Вителли несколько секунд рассматривал раненого шатена. Затем поднял пистолет. Я отвернулся.
— Упокой Господи их души, — пробормотал Джино, пряча оружие в кобуру под мышкой.
Наконец мы встретились взглядами. Почему-то в тот же момент на меня очень некстати напала икота. Вителли шагнул в мою сторону, и я инстинктивно сжался, отводя взгляд. В моем представлении Джино оставался добрым стариком, который помог незнакомому человеку; он просто не мог оказаться убийцей, а я не мог воспринимать его как врага.
— Олег.
У него всё-таки был очень успокаивающий голос и мягкий, мелодичный акцент. Правда, ударение в моем имени оказалось почему-то на первый слог, но я не обратил на это внимания, борясь с икотой. Выглядел я, подозреваю, довольно жалко, потому что Джино попросту протянул руку, взял меня за плечо и сильно встряхнул — так, что я клацнул зубами.
— Идем, — велел он, убедившись, что я смотрю на него.
Я сдавленно икнул.
— Послушай, парень, у меня нет времени на уговоры. Или ты идешь со мной, или тебя уговорит вот он, — Джино дернул плечом, под которым была пристегнута кобура. — Ты уверен, что на одной ноге тебе будет удобнее следовать за мной? Всё-таки я бы советовал тебе воспользоваться здравым смыслом и обеими ногами.
Я торопливо закивал, не в силах издать какой-либо членораздельный звук. Зато, как ни странно, проклятая икота тут же прошла. Джино протянул мне платок.
— Хорошо. Вытри лицо и иди вперед.
Осторожно переступив через труп Рокко, я нетвердым шагом пошел дальше по проулку, навстречу главной улице, полной жизни и огней. Вителли шёл следом. Я слышал, как он позвонил кому-то. Он говорил на итальянском, быстро и тихо, и я понял, что с этого момента окончательно теряю контроль над ситуацией.
Я совсем не собирался убегать. Знаете, мне к тому моменту до смерти надоело бегать. Я был даже рад, что теперь влип уже бесповоротно. По крайней мере, очень скоро всё прояснится.
Наконец мы дошли до многоярусной стоянки, и вошли внутрь. У большого, тяжелого джипа Джино остановился, отпер дверь, и едва ли не впихнул меня на переднее сидение. Ремень я так и не пристегнул: конец с карабином выскользнул из пальцев, и я оставил жалкие попытки справиться с собственными руками.
Заняв водительское место, Вителли завел мотор, перегнулся через мои колени, и выудил из бардачка плоскую фляжку.
— Глотни, парень, — велел Джино, почти насильно всовывая её мне в руки. — Здесь коньяк. Поможет снять шок.
Вкуса я почти не ощутил, только почувствовал, как коньяк обжигает желудок. Джино вырулил на улицу, одновременно набирая номер на телефоне. Разговаривал он снова на итальянском.
Мы кружили по городу с полчаса. Иногда я украдкой смотрел на Вителли, и видел его крупные, белые руки, уверенно сжимающие руль. Машина плавно скользила вдоль тротуаров; я не знал, куда мы едем, где находимся, и сколько мне ещё осталось жить. Дно, с которого я так стремительно старался выбраться, внезапно оказалось намного ближе: улыбка фортуны превратилась в торжествующий оскал.
Наконец джип свернул в малоприметный тупик. Вителли заглушил мотор и выключил фары.
— Вы меня убьете, мистер Вителли?
Джино не стал включать свет в салоне: в густой чернильной тьме я не видел выражения его лица, но слышал, как скрипнуло сиденье, когда он чуть развернулся ко мне.
— Я должен был убить тебя ещё в переулке, — спокойно проговорил Вителли, — но я слишком стар, чтобы не позволять себе думать. Тобой интересуется Спрут, а я, так уж получилось, знаю о нем чуть больше, чем ты. Ты влип в крупные неприятности, Олег. Сейчас для тебя безопаснее оставаться рядом со мной. Видишь ли, сынок, люди, на которых я работаю, не верят в совпадения. И они очень не любят, когда отпускают свидетелей.
— Не понимаю, — признался я, растирая лоб пальцами. От коньяка голова стала тяжелой, в ушах временами звенело.
Вителли шумно вздохнул, словно борясь с одышкой, и терпеливо пояснил:
— Слишком много совпадений, сынок. Мои хозяева непременно скажут: Джино, незнакомый парень привлекает твоё внимание в ресторане, видит, как ты убираешь двух болванов с пушками, рыдает у тебя на плече, и ты, старый, добрый толстяк Джино, отпускаешь его на все четыре стороны! Не выяснив, а не было ли это совпадение неслучайным? Они будут правы, сынок, даже если не ты, а я сам пригласил тебя. Отпустить тебя я не могу, — Вителли ослабил галстук, — убивать тоже не стану. Но прежде, чем я отвезу тебя в надежное место, ты мне расскажешь всё, с самого начала. Ты понимаешь меня, Олег?
Я кивнул и слабо, вымученно выдохнул. Я уже понял, кем был Вителли, и не собирался делать глупостей. В любом случае моя жизнь зависела от того, поверит ли мне Джино.
— Конечно, мистер Вителли, — сказал я. — Я расскажу.
— Хорошо, — подбодрил он меня. — Начни со Спрута. Как ты с ним связался?
…Когда я закончил рассказывать, Джино курил третью сигарету, выдыхая дым в приоткрытое окно. Больше мне нечего было добавить: я выложил всё, от прилета в Чикаго до сегодняшнего дня. Неожиданная трель звонка заставила Вителли закашляться. Выругавшись, он вышвырнул сигарету и потянулся за мобильным.
— Pronto.
Джип приглушенно заурчал мощным мотором и плавно сдал назад, выезжая из тупика.
— Слушай меня внимательно, бамбино, — заговорил Вителли, глядя в зеркало заднего вида. Мы как раз пересекали широкую улицу с яркими фонариками и вывесками многочисленных кафе, где движение, несмотря на поздний час, всё ещё было плотным. Мне стало немного легче: он снова называл меня так, как в ресторане. — Тебе придется переждать какое-то время. Босс велел привезти тебя в надежное место, там ты будешь находиться под присмотром, и Спрут до тебя не доберется. Уютное местечко, — ободряюще улыбнулся Вителли, — в Маленькой Италии. Выспишься, отдохнешь. Я заеду завтра, если получится.
Дальше ехали молча. Я устал до такого предела, что почти не верил происходящему. Не боялся я и смерти. Там не могло быть хуже. Жаль уходить из этого мира так рано, не оставив в нем после себя ничего ценного, но если этого не избежать…
У меня не осталось никаких последних желаний. Я только боялся, что сейчас отключусь прямо в машине Вителли: за прошедшие дни организм исчерпал себя до дна, больше ресурсов у него не осталось. В конце концов я уткнулся лбом в стекло, закрыл глаза и не открывал их до тех пор, пока джип не сбросил скорость, а затем и вовсе остановился.
Джино выключил мотор, и тогда я открыл глаза.
— Выходи.
Там, снаружи, было холодно и темно. Как странно устроен человек — он начинает волноваться, только когда ему грозит немедленная опасность, и вспоминает об обыденных потребностях сразу же, как только внешняя опасность исчезает. Это как взрыв атомной бомбы, которого боятся, и как радиация, которой не замечают.