Э. Свинхувуда, и «считает неприемлемым» избрание кого-либо из них на этот пост. Жестко ставился вопрос о Петсамо, уступок по которому Молотов в угрожающем тоне требовал от финнов уже много раз. В те же дни заместитель наркома С. А. Лозовский потребовал прекратить преследование «Общества мира и дружбы с СССР», а также ослабить полицейский контроль за деятельностью советского полпредства в Хельсинки. Вопросы Петсамо, обстановки вокруг полпредства, а также ускорения строительства железной дороги Салли – Кемиярви были подняты первым заместителем наркома А. Я. Вышинским в беседах с Паасикиви 18 и 30 декабря.
В январе 1941 г. СССР денонсировал подписанный 28 июня 1940 г. советско – финляндский торговый договор.[117] Фактически это означало установление экономической блокады, поскольку в условиях прекращения торгового судоходства на Балтике единственным поставщиком основных товаров финляндского импорта, – зерна и бензина, оставался Советский Союз. Наконец, 18 января 1941 г. из Хельсинки отзывается полпред, что на языке дипломатии военного времени было равносильно предупреждению о готовности прибегнуть к самым решительным мерам.
По замыслу Кремля, в результате оказанного на нее давления Финляндия должна была запаниковать и капитулировать перед советскими требованиями. В очередной раз вышло иначе, чем планировали в Москве. Стойкости финнам добавляли германские транзитные гарантии, а также информированность об обнадеживающих для них итогах обсуждения финляндского вопроса на советско-германских переговорах ноября 1940 г.[118] Единственным результатом попытки экономического удушения Финляндии стала ориентация 90 процентов ее импорта на Германию. Та согласилась возместить Финляндии выпавшие объемы импорта из СССР путем реэкспорта все тех же, надо полагать, советских зерна и бензина, поставляемых в саму Германию.
Итак, выбирая между мирным и немирным путями выхода из «финляндского тупика», Сталин и Молотов выбрали войну. Этот выбор подразумевал необходимость решительных действий по окончательному разгрому финского соседа летом – осенью 1940 г., поскольку тогдашняя ситуация в Европе давала такой шанс. В дни «военной паники» мая – июня, как указывалось выше, рождается идея превентивного удара по Финляндии. Однако паника быстро улеглась, и весь 1940 год после 12 марта Москва двигалась по порочному пути «ни войны, ни мира», заводившему ее все дальше в стратегический тупик. Как выразился историк М. С. Солонин, выбрать мир не хватило государственной мудрости, а выбрав войну, не хватило политической смелости довести дело до конца. В области же публичной политики после кризиса начала 1941 г. отношения между двумя странами стабилизируются, правда, на очень низком уровне. (В феврале Ю. Паасикиви вышел в отставку и, таким образом, оба дипломатических представительства остались без своих глав).
Внезапно в середине апреля советское стратегическое планирование в отношении Финляндии совершает разворот на 180 градусов. В Директиве НКО от 11 апреля впервые после 1935 г. перед войсками ЛенВО и Балтфлотом ставятся сугубо оборонительные задачи по защите государственной границы и обеспечению безопасности Ленинграда и Мурманской железной дороги, хотя всего десятью днями раньше предыдущая директива требовала от них решительных наступательных действий. Совершенно очевидно, что это стало частным проявлением смены общей советской стратагемы, о чем будет сказано ниже, в гл. 7.
Переоценка стратегической ситуации повлекла за собой перемены и в официальной политике: Москва весьма неожиданно берет в диалоге с Финляндией примирительный тон. Это выразилось в возвращении в Хельсинки полпреда,[119] в намеках на готовность вернуться к вопросу о создании шведско – финляндского союза, а также в прекращении по сути подрывного вещания на Финляндию Московского радио. Наконец, в беседе с Ю. К. Паасикиви 30 мая 1941 г. Сталин заявил о готовности поставить соседу 20 тысяч тонн зерна, что и было вскоре сделано.
Однако изменить что – либо по существу это уже не могло. Неразумные действия Кремля на протяжении всего года предоставили Берлину не одну возможность выставить себя верным союзником и спасителем финского народа от советской военной угрозы и голодной смерти. В течение многих месяцев Москва буквально заталкивала Финляндию в германские объятия. И это ей удалось настолько, насколько сам Хельсинки был готов к сближению с Берлином: 7 июня 1941 г. на дальнем севере страны по соглашению с ее правительством началось развертывание двух немецких дивизий. Это стало началом осуществления плана скоординированных действий Финляндии и Германии в войне против СССР.
Тем не менее, после 22 июня еще можно было попытаться отыграть ситуацию назад, предложив существенно пересмотреть военно – политические и территориальные итоги Зимней войны, чтобы удержать Хельсинки на платформе мира. Отсутствие боевых действий между СССР и Финляндией в течение трех дней, 22, 23 и 24 июня, давало такую возможность, а приказ Ставки Главного командования границу «не переходить и не перелетать» как будто намекал на вероятность выдвижения мирных инициатив. Существует историческая версия, будто бы 22 июня Молотов получил указание от Сталина срочно поручить полпреду в Хельсинки выйти на президента Финляндии и на премьера и сообщить им, что если Финляндия не вступит в войну, то СССР будет готов пересмотреть Московский договор марта 1940 года и вернуть перешедшие к нему территории; однако в течение четырех дней дипломат, якобы, не мог пробиться на прием к финляндским руководителям с этой информацией, а 26 июня президент Рюти объявил войну [140].
Эта версия выглядит абсолютно неправдоподобной. Опубликованные дипломатические документы не содержат ни одного упоминания о таком поручении, ни прямого, ни косвенного. Кроме того, в то время в Москве продолжала находиться финляндская дипломатическая миссия, т. ч. у Молотова была возможность продублировать свое предложение через нее. Наконец, к услугам наркома были международные посредники в лице правительств и дипломатов Швеции, Великобритании и США – трех самых важных для Финляндии стран. Однако ничего сделано так и не было. Между тем, ссылаясь на информацию, поступившую к ему из финляндской дипмиссии, шведский посланник В. А. Ассарссон в беседе с С. А. Лозовским 24 июня предупредил, что власти в Хельсинки ищут только повода, чтобы оправдать перед своим народом запланированное нападение на СССР [31, c. 27].
Такой повод у них появился 25 июня, когда, выполняя новую директиву Ставки, советские ВВС, вновь без объявления войны и предъявления претензий, подвергли авиаударам финляндские аэродромы с задачей уничтожения якобы базирующихся на них самолетов ВВС Германии, имевших намерение совершить налет на Ленинград. В действительности, как утверждает М. Солонин, на территории всей Финляндии тогда находилось только 18 самолетов Люфтваффе, среди них ни одного бомбардировщика [96, c. 393].
Заодно с налетами на аэродромы советские самолеты отбомбились по некоторым промышленным и транспортным объектам и, главное, по жилым кварталам ряда финских городов; тем самым официальному Хельсинки представилась замечательная возможность объявить уже запланированную войну реванша с СССР битвой за спасение Отечества и