Я ощущаю сухость во рту.
— Хорошо... Но зачем?
— Чтобы ты пережила это вместе со мной и никогда больше этого не боялась.
Мы сидим на кухне. В чашках дымится кофе. Нейл курит и рассказывает:
— Я занимался в школе Накамуры-сэнсэя чуть больше восьми лет. Ронан пришел туда позже нас всех, уже хорошо подготовленным. Его обучение началось в Есинкан-рю в Токио, руководитель которой, в отличие от руководителей многих других школ айкидо, остался верен исходной технике Такэда Сокаку, и продолжалось десять лет. Накамура высоко оценил его, а мы, ленивые ученики, разумеется, невзлюбили. Что делать? Такое происходит сплошь и рядом.
Я вспомнила бледное лицо с разными глазами, плавную пружинистую походку. Как раз походка-то их всегда и выдает, таких вот мальчиков с темным прошлым. Десять лет в Токио. Должно быть, и образование получил там же. И теперь кто знает, что у него на уме.
— Он вел себя очень тихо. Все время молчал. Но встретиться с ним на татами значило получить хороший удар по собственному самолюбию. Его техника была и остается очень жесткой, как у всех, кто прошел Есинкан-рю. Это именно боевая техника, не спортивная. Многие отказывались работать с ним в спарринге из боязни получить травму.
— А ты? Ты тоже отказывался? Только не говори, что не любил его, как остальные.
— Мне долгое время не представлялось такой возможности. Я видел множество боев с его участием. Некоторые из противников были сильнее него, некоторые слабее. Но ни победы, ни поражения уже не могли его изменить. Он умел принимать и то и другое — в отличие от меня. Я наблюдал за ним, а потом обнаружил, что и он наблюдает за мной. — Нейл улыбнулся с видом человека, вынужденного смириться с неизбежным. — Через два дня Накамура поставил нас друг против друга.
— Он одержал победу?
— С оскорбительной для меня легкостью. Я договорился с Накамурой о дополнительных тренировках, и через две недели мы повторили эксперимент. Потом повторили еще раз. И еще. В одном из поединков Ронан повредил мне сухожилия на правой ноге, в ходе другого вывихнул запястье. Про бесконечные ушибы и растяжения можно вообще не упоминать. Я не вылезал из бинтов, но не пропустил ни одной тренировки. Через три месяца я стал его постоянным спарринг-партнером.
— Как скоро после этого вы признались друг другу в любви?
— Не очень скоро. Дело в том, что мы не общались за пределами додзе. Я даже не знал номера его телефона. Мы молча кивали друг другу при встрече, вот и вся любовь. За полгода я услышал от него от силы десяток слов. И это при том, что виделись мы чуть ли не ежедневно.
Печать на лбу. Слушая эту ошеломляющую исповедь, я почти поверила в нее как в объективную реальность. Специально, чтобы мы узнавали друг друга... Как иначе эти двое могли разыгрывать свои партии, не сомневаясь в том, что ответная реакция не замедлит последовать? Причем окажется именно такой, какая необходима и желательна им обоим? С самого начала они играли на одном поле. Но сочли своим долгом (или удовольствием) исполнить таинство от начала до конца. Mysterium coniunctionis[58]. Выходит, он и правда рассказал мне о своей жизни не так уж мало.
— В тот день, когда я одержал свою первую победу, между нами, наконец, состоялся полноценный человеческий разговор. Когда один задает вопрос, другой отвечает, ну и так далее. Дело в том, что я сломал ему руку, причем намеренно. Мы трижды выходили на татами. Первый бой выиграл Ронан, второй я и третий снова я. Вот в последнем-то бою я его и поломал. А потом повез на своей машине в медицинский центр на западной окраине города. По дороге мы поговорили. Он сказал, что работает переводчиком технической литературы для какого-то столичного издательства. Переводит с японского. А по вечерам занимается в школе айкидо. Постоянной подружки у него, как я понял, не было. Я сказал, что пишу картины, время от времени выполняя заказы одной дизайн-студии, а по вечерам занимаюсь в школе айкидо. Здорово, правда? Нам потребовалось полгода, чтобы решиться на поверхностное знакомство. Пока ему делали рентген и накладывали тугую повязку, я ждал в коридоре. Потом отвез его домой. Он был так удивлен, что почти не протестовал. Прощаясь, мы обменялись номерами телефонов. Я с трудом верил в происходящее и, вернувшись домой, от волнения нажрался как свинья. В одиночку, представляешь? Я лежал на ковре посреди комнаты и глаз не спускал с телефона, хотя был абсолютно уверен в том, что он не позвонит.
— Почему?
Нейл нахмурился, глядя на тлеющий кончик своей сигареты.
— В додзе ему не было равных, но в том, что касается человеческих взаимоотношений, он всегда казался мне несколько беспомощным.
— Он так и не позвонил?
— В тот вечер — нет. Мы увиделись через два дня. Но работать в спарринге начали только через месяц. И все началось сначала. Внеочередные бои, тренировки до изнеможения. С каждым днем я все больше убеждался в том, что этот самурай неисправим, и начал копировать его во всем, чтобы понять, как он думает, как принимает решения.
— Зачем ты сломал ему руку?
— Затем, что это было в его стиле. Я уже говорил, Ронан всегда был очень жестким бойцом. Не то чтобы он не уважал своих партнеров, но недостаток у них мастерства или физической выносливости никогда не побуждал его действовать более деликатно. Если победа давалась ему легко, он проявлял известную степень великодушия и отпускал проигравшего с миром. Если же по ходу поединка ему приходилось попотеть, он считал своим долгом заставить поверженного противника вслух признать свое поражение. Вообще, боевые искусства включают в себя всестороннее подавление противника, и сантименты здесь действительно неуместны, но для отработки всех имеющихся в его арсенале болевых приемов Ронан почему-то выбрал меня. Вот такое признание в любви. И я, разумеется, отвечал ему тем же.
— Так вот кто научил тебя смешивать боль и удовольствие.
— Вряд ли. — Нейл покачал головой. — Вряд ли это его заслуга, Элена. Он просто предоставил мне для этого массу возможностей. Между нами не существовало близости, какая существует между любовниками или старыми друзьями. Мы оба страдали из-за этого и злились друг на друга, потому что ни один из нас не осмеливался сделать первый шаг. Тебе смешно?
— Нет. — Я вытерла глаза уголком носового платка. — Извини. Я просто подумала. Ладно, глупости все это.
Он молча смотрел на меня, ожидая объяснений. Я нервно усмехнулась:
— Ты задеваешь людей за живое. Как тебе удается? Вот ты дрался с этим парнем на тренировках, а теперь он примчался следом за тобой на Крит... Не знаю, сумела ли я за всю свою жизнь привязать к себе до такой степени хотя бы одно человеческое существо.