После провала в 1863 г. восстания против царизма они начали рассматривать Российскую империю как огромный рынок и не видели оснований для того, чтобы отделиться от нее. Врагом, рассуждали они, является не Россия, а евреи и немецкие протестанты, господствовавшие на «их» внутреннем рынке. Национализм стал делом лишь рабочего класса и его
Польской социалистической партии (ППС). В первую мировую войну буржуазная Национал-демократическая партия,
так называемые эндеки, выступала в поддержку царя, а правое крыло ППС с его лидером Юзефом Пилсудсиим сформировало для немцев польский легион как меньшее из двух зол,
поскольку намеревалось связать впоследствии свою судьбу с
Германией. Однако крах империй вынудил обе фракции объединиться, с тем чтобы создать «возрожденное польское государство». Во время войны Пилсудсний вышел из ППС и перешел к крайне правым; таким образом, оба лагеря могли теперь договориться о претворении в жизнь антибольшевистской программы и о воскрешении польской империи. «Маршал» Пилсудский радушно принимал еврейских солдат в свой легион и по-прежнему презирал антисемитизм, отождествляя его с царской отсталостью; однако он ничего не мог поделать с теми генералами, которые пришли в армию из кругов царской военщины через эндеков, и поддерживал погромщиков Петлюры. Убийства и преследования евреев приняли такие масштабы, что в ситуацию должны были вмешаться союзники; они обязали польских правителей включить в польскую конституцию статью о правах меньшинств как непременное условие для признания ими Польши. Только тогда, когда зндеки поняли, что настояния евреев могли бы отрицательно повлиять на возможности получения Варшавой кредитов в иностранных банках, погромы пошли на убыль. Но прекращение погромов означало только, что антисемитизм менял свою форму. Режим был исполнен решимости «ополячить» экономику страны, и тысячи евреев потеряли работу, когда железные дороги, табачные и спичечные фабрики, а также винокуренные заводы перешли в руки государства.
В начале 20-х гг. польская еврейская община насчитывала 2846 тыс. человек, что равнялось 10,5 процента всего населения Польши. В политическом плане ее состав был далеко не однородным. Крайне левые силы были представлены коммунистами — Коммунистической партией Польши (КПП).
Хотя доля евреев в КПП всегда превышала 10,5 процента,
коммунисты никогда не составляли существенной доли еврейского населения. Несмотря на то что ПОС приветствовала вступление в ее ряды евреев, она была пропитана польским национализмом и враждебно относилась к идишу; в результате послевоенная ППС располагала лишь незначительным числом еврейских сторонников. Зато самым крупным левым течением среди евреев были идишиеты из Бунда,
чья польская секция пережила его поражение в Советском
Союзе; тем не менее они по-прежнему составляли в более крупной общине явное меньшинство. В ходе выборов в польский парламент (сейм) в 1922 г. они получили немногим более 87 тыс. голосов и не смогли завоевать ни одного места.
Справа стояла традиционно ортодоксальная партия «Агудат
Исраэл», которую более или менее активно поддерживала примерно одна треть общины. Ее члены считали, что Талмуд требовал от них лояльности по отношению ко всякому нееврейскому режиму, не вмешивавшемуся в их религиозную жизнь. Ввиду своего пассивного консерватизма она не могла оказывать влияния на какие бы то ни было более высокообразованные элементы в своей общине, которые искали активного разрешения проблемы антисемитизма. Небольшое число приверженцев, в первую очередь из интеллектуальных кругов, следовало за «фолькистами» — группой идишистеких националистов диаспоры. Все эти элементы, хотя каждый по различным причинам, были настроены антисионистски.
Господствующей политической силой в еврейской общине являлись сионисты. Им принадлежало шесть из тринадцати еврейских мест в избранном в 1919 г. сейме, а выборы 1922 г, предоставили им случай доказать, что они были в состоянии успешно противостоять все еще жестокому антисемитизму.
Крупнейшая фракция в движении, руководимая Ицхаком Грюнбаумом, входившим в ряды радикальных сионистов, организовала «блок меньшинств». Непольские национальности составляли почти одну треть населения, и Грюнбаум утверждал, что если бы они объединились, то могли бы определять баланс сил в сейме. Блоку, включавшему в себя сионистскую фракцию Грюнбаума, удалось совместно с представителями немецкой, белорусской и украинской национальностей добиться избрания в сейм 66 своих кандидатов, в том числе 17 сионистов. На первый взгляд казалось, что этот пакт одержал победу. Фактически же проявились те противоречия, какие набл юдались как внутри сионистского движения, так и в рядах меньшинств вообще. Украинское большинство в Галиции отказалось признать польское государство и бойкотировало выборы. Ни один из политических деятелей других национальностей не захотел поддержать борьбу украинцев, и галицийские сионисты, стремившиеся не восстановить против себя поляков, выступали на выборах в качестве соперников «блока меньшинств». Галицийские сионисты завоевали
15 мест в сейме, но, поскольку их успех был обусловлен неучастием в выборах украинцев, они не могли претендовать на представление региона. Даже члены «блока меньшинств»
не были связаны никаким обязательством долговременного союза друг с другом, и после выборов этот блок распался.
Теперь в обеих палатах сейма заседало 47 евреев, из которых 32 человека являлись сионистами, но их избирательный оппортунизм дискредитировал их.
Провал «блока меньшинств» открыл путь для другой авантюры, которую предстояло организовать лидерам галицийских общин сионистов Леону Рейху и Оси асу Тону. В
1925 г. они договорились о заключении пакта, «Угоды»
(компромисса), с антисемитски настроенным премьер-министром Польши Владиславом Грабским. Грабский добивался американского займа, и ему нужно было доказать, что он не являлся непоколебимым фанатиком. Сделка с этими двумя сионистами представляла дело (но крайней мере в глазах неосторожных иностранцев) так, будто в его режиме возможны перемены. Фактически, однако, правительство пошло только на незначительные уступки: еврейские новобранцы получили право пользоваться кошерной кухней, а еврейские студенты — не писать по субботам письменных работ, какие должны были писать в эти дни другие студенты.
Даже в самом сионистском движении на Тона и Рейха стали смотреть как на предателей еврейской общины1.
Антисемитизм представлял собой только один из элементов реакционного политического курса польских правительств после 1922 г., и большая часть населения Польши, включая и евреев, поддержала организованный Пилсудским в мае
1926 г. государственный переворот, надеясь на наступление перемен к лучшему. Вся еврейская фракция в сейме проголосовала 31 мая за избрание его президентом 2. Положение евреев после этого не улучшилось, но Пилсудский по крайней мере не предпринимал ничего для усиления их дискриминации, и его полиция вплоть до его смерти в 1935 г. подавляла всякие антисемитские волнения. Состоявшиеся в 1928 г. выборы в сейм стали последними более или менее свободными национальными выборами в Польше. В среде общих сионистов опять произошел раскол: фракция Грюнбаума вошла в новый «блок меньшинств», а галицийцы выступили в под-1 держку собственного кандидата. Пилсудский пользовался популярностью у консервативных евреев из-за прекращения им нападок на их сородичей, и многие из них поддерживали его из чувства благодарности. Это обстоятельство, в сочетании с выходом украинцев Галиции на избирательную арену, привело к сокращению еврейского представительства в сейме до
22 человек, 16 из которых были сионистами3. К 1930 г. режим Пилсудского ужесточился и превратился в подлинно полицейское государство, беспощадно расправлявшееся с политическими заключенными. Пилсудский сохранил сейм, но подминал его под себя и допускал махинации с выборами,
вследствие чего результаты выборов 1930 г. оказались в основном подтасованными. Число еврейских представителей в сейме снова сократилось, на этот раз до 11 человек, из которых 6 являлись сионистами.
С ужесточением диктатуры сионистские парламентарии стали проявлять больше интереса к оппозиции против Пилсудского, но такая тенденция оказалась пресеченной победой
Гитлера в соседней Германии. На первых порах польские сионисты недооценивали нацистов. До прихода Гитлера к власти сионистские газеты «Гайнт», «Момент» и «Новы дзенник» уверяли своих читателей, что, как только Гитлер официально вступит в должность, он окажется стесненным в своем антисемитизме присутствием в его коалиционном кабинете таких консерваторов, как фон Пашен и Гугенберг. Они также полагали, что потребности германской экономики вскоре заставят его занять более умеренную позицию по отношению к евреям4. Несколько недель существования нового порядка разбили эти фантастические домыслы в пух и прах, и теперь польских сионистов тревожило опасение того,