приемля насилие, как неизбежную данность, сейчас, пребывая в тесноте колючих бандитских пут, вдруг отчетливо осознал весь мрак того ада, в котором вынужденно оказался. Но ведь — вынужденно, с расчетом… А Надежда? Незадачливая несчастная дуреха…
Приехал в диспетчерскую.
Алла сидела на кухне, попивая сухой мартини и смотрела телевизор. Хозяин квартиры, мертвецки пьяный, спал в своей комнате.
— Чума сказал, — развязно начал Витёк, обращаясь к хозяйке проституток, — что Надя в отказ пошла, сегодня воспитывать ее будут…
— Когда он приедет? — не отрываяясь от экрана, спросила «мамочка».
— Велел, чтобы ты тут в семь часов вечера присутствовала.
— Что с ней делать будем? — Алла коротко указала рукой себе за спину. Ее целиком занимала эротическая сцена мыльной оперы.
— Чума сказал, для начала я могу попользоваться…
— И то верно… — Порывшись в кармане халата, она достала ключи от наручников.
— Да я с ней и так слажу, — хмыкнул Витёк. — Даже интереснее…
— О, тогда и я посмотрю! — оторвалась старая развратница от телевизора. — Страсть люблю акробатов…
— Зенки вывалятся! — угрюмо молвил Витёк. — Обойдешься! Дай нож!
— Зачем тебе?
— К глотке приставлю, чтоб не дергалась, гнида…
— Возьми вон… На мойке…
Войдя в комнату, наткнулся на затравленный, исполненный ненависти взгляд женщины, сидевшей на полу возле батареи.
Смущенно приблизившись к ней, Витёк поднес палец к губам в предостерегающем жесте, затем, наклонившись, зашептал на ухо:
— Сиди тихо, поняла?.. У Чумы приказ: порезать тебя сегодня на куски. В назидание… Короче — труба! Прямая, без изгибов. — Перегнувшись, он рассмотрел наручники. Усмехнулся: — Китайское железо… — И, вытащив из кармана щипчики для ногтей с вмонтированным в них кривым дугообразным лезвием, вставил его острие в паз замка, сноровисто провернул приученными слесарить пальцами. Замок открылся. — Делаем так, — продолжил Витёк. — Я отвлекаю Алку, закрываю дверь на кухню, а ты — в коридор. Запор — на защелке… Дверью не хлопай. Вот… — Он судорожно порылся в карманах, достал сто долларов: — На, большего нет… Я тут сам в рабах… — И добавил виновато, глядя в ее серые, настороженно распахнутые глаза: — Нравишься ты мне, Надежда… Как увидел тебя, так сразу и… Такая история. — И — внезапно для самого себя, осторожно поцеловал ее в висок.
— Так, может, вместе?.. — прошептала она.
— Не время… Адрес мне свой скажи…
Она произнесла название поселка под Харьковым.
— А улица?
— Октябрьская, два…
— Ну, бывай! — Он стиснул ее плечо. — И учти — приеду. Скоро.
Вышел из комнаты, вернувшись на кухню. Закрыл за собой дверь.
— Больно ты скоро…. — произнесла бандерша, истомленно потянувшись всем телом.
— А ну ее, тварь!.. — отмахнулся виновато Витёк. — Дергается, как на пружинах… Неинтересно!
— А чего интересно? — с озорством посмотрела на него Алла.
— Вот с такой бы женщиной, как ты… — Витёк, присев рядом, обнял многоопытную жрицу плотской любви.
На него пахнуло бабьим потом и дорогой парфюмерией.
— Да иди ты! — отодвинула она его руку.
— Это почему?
— Не в моем вкусе, понял?! — В глазах ее блеснула отчужденная злость.
— А если за пятьдесят баксов?
Взгляд Аллы тут же кокетливо залучился.
— Это предложение можно рассмотреть…
Витёк, усердно прислушивающийся к долгожданному осторожному скрипу ведущей в квартиру двери, наконец расслышал его — боязливый, краткий… И, небрежно взбивая кончиками пальцев локоны повелительницы чаровниц, громогласно продекламировал:
— Кудри вьются, кудри вьются, кудри вьются у блядей… Почему они не вьются у порядочных людей? Потому что у людей, — объяснил с горестным нажимом, — нету средств для бигудей… Ведь порядочные люди тратят деньги на… Эх! — прибавил. — Были бы сейчас эти пятьдесят! Может, в долг, а?
Взор бандерши снова посуровел:
— Ага, монгольскими тугриками по перечислению…
— Ну, как знаешь, главпункт проката…
Попили кофе, покалякали о тяготах жизни и о проблемах эпидемии охвативших столицу венерических заболеваний, чья профилактика концентрированным раствором марганцовки искушенная Алла считала самым действенным средством.
Наконец, зевнув, Витёк сказал, что пора ему начинать объезд точек — девчонки свое отработали…
Выходя из квартиры, он даже не обернулся на дверь комнаты, за которой, по идее, томилась предназначенная для кровавого заклания жертва бандитских амбиций.
Однако вечером, выпивая в компании Весла, был потревожен истерическим телефонным звонком.
Звонил пышущий негодованием Чума:
— Ты зачем телку от магистрали отковал?!!
— Да ты чего?.. — возмущенно произнес Витёк. — Ну, лепишь! Извини, конечно… С какого еще хрена я бы ее…
— Ко мне! Срочно! На полусогнутых!
— Чума, да ты совсем… Тачка на стоянке, мы с Веслом киряем… О чем базар? В бега она, что ли, подалась?
— Ладно, утром приеду, объясню, — внезапно сбавив обороты, промолвил Чума. — Упорхнула, канарейка…
— Как?!
— Хрен знает… Браслеты распрягла… До завтра, в общем!
— Надька сбежала! — с изумлением доложил Витёк неторопливо раскуривающему косячок Веслу.
— А… Ну… Алке — финалис вагиналис! — вынес тот невозмутимое резюме.
— Чего?
— Это так по латыни наше «п…ц»!
Приехавший утром Чума выглядел удрученным и озлобленно-задумчивым, однако никаких претензий по поводу побега строптивой пленницы Витьку не высказал, приняв, вероятно, версию о некачественных кандалах. Усевшись за стол, повелительно объявил:
— Собираемся скоренько и — шлепаем на дело. Будем брать хату. Всё под прицелом, Антон пасет выход, Ольга уже в машине. Наводка ее, кстати. Ты, — небрежно кивнул Витьку, — идешь с нами, ствол получишь… — И выжидательно замолчал, ковыряя ногтем заусенец на пальце.
Витёк также молчал, понимая, что, начни он сейчас противоречить, ссылаясь на былые благостные договоренности, дело может обернуться самыми плачевными для него выводами.
Вчерашние слова Крученого о недоверии новому водиле, а также его, Витька, вероятное, хотя и недоказанное соучастие побегу Надежды, скорее всего вынудили бандитов привлечь новичка к тем акциям, после которых о роли стороннего свидетеля ему уже не следовало и мечтать.
— Ну, что молчим? — задал вопрос Чума, не поднимая глаз на собеседника. — Или, думаешь, покручусь, должок отобью, и — в сторону? Ошибочка, Витя! От нас не уйдешь, ты не в аптеке работаешь.
— Я отвечу, — твердым голосом начал Витёк. — На воровское дело батраков не берут, так понимаю. И, значит, коли подписываюсь, то должен быть в честной доле. Чтоб знать, за что грустить в неволе…
— Ты мне чего, условия ставить будешь? — откинувшись на спинку стула, надменно молвил Чума.
— Ладно, Чума, хорош разводить парня, — неожиданно подал голос Весло. — Коли уж он с нами канат тянуть ухватился, другой конец не отвязывай! Мне лично Витюха по душе.
Чума удивленно поиграл бровями. Сказал:
— Ишь, как спелись… Кто бы знал! Но да ладно. — Строго взглянул на Витька. — Коли Весло по такому течению погреб, я сворачиваю паруса. Но ты, Весло, и в ответе за него будешь… — Вытащив из-за пояса два пистолета, положил их на стол — потертый