– Но ты сыграла в этом не последнюю роль. Я хотел знать, врежешь ли ты мне снова по зубам или нет, – Томас с улыбкой потер подбородок. Даже поссорившись, мы сохранили некую единую гармонию. – Забавно, что ты так и сделала.
Я отложила недоеденный рожок, вытерла пальцы о траву и сказала себе в колени:
– Забавно, что ты вообще-то снова сбежал.
– Да, – вздохнул он.
И это все объяснение, которое я услышу, – вздох?!
– Слушай. – Я передвинулась и села напротив, глядя ему в глаза. – Я объясню один раз насчет нас с Джейсоном, и больше мы к этому не возвращаемся, но ты не можешь просто исчезнуть, потому что ты обещал. Договорились?
Не проверив, есть ли кто сзади, Томас энергично отряхнул руку от мороженого и протянул ее мне:
– Договорились.
– Прекрасно. Значит, так. Извини, что я солгала.
Томас кивнул, не отпуская мою руку и ожидая продолжения.
– А все. Больше мне сказать нечего. Прости, что я солгала, или не объяснилась, или не уладила возникшее недоразумение, назови как хочешь. Точка. Вот Нед говорит, я только о себе думаю. Я не жалею, что у нас с Джейсоном был секс или что до тебя я влюбилась в него, я могу только повторить сказанное в саду: это не твое дело, и я не обязана что-либо объяснять. Не пытайся меня осуждать или ревновать, а если не можешь иначе, держи это при себе. Тут вообще говорить не о чем, – решительно закончила я.
Соф могла бы мной гордиться.
– А лгать-то зачем было? – спросил Томас. Я отобрала руку. – Прости. Если бы ты мне сказала… Нет, я бы все равно дико ревновал. А так получилось, будто ты надо мной посмеялась.
– Я привыкла держать это в секрете, – произнесла я. – Помнишь, как ты сказал – первый поцелуй, который что-то значит? Мне твои слова очень понравились. Ты мой первый лучший друг, но я уже не уверена, что это имеет значение: первый, второй, какая разница?
Томас ничего не сказал. Он сидел молча – совершенно не как Томас. Просто застыл на месте. Неужели я опять остановила время? Он вообще меня слышит? Но тут он моргнул.
– Ты домой вернешься? – спросила я срывающимся голосом. – Папа, Нед, Умляут – все тебя ждут. Я знаю, через неделю тебе все равно уезжать, но…
– Ты просишь меня вернуться на правах друга или – кем мы там были?
– Я не знаю. – Я, честно, не знала. – А ты не можешь просто вернуться и положиться на судьбу?
– Беда в том, – промолвил Томас, – что ты мне по-прежнему нравишься, а ты после вечеринки на все махнула рукой. Мы бы даже не поговорили, не подойди я сейчас. Но ты мне так нравишься, что я, пожалуй, позволю тебе не проявлять.
– Чего не проявлять?
– Ответного великодушия. Ты написала мне имей, и я прилетел из Канады. Ты просишь меня вернуться домой, но не подходишь первой. Когда я умолчал насчет Манчестера, я сам тебя отыскал. А когда ты разбила мне сердце, искать тебя пришлось все равно мне.
Грей часто читал мне сказку «Винá и имбирный пряник». У принцессы украли золотое сердце, подменив его яблоком. Яблоко гниет, в нем заводится червяк, и принцесса, значит, помирает. Это я. Внутри у меня труха. На месте души что-то сморщенное и мертвое.
– Я сделаю для тебя широкий жест, – заявила я.
– Хм.
– Сделаю! Я пока не знаю, что это будет. Сначала вернись.
Томас запыхтел и усмехнулся:
– Это мне снова все вещи собирать?
Я снова передвинулась, чтобы оказаться рядом с Томасом, и мы прислонились спинами к изгороди. Мы друзья. Мы друг другу обещали.
– Мне казалось, она больше, – сказал Томас, показав на ярмарку.
– Мы же выросли, и ярмарка пропорционально уменьшилась. Если твоя масса увеличилась в три раза и ты составлял тогда полпроцента от ярмарки, по отношению к тебе сегодняшнему она действительно меньше.
– Ух ты, я почти понял. – Томас встал, отряхивая джинсы от сухой травы. – Ну что… Я зайду перед отъездом в Манчестер? Попрощаться?
Солнце уже клонилось к горизонту, и сейчас Томас казался сотканным из солнечного света.
– Ладно, – отозвалась я, и он ушел – не в закат, а в белый день. А я осталась сидеть, чувствуя, что упустила что-то важное, и на этот раз даже не из-за воронки во времени.
* * *
Когда я пришла домой, папа был в саду. Он лежал на спине среди больших, как звезды, одуванчиков и глядел в вечернее небо. Он рассеянно держал бокал красного вина, бутылка стояла в траве рядом, и мне показалось, что папа плакал. От этого мне захотелось убежать на край света, но я присела рядом. Я говорила «да». Я бежала навстречу.
Он улыбнулся и потрепал меня по руке.
– Grüß dich[32], – сказал он. – Как ярмарка?
– Я виделась с Томасом, – выпалила я без всякой преамбулы. – Я уговаривала его вернуться. Он ушел из-за меня, и кран – тоже моя вина.
– Liebling, – улыбнулся папа, – это никак не может быть правдой. Нед набросился на кран с гаечным ключом.
– Да, но… – заметалась я. Горло стиснуло. Мне надо было излить целый океан извинений, да вот некому.
Папа сел и отпил вина. Нахмурившись при виде пустого бокала, он долил себе из бутылки.
– Это я во всем виновата, это я во всем виновата, – передразнил он скороговоркой. – Так Томас и приобрел репутацию – как это по-английски, гремлина? Вы вечно что-то затевали, а потом ты всякий раз терзалась угрызениями совести, рассыпалась в извинениях, покаянно обещала – я буду гут целую неделю, совсем гут! – и держала слово. Естественно, всем казалось, что шалость – дело рук Томаса.
– А он твердит, что всякий раз зачинщицей была я, – пожаловалась я. – Ты знал, что он сам решил сюда приехать, а не мама его отправила?
– Ха! – вскричал папа с интонацией обрадованного домового. – Сначала не знал и грешил на тебя, как и с котенком.
– Папа, – напряглась я, – это не я принесла Умляута.
– Найн? Ну, хорошо. После вечеринки я позвонил маме Томаса, и она сообщила мне, что, по его словам, это была твоя идея. – Папа подал мне свой бокал. – Я по тебе соскучился.
Я отпила кислого, как уксус, вина и откликнулась:
– Я же все время здесь.
– Неужели? – Голос у папы не был уксусным, как вино, но в нем слышался упрек. Если мне уже все говорят, что я присутствую только наполовину, может, они и правы.
– Я тоже по тебе соскучилась, – отозвалась я. Папа подтянул колени к подбородку, оглядывая заросший сад. – И по Грею. – Я сделала большой глоток вина, чтобы скрыть неловкость. Мы никогда об этом не говорили, ходили на цыпочках вокруг да около, избегая этой темы.
– Ich auch. Я тоже. Может, я был не прав, позволив вам с Недом самим искать дорогу в жизни? Когда умерла твоя мама, Грей тоже дал мне такую возможность – отошел в сторону и позволил мне пробовать… – Папа замолчал и отобрал у меня бокал. – Liebling, ты читала его дневники. Ты знаешь, что он был тяжело болен и ему назначали лучевую терапию?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});