Когда дождь снова начал лить, лессер толкнул заднюю дверь фермерского домика бедром и, когда она распахнулась, вошел на кухню. И задержал дыхание, почувствовав зловоние, источаемое двумя мертвыми телами. Мужчина и женщина, казалось, по-прежнему вовсю старались оставить отпечатки своих тел на мерзком старом ковре, но здесь ему повезло в одном — у каждого лессера имелся собственный освежитель воздуха. Спустя мгновение он уже не чувствовал никаких запахов.
Точным броском отправив сумки на кухонный стол, Мистер Д услышал странный, дрейфующих по дому звук, словно кто-то напевал… колыбельную.
— Хозяин? — Либо так, либо кто-то слушал радио Дисней.
Он вошел в столовую и застыл на месте.
Омега стоял, склонившись над обнаженным телом молодого светловолосого вампира, неподвижно лежащего на ободранном столе. На его горле, прямо под подбородком, виднелась зашитая рана. Маленький аккуратный шов был наложен явно не в результате вскрытия.
Оно живое или мертвое? Сложно было сказать — хотя, подождите, широкая грудная клетка слегка вздымалась.
— Он так красив, разве нет? — черные полупрозрачные руки Омеги гладили тело мужчины. — Блондин. Его мать тоже была блондинкой. Ха! Мне говорили, что я не способен творить. Не так, как она. Но наш отец ошибался. Посмотри на моего сына. Плоть от плоти моей.
Мистер Д понимал, что обязан хоть что-то сказать, восхититься, словно перед счастливой матерью, которая хвасталась своим новорожденным младенцем.
— Он симпатичный, да, сэр.
— Ты достал то, что я просил?
— Да, сэр.
— Принеси мне ножи.
Когда Мистер Д вернулся с сумками, Омега положил одну руку на нос вампира, а вторую — на его рот. Глаза мужчины широко распахнулись, но он был слишком слаб и смог лишь вяло тронуть рукой белые одежды Омеги.
— Сын мой, не борись, — выдохнул с удовлетворением Омега. — Настало время твоего второго рождения.
Отрывистая борьба усилилась, пятки застучали по столу, а ладони со скрипом заскользили по дереву. Вампир болтался, как марионетка, его конечности хаотично дергались в приступе бесполезной паники. А затем все закончилось, и мужчина, приоткрыв рот, уставился в потолок пустым взглядом.
Дождь хлестал по окнам, а Омега откинул с головы белый капюшон и расстегнул одеяние. Элегантным движением он бросил мантию через всю комнату, и она приземлилась в углу, застыв вертикально, будто ее накинули на невидимый манекен.
Тело Омеги стало увеличиваться, оно росло в высоту и ширину, растягиваясь, как резиновое. Он нависал над столом, упираясь головой в дешевую люстру. Схватив ее за цепь в месте крепления с потолком, он резким движением выдернул вещицу и швырнул ее в угол. Она упала на пол далеко не так аккуратно, как одежда, и закончила свое существование, хотя возможно, это случилось уже давно, беспорядочной кучей разбитых лампочек и помятого металла.
На ее месте остались оголенные провода, свисающие с потолка над телом вампира, как болотная лоза.
— Нож, пожалуйста, — сказал Омега.
— Который?
— С коротким лезвием.
Мистер Д порылся в мешке, нашел нужный нож, потом изо всех сил попытался разорвать защитную упаковку, которая была настолько прочной, что ему в отчаянии захотелось себя ударить.
— Довольно, — огрызнулся Омега, и протянул руку.
— Сейчас я найду ножницы…
— Отдай его мне.
Как только упаковка легла в темную ладонь хозяина, пластик вспыхнул, освобождая лезвие и опускаясь на пол завитком коричневой змеиной кожи.
Повернувшись к вампиру, Омега проверил остроту лезвия на собственном призрачном предплечье, и улыбнулся, когда из надреза показалась черная, как нефть, кровь.
Так же потрошат свинью, только быстрее. Пока над домом гремела гроза, словно ища способ пробраться внутрь, Омега вонзал нож в тело мужчины, распарывая плоть от раны на горле парня до самого пупка. В воздухе повис запах крови и мяса, заглушая сладкий детский запах хозяина.
— Принеси мне вазу, — Омега произнес это слово как вааааза…
Мистер Д притащил синий керамический горшок, найденный в шкафу с посудой. Передавая сосуд, лессер боролся с соблазном указать хозяину, что не следует спешить с удалением сердца, потому как сначала в вены вампира должна попасть кровь Омеги. Но потом он вспомнил, что парень все равно был уже мертв, так какая тогда разница?
Ясно, как день, эта инициация была особенной, не похожей на те, что обычно проходили в Обществе.
Кончиками пальцев Омега прожег грудную клетку вампира, запах горелой кости заставил Мистера Д поморщится. Как будто невидимая рука распахнула ребра по желанию хозяина, обнажая неподвижное сердце.
Полупрозрачная ладонь Омеги проникла в тело и обернулась вокруг сердца, словно образуя для органа новую колыбель. С выражением раздраженного нетерпения, он вырвал из узелка мышц все вены и артерии, красная кровь полилась ручьем на бледную грудь мужчины.
Мистер Д подготовил вазу, сняв с нее крышку и держа ее под рукой Омеги. Сердце взорвалось пламенем, и кучка пепла упала на дно сосуда.
— Достань ведра, — сказал Омега.
Мистер Д накрыл вазу крышкой и положил ее в угол, затем подошел к мешку и вытащил четыре красных ведра «Раббермейд», такие его мать называла полоскательницами. Он расставлял их по одной под каждой рукой и ногой вампира, пока Омега обходил тело и делал надрезы на каждом запястье и лодыжках, чтобы обескровить тело. Удивительно, как быстро кожа вампира теряла свой цвет, становясь из белой синевато-серой.
— Теперь зазубренный нож.
Мистер Д не стал тратить время на упаковку. Омега немедленно сжег ее, затем взял нож в одну руку, а вторую положил на стол. Сжав пальцы в кулак, хозяин начал резать собственное запястье с хрустом, будто пилил старое дерево. Закончив, он вернул нож Мистеру Д, поднял отрезанную руку и положил ее в пустую грудь вампира.
— Мужайся, сын мой, — прошептал Омега, когда из тупого обрубка начала расти еще одна рука. — Сейчас ты почувствуешь, как моя кровь потечет по твоему телу.
При этом Омега снова прошелся ножом по мгновенно восстановившемуся запястью и зажал рану черным кулаком. Мистер Д помнил этот момент в своей собственной инициации. Он кричал от того, что было больше, чем просто физическая боль. Его одурачили. То, что он получил, было совсем не тем, что ему обещали, и от агонии и ужаса он потерял сознание. Очнувшись, он стал чем-то абсолютно другим, частью немертвых, бессильным, неприкаянным телом, вершащим зло.
Посчитал их простой уличной бандой. Думал, что над ним просто зло подшутили, или заклеймили, чтобы показать, что теперь он стал их частью.