Читать интересную книгу Колчаковщина - Павел Дорохов

На берегу толпился народ. Прыгали радостные босоногие мальчишки, бросали камнями по направлению уходящих пароходов.

С равнодушным деланным видом обратился к стоявшему рядом дюжему курносому парню.

— Уплыли?

Парень радостно осклабился.

— Уплыли!

Протяжно выли гудки. Над пароходом низко стлался густой черный дым.

От пароходной волны закачались у берега лодки.

К берегу подбежал высокий бритый человек в рубахе защитного цвета, выхватил из кармана револьвер и выстрелил вдогонку пароходам.

Кругом засмеялись.

— Смотри, потопишь!

Лукин неторопливо отошел от толпы и пошел вдоль по берегу, крепче запахнув полы серого пиджачишка. В боковом кармане нащупал бумажник. В бумажнике были керенки, огрызок химического карандаша и старый замызганный паспорт на имя мещанина Селезнева.

Лукин хмуро улыбнулся.

— Ну, Селезнев так Селезнев, мне все равно.

Далеко впереди, где с противоположных берегов почти вплотную друг к другу наклонились синие горы, исчезали пароходы.

Начинались дачи. Кое-где покачивались рыбачьи лодки. Со звонким смехом плескалась у берега детвора. Встречные подозрительно оглядывали.

Один блеснул белыми зубами, весело подмигнул:

— Ну, брат, теперь не догонишь!

Лукин неожиданно для себя самого улыбнулся:

— Догоню!

И бодро зашагал вперед.

23

В матросском платье, надетом прямо на голое тело, было неловко. От грубой шерстяной материи саднило кожу, просторные башмаки натирали ноги.

Издали увидала кучу баб у своего двора. Встретили Берту злорадными улыбками.

Проходя во двор мимо баб, сказала:

— Не радуйтесь, наши погнали чехов!

Женщины визгливо захохотали.

— То-то ваши голышами и скачут по городу!

— Чтой-то ты сама в наряде каком!

— Хи-хи-хи! Комиссарка!

Защемило сердце: неужели отдадут город?

У себя в комнате сбросила матросское платье, вытерла насухо тело, переоделась. Порылась в корзиночке, достала самое ценное — письма и фотографии матери, сунула их за пазуху.

Накинула на плечи цветастый японского шелка шарфик, взяла сумочку и вышла.

Женщины все еще стояли у двора. Спокойно прошла мимо них и вдруг, не отдавая себе отчета, повернула не к Волге, куда надо было идти, а совсем в другую сторону. Отошла квартал от дома, повернула за угол и быстро направилась к месту сбора.

Недалеко от реки стал обгонять народ. Вдали замирали протяжные гудки пароходов. Дрогнула налитая тоской грудь:

«Уехали!»

Мимо бежал паренек.

— Куда, товарищ, народ бежит?

Паренек остановился, блеснул веселыми взбудораженными глазами.

— Га! Товарищи-то вон на пароходах уплыли!

Паренек с пронзительным свистом кинулся дальше.

Берта устало присела на чье-то крылечко. Потускневшими глазами обвела улицу. Взгляд приковался к маленькой бакалейной лавчонке напротив.

Медленно перешла улицу, вошла в лавчонку.

— Дайте пудры. И помады дайте.

Тут же в лавчонке вынула из сумочки маленькое зеркальце, густо обсыпала лицо пудрой, накрасила губы помадой.

Лавочник принял за гулящую девку, тряхнул подстриженными в скобку волосами:

— Хе-хе! Освежиться, барышня, захотели?

— Да, жарко, лицо саднит!

Теперь знала, что походит на уличную женщину, и не боялась, что кто-нибудь из случайных знакомых узнает.

Но что делать, куда идти? Вернуться в свою комнату нечего было и думать. У кого можно переждать хоть несколько дней? Дальше видно будет, что делать, может быть, кто из товарищей остался в городе.

В памяти неожиданно всплыл один из рабочих-трубочников, — Соловьев. Он еще чинил Берте примус. Как-то приглашал к себе, говорил, где живет, но теперь Берта боялась, что не вспомнит улицы. Это было где-то за городом, в поселке, недалеко от Трубочного завода.

Решила идти к Соловьеву. С трудом разобралась в узеньких улочках. Нашла и желтенький домик с двумя маленькими оконцами.

— Здесь живет товарищ Соловьев?

Небольшая сухонькая старушка, мать Соловьева, подозрительным взглядом окинула густо напудренную женщину.

«Ишь, уличная какая-то».

Хлынула обида в материнское сердце.

«Неужели Алексей с такой связался?»

Еще раз окинула Берту недружелюбными глазами.

— Здесь. Да только его дома нет. Тебе зачем его?

— Я по делу. Можно подождать здесь?

— Жди, только долго ждать придется!

Берта молча присела на сундук у порога.

Скоро пришел Соловьев. Берта услыхала, как еще в сенях старушка что-то сердито ворчала сыну. Алексей вошел в комнату, хмуро глянул на незнакомую женщину.

Берта улыбнулась.

— Не узнаете, товарищ Соловьев?

Просиял Алексей.

— Товарищ Берта!

Крепко сжал Берте руку. Стало понятно и густо напудренное лицо, и ярко напомаженные губы.

Невольно понизил голос:

— Вы остались?

— Да, не успела.

Берта кратко рассказала о том, как осталась.

— Как быть теперь? Мне некуда деваться?

Да что как быть, оставайтесь у нас пока, там видно будет!

Берта взглянула на мать Алексея. Соловьев понял взгляд Берты. Подошел к матери, любовно обнял за талию.

— Ну, мама человек добрый, она приютит.

Поглядел матери в глаза и серьезно сказал:

— Мама, Берта моя хорошая знакомая, она большевичка, ей надо пожить у нас.

По лицу старушки метнулся страх.

— Ох, Алексей, как бы чего не вышло?

Глаза наполнились тревогой за сына. Из всех углов еще сквозила нужда. Только начали с великим трудом изживать ее, а ну-ка что случится с Алексеем, — кормилец единственный, — куда на старости лет денешься?

— Ничего, мама, скажем, что родственница приехала. Только, товарищ Берта, — улыбнулся Соловьев, — пудру надо стереть, у нас родственницы должны быть попроще.

Старушка взглянула на Берту мягче.

— Да и звать-то по русскому бы надо, а то сродственница, а звать не по-нашему!

Берта улыбнулась.

— Зовите Лизой.

24

В лавчонке, возле дачной пристани, Лукин купил хлеба, спичек.

Стал расплачиваться керенками, с улыбкой вспомнил про мещанина Селезнева с бегающими зеленоватыми глазками.

«Напрасно ударил человека, вишь, керенок припас».

К ночи дачи остались далеко позади. Ноги ныли от беспрерывной ходьбы. Решил немного передохнуть. Забрался в кусты и тут же заснул. На рассвете проснулся от легкого шума: не то камень покатился под чьей-то ногой, не то рыба в реке плеснулась. Осторожно раздвинул кусты.

В серой предутренней мгле с винтовками на плечах шли двое.

Екнуло сердце радостью:

«Свои!»

Чувствовал это и в неровном торопливом шаге идущих, и в их тревожном посматривании по сторонам.

Когда двое поравнялись с Лукиным, тихо окликнул:

— Товарищи!

Двое сдернули с плеч винтовки, замерли на месте. На бледных утомленных лицах испугом блеснули глаза, нащупывающие кусты.

Лукин вышел на берег.

— Товарищи, постойте, вы кто?

Винтовки все еще в упор на Лукина.

— А тебе что?

Решительно шагнул вперед.

— Товарищи, вы красноармейцы?

Люди почуяли по голосу своего человека, опустили винтовки, но все еще недоверчиво:

— А ты кто?

— Я матрос Лукин. Может, слыхали?

Успокоенные красноармейцы присели.

— Эх, покурить бы, братишка!

— У меня есть.

Свернули по цигарке, закурили.

— Отстал?

— С женой забежал проститься, опоздал на пароход.

— Мы просидели в бревнах. Стали подходить к берегу, а пароходы пошли. Ну, мы забрались в бревна, до ночи и пролежали. Ночью вылезли и давай бог ноги.

— Поди жрать хотите?

— Здорово хочется, а у тебя есть?

Лукин отломил по куску хлеба. Рассказал про мещанина Селезнева, про бумажник с керенками.

— То-то мы и смотрим, матрос, говоришь, а одежда не знай какая.

— Ну, пойдешь с нами?

— А то как же, конечно, с вами.

25

Второй день не было хлеба. Пробовали заглушить голод табаком, и табак подходил к концу. Деньги были, но заходить в встречавшиеся на пути деревни избегали. Возле деревень натыкались на изуродованные трупы. По одежде догадывались, что мужики ловили шедших в одиночку красноармейцев и убивали.

Росла злоба. Ночами хотелось поджечь мирно спавшие деревни, смотреть, как огненные языки будут жадно лизать соломенные крыши, как в диком страхе замечутся в своей беспомощности люди.

— Ух, сволочи!

Грозили кулаками сутулым избенкам и в тьму ночи уносили с собой неутоленную злобу.

На третий день дорогу пересекла речка.

Красноармейцы затужились.

— Кто ее знает, может, глубокая, не перейдешь, а плавать мы оба не умеем.

Лукин зорко осматривал берег. На той стороне, саженях в ста выше, рассмотрел маленький шалашик.