Читать интересную книгу Евхаристия - Архимандрит Киприан (Керн)

Ясна сохранившаяся древняя традиция хвалить, благословлять, воспевать, славить, как и у Иустина, что, в общем, восходит, как мы видели ранее, к древней субботней «Киддуше».

Но важнее другое в этих параллелях. B изучении нельзя отрывать евхаристический канон от доксологической формулы. Анафора есть развернутая доксологическая тринитарная молитва. B самом деле, весь евхаристический канон, обращенный к Богу Отцу, есть не что иное, как молитвенное прославление и восхваление — Евхаристия — деятельности:

Творческой — Бога Отца (молитва благодарения за творение мира и промышление о человечестве).

Искупительной — Бога Сына (повествование об искуплении и установлении Евхаристии на Вечере).

Освятительной, совершительной — Духа Святаго (молитва призывания Святого Духа).

Иными словами, воссылание Иустином хвалы и славы Отцу именем Сына и Святаго Духа есть только последовательный порядок молитв евхаристического канона: praefatio — Sanctus — anamnesis — epiclesis.

Поэтому, учитывая наблюдения Древса о параллелизме литургий Иустина и СА VІІІ, надо признать, что не упоминаемая Иустином специально молитва эпиклезы включается, подразумевается в этой тринитарной молитве.

Суммируя сказанное, повторяем еще раз: если первохристианская Церковь не знала этой молитвы, скажем, до III века, то что же побудило вдруг ввести ее в евхаристический канон по прошествии двух веков? Если Церковь до того не знала и в литургическом богословии не исповедовала освящающую силу Святого Духа, то какая же догматическая революция должна была совершиться вдруг, ни с того ни с сего, в церковном сознании? История не знает ничего подобного. Не проще ли поэтому признать, что эпиклезу выдумали не греки, a что она сама вытекает из тринитарного учения Церкви? Эта молитва — не феномен церковной археологии, a важный вопрос христианской догматики.

Из сказанного ясно, что эпиклеза представляет собой целую проблему в богословско-литургической науке. С одной стороны, бесспорность существования разбираемой молитвы даже в древнейшие времена жизни Церкви, a с другой, решительное неприятие ее римо-католическим миром, из чего истекает и конфессионально одностороннее освещение и толкование этих древнейших свидетельств, очевидность коих непререкаема. Поэтому представляется полезным осветить возможно всесторонне историю этой проблемы. Иными словами, мы собираемся вкратце: 1. изложить историю вопроса, 2. рассмотреть полемические доводы западного ученого мира против эпиклезы в восточных анафорах и 3. то же в западных литургиях, хотя вопрос о последних и не входит вообще в поле нашего зрения в данном курсе.

Б. История вопроса.

Прежде всего следует отметить, что долгое время в практике обеих половин христианского мира существовало параллельно два обычая: Восток не знал иной формы освящения, кроме эпиклезы, и Запад, который начал с известного момента выводить эту молитву из своей практики. Это не могло не быть известным в обеих Церквах. Вместе с тем, у нас нет никаких данных, позволяющих предполагать, чтобы это служило препятствием к литургическому общению, единомыслию и прославлению «единеми усты и единем сердцем». Больше того, даже во время обострившихся взаимоотношений между Церквами эта разность литургических обычаев не была предметом полемики. Ни святой Фотий, ни Патр. Михаил Кируларий ничего не говорят в своих полемических выступлениях против латинян об эпиклезе, да и римо-католики не ставили в упрек грекам этого общеизвестного литургического факта.

Если Феодор Андидский в XII в. (в Προθεωρία ακεφαλαιώδης, 27), a Феодор Мелитинский в ХIV в. [472] начинают больше подчеркивать этот момент евхаристического последования, известный, однако, всем писателям и более ранних времен, это все же не возбудило тогда латинян против них. Впервые Рим высказался против эпиклезы в XIV в. устами папы Бенедикта ХІІ по поводу обращения армянского царя Льва IV. Папа перечисляет до 117 заблуждений Армянской церкви и под № 66 осуждает и эпиклезу. O том же писал армянам и папа Климент VІ в 1351 г., и Иннокентий VІ в 1353 г. Особенно решительно высказался по этому поводу на Флорентийском соборе папа Евгений IV в своем «Decretum pro Armenis»: «Forma hujus sacramenti (т. е. Евхаристии) sunt verba Salvatoris, quibus hoc conficit sacramentum. Nam ipsorum verborum virtute substantia panis in corpus Christi et substantia vini in sanguinem convertuntur» [Образ этого Таинства суть слова Спасителя, которыми Он совершает это Таинство. Ибо силою самих слов вещество хлеба превращается в Тело Христово, a вещество вина — в Кровь]. [473]

С греческими же богословами Запад вступил в полемику впервые по этому вопросу на Флорентийском соборе, когда на заседаниях 16 и 20 июня 1439 года доминиканец Иоанн Торквемада возражал митроп. Киевскому Исидору, считавшему, что освящение Даров происходит и словами Спасителя, и призыванием Святого Духа. Торквемада защищал крайний противоположный латинский взгляд. [474] Исидор был вынужден на заседании 26 июня принять латинскую точку зрения об освящении одними только (soils) словами. [475]

Несколько менее крайнюю позицию в этом вопросе занял кардинал Виссарион Никейский. Он старался смягчить остроту темы, видя в эпиклезе молитву, обращенную не к Одному Святому Духу только, но и ко всей Святой Троице, и относя ее не к определенному только моменту, в который она читается, т. е. уже после произнесения установительных слов, когда, по мнению Запада, освящение уже имело место. Слова эпиклезы «non tamquam in tempore in quo dicuntur, sed tamquam in tempore, pro quo dicuntur» [не во время призывания, но как бы во время, предшествующее призыванию]. Таким образом эпиклеза имеет как бы «обратное действие». Это мнение с теми или иными оговорками разделяли кард. Францелин, [476] Атцбергер и некоторые другие. [477]

Третье мнение, защищаемое очень многими католическими учеными догматистами и литургистами и, в частности, Торквемадой, Суарецом, Беллярмином, Де Луго, Аркудием, Маффеи, видит в эпиклезе только молитву о даровании верующим и причащающимся даров Святого Духа («…низпосли Духа Твоего Святаго на ны и на предлежащыя Дары сия…»). Но, как правильно замечает J. Höller, «это только одна часть молитвы, сама собой понятная, тогда как другая, т. е. О преложении Даров, остается неразрешимой. [478]

По мнению четвертых (так называемая «Intentionstheorie» [теория намерения (нем.)], разделяемая Неnke [479]), Церковь в эпиклезе выражает свое Intentio [намерение] для освящения, имевшего уже место в установительных словах. Bossuet советует не привязываться в освящении к точно определенным моментам Литургии. Scheeben и Норре склонны видеть в разбираемой молитве «persönliche Oblation der Kirche» [личное приношение Церкви (нем.)], при которой Церковь говорит не во Имя Христа, a как Его служанка. [480]

Наконец, сам Holler выдвигает новый взгляд, согласно которому эпиклеза претерпела известную эволюцию. Если в древней литургии (СА VIII, апостола Иакова) молились о том, чтобы Бог άποφάνΐ τόν άρτον, άνάδειξη κ.τ.λ. [явил Хлеб, показал и т. д.], то этим Церковь просит «явить» народу, показать ему уже освященные словами Христовыми Дары («offenbar machen, erscheinen lassen» [показать, явить (нем.)]). Затем появилась, якобы, «spätere, jüngere Form der Epiklese» [более поздняя, более новая форма эпиклезы (нем.)], где вместо «явления» и «показания» Даров народу Церковь стала молиться об освящении, благословении, соделании их Телом и Кровью. [481] Иными словами, следуя этому взгляду, надо было бы признать, что почему-то Церковь позабыла об исконном, якобы, учении об освящении установительными словами и стала вдруг словам «показати», «явити» придавать иной смысл, консекраторный, который они в сознании Церкви раньше не имели. Натянутость этого взгляда достаточно очевидна и дополняет собою ряд тех натянутостей, которые римо-католическая наука неоднократно высказывала по поводу эпиклезы.

Таковы в общих чертах взгляды традиционных римских богословов. Для всех них является характерным утверждение позднейшего происхождения эпиклезы. Она для них представляется нововведением византийских литургистов и богословов.

Но наряду с этим среди латинских богословов были и такие, которые находили в себе достаточно смелости и научно-исторической объективности, чтобы признавать известные права гражданства за интересующей нас молитвой. Особенного внимания заслуживают два момента в истории католической науки: 1. эпоха Тридентского собора, когда выдвинулся доминиканец Амвросий Катарини и францисканец Христофор Шеффонтэн, и 2. время XVIII века с трудами Ренодо, Туттэ и Ле Брэна.

Ambrosio Catharini (Lancelot Politi) в своем произведении «Quibus verbis Christus eucharistiae sacramentum confecerit» (Roma, 1552) и Christophe de Cheffontaines в ряде трудов: «De missae Christi ordine et ritu», «Varii tractatus et disputationes de necessaria correctione theologiae scholasticae» (Paris, 1586); «De la vertue des paroles par lesquelles se fait la consécration du St. Sacrement de l’autel» (Paris, 1585), — доказывали, что слова Христа Спасителя об установлении Таинства, коими Он и претворил хлеб и вино в Тело и Кровь, имеют для священника в тексте евхаристического канона повествовательное значение, необходимое для освящения, но само преложение совершается через молитву призывания Святого Духа. B Римской литургии это молитва «Quam oblationem» [каковое приношение] до установительных слов; в восточных анафорах это эпиклезис Святого Духа. K этому еще необходимо, по мнению Шеффонтэна, и знамение креста, как благословение. B XVII в. доминиканец Комбефис также защищал эпиклезу, как молитву, осуществляющую установительные слова Христа.