Читать интересную книгу Вне закона - Дональд Уэйстлейк

— Орлин? — снова спросил он.

— Да, сэр.

— Входите, входите.

Он приглашающе повел руками, довольно коротковатыми для такого телосложения. Но это только напомнило мне то, что я читал про «коричневого бомбардира» Джо Луиса.[16] У того руки тоже были коротковаты.

Мистер Беззаконец обошел меня, чтобы запереть обшитую досками дверь. Он задвинул три запора по сторонам, а потом легким ударом вогнал в порог бронзовый брусок, служивший подпоркой, способной остановить всякого, кто попытает вломиться через дверь силой.

— Просто чтобы нам с вами избежать незваных гостей, — пояснил хозяин. Затем повел меня внутрь конторы.

Я проследовал за ним через средних размеров комнату с потемневшим деревянным полом и деревянной мебелью, изготовленной не в этом веке и даже не в прошлом. Всего пара столов, один стул и кушетка без подушек. Предметы тяжеловесные, они многое пережили за прошедшие лет сто с гаком, но отлично отполированные и крепкие.

В глубине комнаты находились две двери. Прямо по ходу располагалась дверь с матовым стеклом, на котором не было никакой надписи. А сразу слева — дубовая дверь, где по трафарету сверкающими золотистыми буквами было выведено слово «Склад».

Через необозначенную дверь мы прошли в комнату поменьше, которую я принял за контору. Окно в этой комнатенке выходило на Гудзон и раскинувшийся за заливом штат Нью-Джерси. Было около шести часов, и солнце только-только поднималось над затуманенным штатом-соседом. Возле окна стояло деревянное вращающееся кресло, а перед ним маленький столик, места на котором хватало только для переносного компьютера-лэптопа.

В помещении стоял запах мускуса, не сладкий и не кислый, а скорее даже приятный. Позже этот запах всегда ассоциировался у меня с бытием Арчибальда Беззаконца. Собой и своей полуцивилизованной гениальностью он словно пронизывал окружающую обстановку.

На стене слева от меня располагались ряды полок, заставленные всякими диковинами. Стояли там старый обшарпанный ящик для игрушек и детская кукла-голыш с красным поясом вокруг шеи. В большой банке хранилась заспиртованная гремучая змея, рядом свиток пергамента, перевязанный шнурком, еще копия человеческого черепа, чучело маленького зверька (в то время я не знал, что это за вид) и ожерелье, ювелирное изделие для костюма, в пластиковом футляре, державшемся на металлической рамке в форме буквы W. Ожерелье было составлено из кричащих стекляшек, имитирующих по большей части изумруды и рубины, с продернутой через них лентой фальшивых бриллиантов. На полках много чего еще имелось, но с первого раза я запомнил именно эти предметы.

На стене напротив полок красовалась гигантская увеличенная фотография, тонированная сепией, с лицом то ли немца, то ли русского из девятнадцатого века. У мужчины были густые усы и дикий взгляд. Я бы сказал, это Ницше, но знал, что не он, потому что только-только закончил читать «Так говорил Заратустра» и на обложке книги видел фотографию немецкого философа.

— Бакунин, — подсказал А. Беззаконец. — Это Бакунин.

— Анархист?

— Это по его милости я сегодня беседую с вами. И по его милости вы сегодня беседуете со мной.

— А-а… — Я старательно соображал, о чем бы повести разговор.

— Присаживайтесь, — предложил гигант.

Я заметил, что наискосок от кресла лежат два ствола. Самые настоящие стволы деревьев, вырванных прямо из земли. Каждый толщиной чуть не в полный обхват, в каждом сделаны углубления, чтобы удобно сидеть. Я сел.

— Арчибальд Беззаконец, вольный анархист, — формально представился мой хозяин. Он сел во вращающееся кресло и откинулся на спинку.

— Что это в точности означает?

— Что, по-вашему, это означает?

— Что вы намерены свергнуть правительство в надежде создать хаос во всем мире?

— Похоже, и в Ксавьере, и в Колумбии далеки от реальности?

Я не помнил, чтобы говорил ему о своей курсовой в Ксавьере; только я вообще мало что помнил из бывшего до Арретт.

— Чем вы занимаетесь? — задал я вопрос.

— Хожу по кромке.

— Какой кромке?

— Не какой кромке, — анархист воздел указующий перст, — а кромке между какими силами, вы хотите сказать?

— Ладно, — кивнул я. — По кромке между какими силами?

— Я хожу по кромке между хаосом и человеком.

3

Арчибальд Беззаконец дотронулся двумя пальцами до нижней губы. Он, казалось, размышлял обо мне и том, сгожусь ли я для предстоящей работы.

Только к тому времени я уже решил за эту работу не браться. Его присутствие стало меня раздражать. Если бы он предложил мне в ту минуту чашку чаю, я бы ее принял из вежливости, но не отпил ни капли.

И все же любопытство разбирало. Лично для меня кромка между хаосом и человеком казалась отличным проникновением в философию А. Беззаконца. Это вызывало в сознании картину какого-то дикого создания, напустившегося на некую великую загнивающую цивилизацию. Для курсовой в университете интересно, но как сфера деятельности — нет.

Только начал я подумывать, как отказаться, если работу мне все же предложат, раздался стук в дверь конторы.

— Феликс, будьте любезны, не посмотрите, кто там? — попросил Беззаконец.

Отговариваться не хотелось, так что я снова прошел через комнату в стиле «американа» и спросил через дверь:

— Да?

— Карлос к А.Б. по делу, — донесся голос, в котором легкий испанский акцент мешался с легким уличным.

Я не знал, что делать, а потому откинул три запора, вздернул вверх подпорку и открыл дверь.

Человек за ней оказался моего роста, щупленький и явно предрасположенный к зеленому цвету. Одетый в костюм цвета зеленого леса с пиджаком на трех пуговицах, бледно-зеленую сорочку и тощий темно-зеленый галстук.

Туфли на нем были, само собой, из крокодиловой кожи и тоже зеленые. И цвет кожи оливковый. Возраст лет за сорок, может, за пятьдесят.

— Салют, братец! — воскликнул Карлос, а я никак не мог сообразить, что с ним делать.

— Подождите здесь, пожалуйста, — пробормотал наконец я.

Тот кивнул, и я отправился обратно в контору Арчибальда Беззаконца. Анархист сидел в кресле, ожидая моего доклада.

— Там тип по имени Карлос. Весь в зеленом. Я не спросил, что ему нужно.

— Карлос, проходи! — громко крикнул Арчибальд.

Зеленый человечек вошел, настежь распахнув дверь конторы.

— Салют, мистер Важный, — приветствовал Карлос.

— Что у тебя?

— Не так много. Говорят, он пил, она нет, но она-то и была той самой девицей, какую он подцепил в том баре.

— Ты не мог побольше узнать? — Беззаконец не выглядел огорченным, но в вопросе слышалась определенная настойчивость.

— Мария старалась, старик, но у них этого нет в компьютере, а файлы отправили в Аризону через три часа после того, как их записали. Это-то ей удалось узнать только потому, что она знакома с мужиком, который работает на подготовке файлов. Он для нее и глянул тайком.

Беззаконец отвернулся от Карлоса и меня и воззрился на штат Нью-Джерси.

— Как твоя мама? — спросил он, обращаясь к городку Хобокен в этом штате.

— В полном порядке, — отозвался Карлос. — И Пити, точно говорю, здорово пашет в школе, куда ты его устроил.

— Передай ему привет, когда увидишь. — Беззаконец крутанулся в кресле и остановил свой мрачный взгляд на зеленом человеке. — До свидания, Карлос.

— Надо будет, зови, мистер Важный. В любое время.

Карлос повернулся, чтобы уйти. Мне показалось, ему не по себе. Не то чтобы напуган, но определенно рад, что уносит ноги. Я проводил его до входной двери и запер ее на три запора.

Когда я вернулся, Беззаконец натягивал грубые рабочие башмаки. Он кивнул на обрубок дерева, и я сел.

— Вам известно, чем занимается писец? — спросил он.

— Не знаю, стоит ли мне вообще…

— Вам известно, чем занимается писец? — оборвал он меня.

— Они монахами были, типа того… Копии делали с Библии раньше, чем появились книгопечатание и наборный шрифт.

— Верно, — одобрительно кивнул он. Ни дать ни взять, один из моих профессоров. — Кроме того, они писали за неграмотных лордов. Контракты, мирные договоры, даже любовные письма. — Беззаконец улыбнулся. — Много ли вы знаете о Бакунине?

— Только имя.

— Он был великим человеком. Все знал про вопиющие несправедливости Сталина еще до того, как Сталин родился. Он был, наверное, величайшим политическим мыслителем двадцатого века, а ведь даже в этом веке не жил. Однако вам известно о его недостатке?

— Нет, сэр.

— Бакунин был человеком дела, а потому не уделял достаточно времени систематизации своих идей. Не поймите меня превратно — писал он много. Однако так и не создал всеобъемлющего документа, который детально и четко излагал бы идею анархистской политической организации. После его смерти многие недалекие люди на основе оставленных им материалов объявляли Бакунина ненормальным и глупцом. Я не хочу, чтобы и к моему наследию было проявлено такое же неуважение.