Этому положению соответствовали знаки епископской должности, которые распространились с IV века: кольцо, как символ брака епископа с церковью, посох (обычно изогнутый вверху), паллий[485], набрасываемый на плечи, по примеру ефода иудейского первосвященника и, возможно, жреческой мантии, которую носили римские императоры как pontifices maximi. Паллий представлял собой кусок ткани без швов, свисавший с плеч, сначала из белого льна, а потом на Западе — из белой шерсти ягненка с четырьмя красными или черными крестами, вышитыми на нем шелком. По современному римскому обычаю шерсть берут от агнцев святой Агнессы, которых каждый год торжественно благословляет и приносит в жертву папа в память об этой непорочной деве. Отсюда символическое значение епископского паллия, указывающего на епископа как на последователя Христа, Доброго Пастыря, на плечах Которого покоятся заблудшие и найденные овцы. Александрийское предание объявляет создателем этой одежды евангелиста Марка, но Григорий Назианзин явно говорит, что первым его дал Константин Великий епископу Макарию Иерусалимскому[486]. На Востоке ее носили все епископы, на Западе — только архиепископы, которым со времен Григория I ее вручал папа в момент их посвящения на служение. Сначала одеяние вручалось бесплатно, потом стало приобретаться за внушительную сумму денег, соответствовавшую доходам архиепископов.
Так как епископ заключал в себе все права и привилегии священников, ожидалось, что он подаст пример исполнения всех обязанностей, покажет себя образцовым последователем Архиепископа и Архипастыря овец. Он должен был в высшей мере проявить аскетические добродетели, особенно девственность, которая, согласно католической этике, стала свидетельствовать о моральном совершенстве. Многие епископы, такие как Афанасий, Василий, Амвросий, Августин, Златоуст, Мартин Турский, жили в строгом воздержании и бедности, отдавая свои доходы на религиозные и благотворительные цели.
Но сама власть и мирские привилегии епископов вели также к жадности, амбициям, мирским искушениям, связанным с властью. Ибо и под епископским паллием продолжало биться человеческое сердце, со всеми его слабостями и страстями, и победить их оно могло, только находясь под постоянным влиянием Божьей благодати. Были, особенно в Александрии, Константинополе и Риме, митрополиты и патриархи, которые, как только прошел век гонений, забыли о смирении Сына Божьего, о бедности апостолов и мучеников и соперничали в мирской роскоши и помпезности с самыми возвышенными гражданскими должностными лицами и с даже с самим императором. Нередко для того, чтобы получить священный сан, люди затевали самые постыдные интриги. Неудивительно, говорит Аммиан, что люди столь страстно и упорно добиваются столь великолепной награды, как епископство в Риме; их прельщают богатые дары от вельможных дам и более чем императорская роскошь[487]. Римский префект Претекстат насмешливо заявил епископу Дамасу, получившему свой сан в результате кровавой борьбы между разными группировками, что за такую цену он сам готов тут же обратиться в христианство[488]. Подобные примеры могли лишь отрицательно воздействовать на клириков низших рангов в больших городах. Иероним саркастически описывает римских священников, которые заботились только о своей одежде и благовониях, завивали волосы, носили сверкающие кольца, обращали слишком большое внимание на женщин и вообще были больше похожи на женихов, чем на священников[489]. В Греческой церкви ситуация была немногим лучше. Григорий Назианзин, сам бывший епископом и в течение долгого времени патриархом Константинополя, часто со скорбью говорит об амбициях, служебной ревности и роскошной жизни иерархии и выражает желание, чтобы епископы выделялись только повышенной добродетелью.
§54. Организация иерархии: сельские епископы, городские епископы и митрополиты
Епископат, несмотря на единство сана и прав, делился на сельских епископов, обычных городских епископов, митрополитов и патриархов. Такое разграничение обозначилось в силу предоставленной церковной свободы. За главами апостольских епархий — Иерусалима, Антиохии, Ефеса, Коринфа и Рима — признавалась ведущая роль, но теперь эта градация приобрела политический характер, видоизменилась и была закреплена тем, что церковная иерархия соотносилась с муниципальным делением Римской империи.
Константин Великий поделил всю империю на четыре префектуры (Восточную, Иллирийскую, Итальянскую и Галльскую); префектуры делились на викариаты, диоцезы или проконсульства, всего четырнадцать или пятнадцать[490]; каждый диоцез опять же делился на несколько провинций[491]. Префектурами управляли Praefecti Praetorio, диоцезами — Vicarii, провинциями — Redores, с разными титулами, обычно — Praesides.
Естественно, что после объединения церкви и государства церковная и политическая организация должны были приспособиться друг ко другу, и, конечно, так и произошло, хотя со многими исключениями. На Востоке принцип единообразия более заметен и применялся более строго, чем на Западе. Никейский собор в IV веке движется в этом направлении, а Второй и Четвертый вселенские соборы подтверждают его решения. Политическое влияние наиболее ощущалось в превращении Константинополя в патриархию. Римский епископ Лев, однако, протестовал против согласования своей власти с политическими соображениями и основывал ее исключительно на превосходстве Петра, хотя, очевидно, Римская епархия была обязана своим значением благоприятному сочетанию обоих этих влияний. Власть патриархов распространялась на один или два муниципальных диоцеза; митрополитов — на одну провинцию. Слово diocese (διοίκησις) перешло из политической терминологии в церковную и стало обозначать сначала патриархию, включавшую в себя несколько провинций (именно в этом значении оно постоянно встречается в постановлениях соборов на греческом языке), но потом на Западе стало применяться к каждой епископской области. Территорию митрополита на Востоке стали называть епархией (επαρχία), на Западе — provincia. Область влияния обычного епископа на Востоке называлась приходом (παροικία, (парикия, округ), в то время как в Латинской церкви этот термин означал область влияния простого священника (parochia).
Низшую ступень в епископальной иерархии занимали сельские/деревенские епископы[492], руководившие теми сельскими общинами, к которым не посылали пресвитеров из соседних городов. В Северной Африке, где было множество небольших диоцезов, таких сельских епископов было очень много и они стояли наравне с другими. Но на Востоке они стали все больше и больше подчиняться епископам соседних городов, пока наконец, отчасти из‑за их собственной некомпетентности, а в основном ради интересов развивающейся иерархии, они вообще перестали существовать. Часто они были совершенно непригодны для своей должности; по крайней мере, Василий Кесарийский, в митрополии которого было пятьдесят сельских епископов, упрекал их в том, что нередко они принимают в ряды священников совершенно недостойных людей. Более того, они стояли на пути у городских епископов, ибо, чем больше было количество епископов, тем меньше была епархия и власть каждого из них, — хотя, вероятно, тем благоприятнее было их совместное влияние на церковь. Без сомнения, на соборе в Сардике в 343 г. принимались во внимание оба эти соображения, когда, по инициативе председательствующего, Осия, собор постановил: «Не позволено, чтобы в селе или маленьком городке, где достаточно одного священника, назначался епископ, чтобы не позорить достоинство и авторитет епископов[493]; но епископы епархии (провинции) должны назначать епископов только для тех мест, где епископы уже были, или когда город достаточно населен, чтобы быть достойным епископата». Позже место этих сельских епископов заняли либо лица, которые от имени епископа время от времени посещали указанную местность и выполняли необходимые задачи (περιοδευται), либо постоянно живущие пресвитеры (приходские священники), находившиеся под непосредственным попечением городского епископа.
Над городскими епископами возвышались епископы столичных городов в провинциях. На Востоке их называли митрополитами, на Западе — архиепископами[494]. Они руководили остальными епископами провинции, рукополагали их на служение с помощью двух или трех ассистентов, собирали провинциальные синоды, которые, согласно пятому канону Никейского собора и постановлениям других соборов, должны были проводиться дважды в год, председательствовали на таких синодах. Они способствовали укреплению отношений между разными церквями, обмениваясь постановлениями синодов, подтверждая единство иерархии.