Пьеса движется к завершению. Наступает вечер, так что финальную сцену, возможно, играют при освещении, и труп Гамлета, вероятно, уносят в сопровождении факельщиков. Трупы, которыми завалена вся сцена, возвращаются к жизни, чтобы отвесить поклоны. Полоний и его дочь поднимаются из могилы, чтобы принять аплодисменты, и Призрак появляется, чтобы получить свою толику благодарности. Публика знает, что это автор, но она не понимает его величия. Некоторые предпочли бы видеть «Гамлета» в старом варианте. Бербедж, весьма справедливо, получает львиную долю аплодисментов. Вот и молитва за здоровье королевы, и публика расходится. Дни исполнения после спектакля непристойной джиги — легкого десерта после тяжелой мясной пищи — миновали, они ушли вместе с Уиллом Кемпом. Представление закончилось, но актеры должны просмотреть другую пьесу, назавтра — возобновление чего-то, возможно комедии. Эта трагедия выжала из них все соки.
Мы восстанавливаем в воображении детали представления на елизаветинской сцене, используя догадки и предположения о том, что видела публика. Но у нас есть полное представление о том, что публика слышала, и это совсем не то, что мы слышим сегодня. Шекспировские пьесы выглядят сейчас так же, ин-кварто или фолио, как они выглядели почти четыре века назад, но английское произношение претерпело с тех пор много изменений, и большинство из нас было бы шокировано, если бы машина времени перенесла нас в «Глобус» на «Гамлета», ибо мы заметили бы, как провинциально звучит английский Шекспира. Чтобы представить его фонетическое воздействие, мы должны попытаться вообразить Бербеджа, говорящего с акцентом, частично ланкаширским, частично Новой Англии, частично дублинским. Когда играют пьесу внутри пьесы, Гамлет говорит Офелии, что она называется «Мышеловка» и что это название имеет «переносный» смысл. «Tropically» произносили на современный американский манер, почти как «trapically». Здесь есть игра слов, которая исчезла в современном произношении. Тогдашний язык звучал провинциально, но, как показывает «Гамлет», он нес неподъемный груз космополитической сложности.
Меньше чем за десять лет английская сцена прогрессировала от скрипучей мелодрамы к интеллектуальной изысканности, высот которой не удалось достичь немногим постъелизаветинским драматургам, ибо один перегнал всех. Это само по себе достижение огромной важности, достаточно одного этого, чтобы прославить любой монархический режим, но, как нам известно, были и другие достижения. Все великие произведения того века, похоже, отмечены печатью той гениальности, которой обладала Елизавета, единственная в истории английской короны. «Гамлет» принадлежит ей, но также и псалмы Берда, Королевская биржа, кругосветное плавание «Голден Хинд», поселения в Виргинии, восстановление англиканской церкви, объединенные акционерные компании, поражение Испании — вот только некоторые из многочисленных памятников ее правления, уже приближавшегося к концу.
Поселенцы в Виргинии вступили в контакт с американскими индейцами, представленными здесь матерью с ребенком, охотником и церемониальным танцем
Тень трагедии Эссекса исчезала медленно, но никто не стал бы отрицать, что справедливость восторжествовала и что королева пострадала больше других, добиваясь заслуженного наказания. Ее правление заканчивалось в атмосфере довольно печального спокойствия. Маунтджой добился успеха в Ирландии, что не удалось сделать Эссексу, Тайрона, окруженного в Кинзейле, быстро заставили капитулировать, и испанская армия, таким образом, лишилась поддержки. Эхо дерзких набегов Дрейка и Хокинса отразилось в подвиге сэра Ричарда Левесона, когда он захватил под носом у противника, на пути к Каимбре, португальскую карраку (вооруженное купеческое судно), нагруженную золотом. Но вспоминать о прошлом не значит возвращать его. Оптимизм умер; вера в то, что люди, наделенные властью, станут действовать благородно, находилась при последнем издыхании. Елизавета все еще не могла забыть историю Ричарда II. «Тот, кто забудет Бога, — сказала она, — также забудет своих благодетелей. Эта трагедия разыгрывалась сорок раз под открытым небом и в домах». Маунтджой, теперь ее лорд-представитель в Ирландии, еще раз готов был, как Эссекс, вести армию против нее. Мужчинам нельзя было доверять, все они скроены на один лад. (Именно это пытался сказать Шекспир в своих новых пьесах.) И был Генрих IV Французский, которому Елизавета помогала не раз и который сейчас, когда Англия нуждалась в деньгах, отделывался только красивыми словами. «Антихристом по неблагодарности» называла его Елизавета. Однако порой люди оказывались достойными доверия и любви. Последний парламент Елизаветы, приготовившийся горько сетовать на то, что они считали позорным фактом, а именно наличие королевских монополий (как откуп сбора налога на вино, который когда-то принадлежал Эссексу), закончился шумными возгласами одобрения в ее честь, так что ей пришлось ответить: «Хотя Бог высоко поднял меня, однако я приписываю вашей любви славу моего престола, которым я управляла».
Очень современно выглядит карта мира Хондиуса, испещренная маршрутами Дрейка и Кавендиша; она лишний раз доказывает, что кругосветное путешествие зависело не столько от судьбы, сколько от замечательной суммы знаний
Одна из достопримечательностей правления Елизаветы — «Королевская биржа»
Как все в мире, это было правдой и неправдой. «У меня были хорошие соседи, но встречались и плохие: и в доверии я обрела сокровище» — слова, которые она произнесла в парламенте за два года до разгрома Армады. И далее: «Что касается меня, то я не вижу серьезной причины, по которой я должна была бы любить жизнь или бояться умереть». В 1603 году, на семидесятом году жизни, это в еще большей степени стало ее философией. Она по-прежнему не жаловалась на здоровье, но и не пыталась беречь себя. В необычно холодный январь того года она смело вышла на улицу в легком платье, в то время как ее придворные кутались в меха. В феврале она появилась во всем своем царственном блеске перед посланником из Венеции, но когда посланник поздравил ее с отличным здоровьем, она не ответила ему. Возможно, ей неприятно было думать о том, что ее здоровье — залог долгих лет жизни: она не была влюблена в жизнь.
Приблизительно через неделю умерла ее кузина и подруга, графиня Ноттингемская, и Елизавета приняла эту смерть как предлог, чтобы впасть в меланхолию. Она не желала поправляться: казалось, в смерти она видела свое освобождение. Она отказалась от всех материальных символов власти. Незадолго до этого она срезала с пальца кольцо, которым ее венчали на царство. Однако не снимала до самой смерти небольшое кольцо, которое когда-то подарил ей Эссекс. 19 марта 1603 года Джеймсу Шотландскому дали знать, что он должен быть наготове: одному актеру предстояло вскоре покинуть сцену, другой должен был чутко прислушиваться к сигналу на выход. Елизавета не заставила его долго ждать. Она впала в кому и лежала, отвернувшись лицом к стене. 24 марта, между двумя и тремя часами утра, она тихо скончалась.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});