:
— Я пока не беспомощна…
Он стал играть с Джалалем, чтобы как-то смягчить эффект своих слов, и сказал:
— Ты бросила вызов такой силе, с которой не шутят, так что лучше нам пока уйти в себя…
Она холодно возразила:
— А ты как будто напуган.
Скрывая своё раздражение, он ответил:
— Нет, я просто хочу сохранить счастье нашего дома.
— Я обладаю законной свободой выходить из дома.
— По правде говоря, меня это не радует.
Она немного задумалась, а потом сказала:
— Если честно, я не выношу того, к чему ты призываешь меня.
Он нетерпеливо сказал:
— Но я твой муж.
— Это означает, что ты растопчешь меня своими ногами?
— Упаси боже, однако я обладаю неоспоримым правом.
Она нахмурилась, отчего красивое лицо её помрачнело, и резко сказала:
— Нет…
Он колебался, не зная продолжать ли ему и дальше упрямиться, или молчать, однако вскоре почувствовал её презрение, которое спровоцировало его гнев:
— У меня есть право…
Она равнодушно произнесла:
— А мне наплевать, что у тебя есть право.
На него накатил ещё бо́льший гнев, и с непривычной резкостью он сказал:
— У меня есть право на твоё подчинение.
Она поглядела на него в изумлении, спровоцированным его гневом, а он добавил:
— Право на полное подчинение.
На лице её появилось выражение полного отказа и непреклонности, так что атмосфера в доме была испорчена.
44
Из своего отчаяния Мухаммад Анвар черпал отвагу. В сердце он испытывал страх потерять её, и потому едва он заметил, что она выходит на улицу из его лавки, как утратил всю свою степенность, преградил ей путь и решительно заявил:
— Вернись в дом.
Она опешила и прошептала:
— Не устраивай сцену.
Но он упрямо повторил:
— Вернись домой.
Она почувствовала, как глаза скользят по ней, словно гадюка, и кипя от злости, вынуждена была вернуться…
45
Вечером, когда Мухаммад Анвар пошёл домой, там она застал ожидающую его бурю. Но он был к тому полностью готов. Самой ненавистной его сердцу вещью было продолжать гневаться и дальше, портить всю атмосферу, видеть, как обожаемая им красота стирается из-за злости. Он проявил готовность к любым компромиссам, но при условии, что Захира уступит его законному требованию. Он сказал ей:
— Не думай, что я счастлив из-за твоего унижения. Я желаю лишь сохранить наше счастье.
Однако она предстала перед ним подобно порыву пыльной бури. Лицо её побледнело, выражение его изменилось, а из глаз полетели искры. Гнев её воплотился в чёрную ненависть. Гордость одним прыжком выпрыгнула из неё наружу, словно змея. Он про себя сказал: «Прибегаю к помощи Аллаха от этого зла! Прибегаю к помощи Аллаха от этого сердца. Разве не послужит мне защитой то, что я сделал для тебя?»
46
Захира очутилась в огне. Она отказывалась признать своё поражение. Она не забудет своего мучительного положения в переулке на глазах у всех. Его она не любит и никогда не любила. Но вот только как ей вести себя и куда теперь пойти? В подобной ситуации жена вернулась бы в свою родную семью, которой у неё не было. Либо она останется госпожой, но униженно подчинится, либо пойдёт куда глаза глядят. Людское злорадство подстерегало её не в одном доме, в том числе и в подвале Абдуррабиха.