— Вы правы. Боюсь, я вам наскучу.
— Я этого не говорила.
— Наверняка вам нравится тишина, царящая в вашем доме.
— Не всегда.
— А рестораны ужасны в новогоднюю ночь. Люди пьют, шумят, цены высокие, обслуживание плохое. Так что я понимаю ваше нежелание куда-либо идти.
Она опустила голову и простояла так в задумчивости целую минуту. Потом, словно приняв решение, взглянула на Тэка:
— Может, зайдем куда-нибудь выпить? Для ужина еще слишком рано, а вот выпить можно. По глотку. На час, не больше.
— Годится, — улыбнулся Тэк. И, не обращая внимание на то, какое впечатление произвела его улыбка, он поспешно собрал со стола бумаги, кинул их в портфель, схватил с крючка свое пальто и, взяв Дафну под руку, вывел ее наружу.
Дафна выбрала бар, располагавшийся в конце Главной улицы, заявив, что это излюбленное место здешних правоведов. Тэк не заметил в помещении никаких правоведов или просто не разглядел их в царившем внутри полумраке. Он был уверен, что Дафна выбрала этот бар именно из-за полумрака. Она стремилась к уединенности из профессиональных соображений. Он стремился к тому же по другим причинам.
Тэк заказал «Сэра Адамса», Дафна — бокал вина, и, как только бармен обслужил их, они нырнули в кабинет в дальнем конце стойки.
— Ну а теперь расскажите мне, — промолвил Тэк, отхлебнув пива, — что такая славная девушка делает в этом маленьком городишке.
— Мне нравятся маленькие города, — Дафна скривила губы. — Я родилась здесь. Наверное, здесь и умру.
— Не покорность ли судьбе я слышу?
— Нет. Я училась в юридическом колледже в Нью-Хэвене и, закончив его, могла поехать куда угодно, но предпочла вернуться сюда. Я этого хотела.
— Почему?
— Здесь жила моя семья. Правда, родители уже умерли, а брат давным-давно уехал. И все равно я выросла здесь. Всю свою жизнь я прожила в одном и том же доме.
— Без шуток? — переспросил он. — Это здорово.
— Да, — улыбнулась Дафна. — Наверное. Как бы там ни было, мне здесь нравится. К тому же деньги по закладной выплачены, и все обходится дешево.
— А как насчет Гемпширского округа? Это хорощее место для занятий юриспруденцией?
— И да, и нет. У меня хорошая практика. Я занимаюсь уголовными делами, но преступления здесь не такие ужасные, как в больших городах, и мне это нравится. По кровавым убийствам я не специалист.
Мельроуз назвал ее крутой, и на вид она такой и казалась. Но теперь Тэк начал догадываться, что это не так.
— Значит, преступления здесь более «скромные». Это «да». А «нет»?
— Люди менее либеральны, — лаконично ответила она. — Юристы менее либеральны. Особенно мужчины.
Он понял, что она имела в виду.
— Вы должны участвовать в женском освободительном движении.
— Ага. Когда я начинала работать, для многих судей я была первой жешциной-адвокатом, которого они видели в своей жизни. Это старая история — мне приходилось работать в два раза усерднее и в два раза лучше. Это был неплохой жизненный опыт.
— Но худшее, наверное, уже позади.
— Наверное.
— Значит, испытание пройдено?
— Вовсе нет, В любом деле есть новизна, и все они отличаются друг от друга. Каждое дело — новое испытание.
Тэк откинулся назад и вздохнул:
— Думаю, в следующей жизни я буду адвокатом. Вы красиво живете, ребята. А что у меня? Мне интересное дело попадается раз в год. У вас же они постоянно. А еще — еще эффектность выступлений в зале суда, когда все на тебя смотрят, присяжные запоминают каждое слово, а журналисты цитируют твои высказывания. Я в то время, когда мои дела слушаются в суде, уже снова сижу в своем кабинете, зарывшись по уши в бумаги, до часа ночи; а когда я освобождаюсь, все уже отвеселились и крепко спят, так что мне не остается ничего другого, как возвращаться домой в холодную, пустую квартиру.
— После длинного дня в суде мой дом выглядит таким же пустым и холодным, — донесся тихий голос из полумрака. — Если в выступлении перед присяжными и есть какой— то блеск, он меркнет тут же за дверью зала суда. Поверьте, профессия адвоката не решает проблему одиночества.
Трудно было испытать жалость к самому себе, когда голос ее звучал так печально.
— Вы не производите впечатления человека, стремящегося к блеску.
— Я действительно к нему безразлична.
— Чего же вы хотите?
Дафна допила вино и поставила бокал.
— Сама не знаю.
— Скажите мне.
— Я бы сказала, если могла.
Тэк жестом попросил бармена повторить заказ.
— Хотите со временем стать судьей?
— Возможно.
— Хорошая работа в преклонном возрасте. Лестная.
— И все равно большой пустой дом к концу дня.
— Может, вам заняться политикой? Вы можете себе представить, что баллотируетесь в палату представителей?
— Нет.
— Почему?
У нее снова скривились губы.
— Я курила марихуану в колледже. Это не понравится здешним избирателям.
— Я готов курить с вами марихуану когда угодно, — откликнулся Тэк.
— Тсс!..
— Я серьезно.
— Не сомневаюсь. Вы будете только счастливы разрушить мою карьеру.
— Я и свою разрушу. Но тогда мне придется все начать заново. Вы никогда не задумывались, что бы сделали, если бы пришлось все начать снова. — Он выпустил из рук пустую бутылку из-под пива, когда за ней подошел бармен, и взял следующую. — Ребята в полицейском участке много болтают об этом. Знаете, я слышал, как они шутят: «Счастливчик этот Джеффри Фрай. Я бы тоже хотел взять и смотаться. Жаль, что мозгов не хватает». — Тэк перехватил ее изумленный взгляд и пожал плечами. — Вот что они говорят.
— Это глупо.
— Возможно. Но они не все глупы. Кое-кто из этих ребят скован по рукам и ногам. Работа, долги, обязательства. Многие завязли сразу после окончания школы, и им уже не выбраться, не избавиться от них. Так что они действительно считают, что Фрай поступил очень хитро.
— А вы? — поинтересовалась Дафна.
— Черт, нет. Он нарушил закон, а кроме этого, бросил свою семью. Я не вижу в этом ничего героического. Если бы у меня была семья…
— А почему у вас ее нет?
Он отхлебнул пива.
— Потому что я ухаживаю не за теми женщинами. Мне об этом сказала Гвен, и она права. Я ухаживаю за умными, утонченными деловыми женщинами, как, например, вы, а этот тип женщин не хочет того, чего хочу я.
— А чего вы хотите?
— Я хочу, чтобы дома меня ждал мясной рулет и горячее картофельное пюре, когда я возвращаюсь после работы, я хочу дом с белой оградкой и пятерых детей. — Он посмотрел на свое пиво и улыбнулся: — Довольно старомодно, да?