беглый! – Вера вздохнула. – Молодой парень, как мы. Москвич. В походе был с друзьями. Отстал, заблудился. Прибился к нам с дедой. Денег нет, документов нет. Сюда привезла. Как дальше?
– А чего он с домом не свяжется? Вышлют деньги.
– Нельзя. Не вышлют.
– Ох, Верка! Темнишь ты. Хахалька московского подцепила? Женат, что ли? Так? А чего краснеешь? Ну, ты молодец! А чего с ним не летишь? Его выпускать нельзя. Вцепилась – не отпускай.
– Дела у меня здесь. Потом полечу. Поможешь или нет?
Сидели. Молчали. Ванька медленно гонял спичку от одного угла рта к другому.
Вдруг резко повернулся, выбросил руку вперёд, словно хотел ударить, взял Веру за подбородок, развернул лицо к себе.
Хотела отшатнуться. Не успела. Замерла. Больно. Неудобно. Вцепилась в его руку.
– Слушай сюда!
Глаза зло прищурены, буравит взглядом.
– Отправлю завтра твоего хахалька. Натурой расплатишься! Мне с тебя ещё и за это получить надо, – похлопал себя по коленке. – И учти, мне бревно в постели не нужно.
Отпустил.
Как завтра? Уже завтра? Всё захлестнуло это «завтра».
– Ну?
– Хорошо.
– А ты как думала? – Ванька встал и потянулся, выгибая спину, заведя локти за спину. – Сейчас даже птички бесплатно не поют. Да ты не переживай, от тебя не убудет. Зато хахалька своего в целости домой отправишь.
Вера молчала. Завтра, завтра, уже завтра… Слова потеряли смысл, но не перестали звучать, метались, отскакивали друг от друга.
– Подходите к восьми в аэропорт и ждите. Я вас найду. Эй! Ты там, часом, не уснула? Или от страха трясёшься? Да не боись. Я ж не зверь какой… Да и не дети уже, чтобы охальничать.
Вера тоже встала. Посмотрела в упор.
– Поняла. Ещё… Денег на общий до Москвы… Взаймы. Я отдам.
– Отдашь! – хохотнул Ванька. – Конечно, отдашь.
На ночь их разместили в бане. Легли не раздеваясь, положив на пол тряпьё, которым был завален предбанник, – старые, воняющие солярой телогрейки, рваный полушубок.
Вера лишь в общих чертах рассказала Вадиму, как встретила знакомого, который согласился помочь переправить его в Архангельск, и что лететь надо завтра утром. Это было настолько неожиданно, что Вадим даже не расспросил о деталях. А может, уже привык, что ненцы живут своей закрытой, разбросанной на большом пространстве общиной и помогают друг другу.
Казалось бы, вот она, их последняя ночь перед разлукой – люби! Наслаждайся, впитывай, умирай от нежности и безысходности, плачь и смейся. Нет! Всё было не так. Отчуждение повисло в воздухе. Были вместе, дотрагивались друг до друга, но каждый думал о своём.
Известие о предстоящем отлёте выбило Вадима из колеи – эта новость тревожила. Не верилось, что завтра всё может закончиться. Он уже настолько свыкся с состоянием медленного, пошагового приближения к цели, что эти мгновенные скачки в пространстве, переносящие его с места на место, казались нереальными. Вот эта крохотная баня на берегу незнакомой реки была реальной. Темнота, которая обволакивала их сейчас, – реальна. Вера… Затхлый запах тряпья, на котором они лежали, лай собаки где-то вдали – это реальность, в этой реальности они существуют сейчас. И завтра будет всё то же. Они встанут и куда-то пойдут, и будут идти, и идти изо дня в день. И цель затуманится, и останется лишь одно движение. Их общее движение. Самолёт, город, разлука – это не для них, это потустороннее.
Пришло ощущение, что они долго, медленно и мучительно приближались к какой-то природной центрифуге. Сами того не заметив, попали в неё, и она вдруг понесла их, бешено вращаясь, набирая скорость. И несутся они неведомо куда. Центробежная сила отрывает их друг от друга – ещё чуть-чуть, и разбросает в разные стороны.
У Веры болел низ живота, приближались месячные. Лежала, свернувшись калачиком, прижимаясь спиной к Вадиму. Было пусто. Бездумно пусто.
Устала. Уснуть! Завтра, уже завтра…
Комната. Где-то читала… Перед глазами – мебель старая, добротная. Потолки высокие с лепниной. Стол – высокий, длинный, скатерть белая. Застеклённая стенка – книги, посуда, безделушки. Дальше взглядом… Дверь – двустворчатая, белая. Спальня. Кровать. Покрывало без единой складки.
Пыль! Пыль – везде. Пыль на всём. В воздухе – пылинки. Свет из окон – в свете колышутся, падают, оседают, обволакивают. Страшно дышать. Наберёшь в лёгкие – захлебнёшься.
А за мутным грязным стеклом – город – камень, навороченный до горизонта. Деревья, как последние свечи, – не горят – тлеют. Солнце мутное. Купола сверкать должны, а тоже мутные. Никому не нужные, как картинка старого календаря, выцветшая… на стенку повесили.
Вадим шептал что-то. Чувствовала дыхание возле уха. Вырвалась из благодатного оцепенения, с трудом разобрала.
Всё то же…
– Давай поедем вместе! Хочешь, не сейчас. Я подожду тебя здесь. Месяц, два. Я смогу сам, я проживу.
Сколько можно? Ведь уже всё обговорили. Что же так болит-то…
– Вадим! Зачем опять? Всё уже решили. Я приеду. Обещаю. Ты напишешь, я приеду. Хороший мой, давай я тебя поцелую. Не трогай меня, ладно? Пожалуйста. Я что-то совсем расклеилась. Давай спать? Не могу больше… Спи, мой хороший!
Затих. Замер. Вот и хорошо. А теперь закрыть глаза и не думать, ни о чём не думать. Провалиться. Нет меня. Нет ничего вокруг. Я – пропала. Пропала я…
Не мог уснуть. Лежал, чувствовал округлую податливость её тела. Что-то было не так. Была возможность взять и понимание, что надо… Когда ещё случится? Но не хотелось. Нет. Хотелось! Но не так. Получалось, что надо. Словно впрок, на будущее… По-другому должно быть. Отъезд этот… Душно. Не уснуть.
Стараясь не шуметь, встал. Темно, ничего не видно. Перебирая руками по стене, добрался до двери. Забыл пригнуться. Приложился лбом о притолоку.
Твою мать! Да не скрипи ты, зараза!
Воздух холодный, свежий – пить можно. Ночь. Полнолуние. Вызвездило. Чёрный обрыв. Река потерялась в темноте, только вон там, сбоку – лунная дорожка на воде. Собаки – далеко – лают. Одна начинает, другая подхватывает.
Босым ногам холодно – роса на траве.
Сел на крыльцо, привалился спиной к двери бани.
Ну что? Настало время думать, как дальше? Или ещё рано?
Если всё сложится, как она говорит… Завтра – самолёт и Архангельск. Вечер или ночь – поезд. Сутки – и я в Москве. Что дальше?
У меня есть шанс начать всё сначала. Меня нет. Я пропал, растворился в тайге, как отец и ребята. Никто не будет искать.
Мама? У неё своя жизнь. Посмотрю издали, как она спешит к этому…
Могу я пропасть? Да, могу. Если есть деньги, то можно попытаться начать новую