Мадам подошла к двери и хлопнула в ладоши. Появилась девица лет шестнадцати, с нагловатым лицом, на котором уже обозначились следы разврата.
– Это Китти, – сказала мадам. – Она обслуживает Его светлость, и я слышала, что он очень доволен всем, что она делает.
Китти провела ее вниз по лестнице, затем через темный коридор, по обеим сторонам которого в стенах располагались плотно закрытые двери. По стенам тонкими струйками стекала вода, а каменный пол был скользким. Дорсета разместили так, что он мог бы при малейшей опасности выскользнуть из дома через боковой ход.
Китти остановилась перед дверью и постучала. Голос Дорсета спросил: «Кто там?»
– Это Китти, милорд, – сказала девушка, – с леди, которая пришла навестить вас.
Дорсет открыл дверь.
– Джейн! – воскликнул он и бросил Китти: – Убирайся. И если я обнаружу, что ты подслушиваешь у двери, тебя выпорют.
Он закрыл дверь и стоял, прислонившись к ней.
– Это заткнет девчонке рот. Она знает, что я держу свое слово. А теперь, Джейн, рассказывай скорее, какие новости?
Его прежде всего интересовали новости. Развлекать его в этом доме могли многие, но только Джейн приносила новости от друзей, и никто, кроме Джейн, не мог передать его послания королеве.
Она промолвила:
– Новостей немного. Герцог Глостерский в замке Бэйнард, а король должен покинуть дом Лондонского епископа и переехать во дворец Тауэра.
После этих слов он поцеловал ее, но совершенно бесстрастно.
– Есть ли известия о моей матери?
– Она находится в святилище женского монастыря с маленьким Ричардом и дочерьми.
– Ей бы не следовало прятаться там. Это признание вины. Она могла бы быть более полезной где-нибудь в другом месте.
Джейн попыталась успокоить его, отвлечь от постигших его неудач.
– Герцог Глостерский не хочет неприятностей, – сказала она. – Он рад, что дело уладилось без кровопролития. Я думаю, что, когда он уверится, что ваша семья готова признать его в качестве протектора[1] Англии и опекуна короля, он простит вас.
– Простит нас? Не ему прощать. Ты что думаешь, что мы когда-нибудь признаем его опекуном короля? Ты говоришь глупости, Джейн.
– Лучше говорить глупости, чем их делать.
– Слушай, Джейн, – сказал он примирительно, помня о том, какой полезной она могла быть для него, – ты ведь пришла сюда не ссориться, могу поклясться в этом.
– Конечно, нет, хотя я ненавижу это место!
– И все же ты пришла, чтобы увидеть меня.
– Я не могла не прийти.
– Милая Джейн. Ты моя… абсолютно и безоговорочно.
– По-видимому, это так, Томас. Если бы ты удалился от двора, я уверена, Ричард был бы твоим другом.
– Что! Неужели я должен добиваться дружбы с этой гадкой свиньей, с этим предателем…
– Он не предатель. Эдуард поручил сына его заботам, и он прибыл в Лондон исполнять свои обязанности.
Лицо Дорсета побагровело от ярости.
– Итак, ты на стороне Ричарда. Ты защищаешь своего друга Гастингса! Боже мой! Уж не стала ли ты его любовницей?
Теперь настала очередь Джейн возмутиться и рассердиться.
– Я ненавижу этого человека, и ты прекрасно об этом знаешь.
– Но он, кажется, любит тебя; и разве Гастингс, друг Ричарда, не был бы тебе лучшим покровителем, чем скрывающийся Дорсет?
– Я не ищу покровителей. И никогда не искала.
– А разве не ты по доброй воле стала содержанкой короля?
– Я оставила мужа ради Эдуарда, потому что любила его.
Он взял ее руки в свои.
– Прости меня, Джейн. Я переутомился. Здесь, в этом ужасном месте, я подкупаю проституток и сводницу, чтобы они прятали меня.
Она сразу смягчилась.
– Я понимаю, как тебе приходится страдать.
– Еще столько предстоит вынести. Если бы не этот предатель Бекингем, такого бы с нами не приключилось. Бекингем и Гастингс – вот кто погубил нас.
Джейн вдруг почувствовала, что защищает старого врага:
– Гастингс сделал то, что считал справедливым. Он был предан Эдуарду и сохранит верность герцогу Глостерскому и королю. Пойдем, отдохнем немного. Давай я налью тебе вина.
Она подошла к столу и наполнила бокал.
– Джейн, – сказал он сдержанно, – ты очень рисковала, придя сюда, особенно когда собирала для меня новости при дворе. Если тебя поймают, расправа будет короткой. Почему ты делаешь это? Почему ты не найдешь более подходящего любовника?.. Сам благородный Гастингс вздыхает по тебе. А ты, завернувшись в плащ, приходишь сюда. Если бы тебя поймали, то даже Гастингс не смог бы тебя спасти. Почему ты делаешь это, Джейн?
Она стояла над ним с бокалом вина, и он притянул ее к себе.
– Я скажу тебе почему. Ты приходишь, потому что ничего не можешь поделать с собой. Ты последуешь за мной в ад, Джейн, стоит мне поманить тебя. Ты пойдешь за мной на вечные муки. – Он провел рукой по ее волосам. – Ты не можешь устоять передо мной. Да, ты очень красива, и ты очень преданна, и я искренне люблю тебя. А пока мы любим друг друга, нам ли беспокоиться о том, что происходит за этими стенами! Такая любовь, как наша, – это блаженство. Ты можешь забыть обо всем, кроме меня… и я – кроме тебя. Именно в этом блаженство любви. Ручаюсь, что Ричард никогда не найдет женщину, которая бы любила его жалкое, изуродованное тело так, как ты любишь мое.
Он снова сломил ее сопротивление. Она не могла устоять перед его чарами.
Позже, когда Дорсет, расслабившись, лежал возле нее, он снова заговорил о Гастингсе.
– Когда я лежу здесь и думаю о своих неудачах, я прихожу к выводу, Джейн, что будь Гастингс на нашей стороне, возможно, все сложилось бы иначе. Что за странных любимцев выбирает себе Лондон! Старый Сити полюбил Эдуарда за его обаяние и красоту, за то, что он был прекрасный парень, которому нравилось соблазнять чужих жен. Даже когда он стал толстым и ленивым и требовал «добровольных приношений», Лондон продолжал любить его. То же самое и с Гастингсом. Гастингс следует привычкам своего друга-короля, и Лондон любит Гастингса. Лондон слушает Гастингса, Джейн, когда он должен слушать меня.
– Мне жаль, что зависть так терзает тебя.
– Как ты думаешь, почему Гастингс поддерживает герцога Глостерского?
– Потому что считает это своим долгом.
– У тебя, однако, очень высокое мнение о человеке, которого, если верить твоим словам, ты презираешь.
– Я думаю, Томас, ты не настолько любишь меня, чтобы ревновать, – сказала она печально.
Он покрыл ее лицо поцелуями, но она почувствовала, что в них не хватает тепла.
– О, – прошептал Дорсет, – он, конечно, честный, благородный человек, но и самого честного и благородного можно заставить забыть о долге.
– Что ты имеешь в виду?