Гнев, на который она рассчитывала как на последнее средство защиты, стал подниматься у нее в душе без всяких ее усилий.
– Как я могу верить тебе, Доминик? Как я могу поверить твоим словам?
Он понурил голову:
– Не знаю. Но клянусь, что я расскажу тебе все, что ты захочешь узнать. Хотя, конечно, мне давно следовало сделать это.
Она снова вздохнула и подошла к камину. Прижав руки к сердцу, повернулась к мужу:
– Я не хочу с тобой разговаривать, Доминик.
Он едва заметно нахмурился:
– Я не намерен покидать эту комнату до тех пор, пока мы не решим нашу проблему.
Она грустно улыбнулась:
– Ты полагаешь, что нашу проблему можно решить? Ты лгал мне, ты обманывал меня, ты сделал из меня дуру. Ничего уже не изменишь. И слова здесь не помогут.
– Ты права. – Он еще больше помрачнел. – Я действительно очень перед тобой виноват. Я ужасно обидел тебя, прекрасно знаю. Но то, что я говорил тебе при Саре и Коуле, – это только часть правды. Я не хотел, чтобы ты услышала о моих поступках от моего брата. Я хотел рассказать все. Так вот, Кэтрин, то, что было – это не только ложь и сделка.
При этих словах руки ее задрожали. Мольба в голосе мужа тронула ее. Доминик всегда казался ей очень скрытным человеком. А теперь он стоял перед ней, не скрывая ничего. Его чувства ясно читались в его глазах, и он явно нуждался в ней. Ему необходимо было признаться ей во всем.
А ей необходимо было выслушать его. Невзирая на гнев.
– Я хочу, чтобы ты поняла, почему я пошел на сделку, предложенную Коулом. – Он поморщился – Это было глупо и жестоко, но я… Кэтрин, я был в отчаянии, хотя по натуре я не склонен к отчаянным поступкам.
Она невольно сделала шаг навстречу ему:
– Почему?
– Я всю жизнь понимал, что чем-то отличаюсь от других. Я чувствовал и недоброжелательство Харрисона Мэллори, и холодность матери, но не понимал причины. А потом в один прекрасный вечер Коул открыл мне правду.
Он умолк и сделал глубокий вдох. Сердце Кэтрин заныло от жалости. Хоть Доминик и воспитал в себе сильный характер, вспоминать детство ему было ужасно трудно. Он изо всех сил старался совладать со своими чувствами, было очевидно, что ему очень больно.
– Мне было всего тринадцать, а Коулу восемнадцать. Мы часто ссорились, но в, тот вечер произошла не просто ссора. Он сказал мне, что я всего-навсего жалкий бастард. Я ответил, что не верю ему, но на самом-то деле у меня возникло ощущение, что это правда.
– Ты обратился за разъяснениями к отцу или матери? – спросила Кэтрин, проклиная себя за то, что ей до сих пор хочется узнать о муже как можно больше. Куда умнее было бы просто отгородиться от него совсем, но нет, ей хотелось узнать.
Доминик покачал головой:
– Мне хотелось, но я был слишком молод тогда. Когда Харрисон Мэллори приходил в гнев, расправа была короткая. Я боялся даже подступиться к нему с расспросами. В течение двух лет я внимательно наблюдал за всем и примечал всякую мелочь, вслушивался в каждое слово в надежде узнать какую-нибудь тайну. В конце концов, хватив для храбрости немного спиртного, тайком добытого в винном погребе, я рискнул-таки на откровенный разговор с человеком, которого пятнадцать лет называл отцом. – Доминик помотал головой, словно желая отогнать это воспоминание.
Откашлявшись, он продолжил:
– Я спросил его напрямик, Мэллори ли я по крови. Довольно долго он просто смотрел на меня, не говоря ни слова, а потом сказал мне правду. Сказал, что я – плод любовного романа, который завела моя мать. И сказал, что ему противен даже мой вид.
Кэтрин отвернулась. Сердце ее разрывалось от боли – от боли за того мальчика, которым когда-то был ее муж. И не важно, как муж обошелся с ней, все равно он не заслуживал такого отношения. Как можно с такой жестокостью относиться к ребенку, совершенно ни в чем не виноватому?
– А что сказала Ларисса? – спросила Кэтрин.
Ее свекровь казалась не очень-то добросердечной женщиной, однако и жестокой ее трудно было назвать. Так неужели же она все эти годы равнодушно наблюдала, как ее муж и старший сын тиранят Доминика?
Он криво усмехнулся:
– Сколько я себя помню, моя мать с трудом выносила меня. Может быть, я был для нее живым напоминанием об ошибке молодости. Не знаю. Но когда я просил ее рассказать мне правду о моем происхождении, она держалась так, будто никакого вопроса я ей не задавал. Наш разговор состоял из сплошных отрицаний. Только однажды добился я от нее нескольких слов о моем настоящем отце. Она выпила слишком много в тот вечер и призналась, что любила этого человека. И по ее намекам я понял, что именно ради сохранения брака с Мэллори, устроенного стараниями родственников, ей пришлось разлучиться с любимым.
– Но она так и не назвала тебе его имени? – Кэтрин в недоумении смотрела на мужа.
– Нет, не сказала. И я уже не мог жить под одной крышей с так называемым отцом, который ненавидел меня, и с матерью, которая лишила меня прошлого. Вернувшись в школу, я стал жить только гневом. «Домой» я больше никогда не возвращался. Даже когда Харрисон Мэллори отправился в мир иной, сделав тем самым немалую любезность миру этому. В конце концов я понял, что нельзя тратить всю жизнь на одну цель – доказать, что Харрисон Мэллори был не прав. Я решил избавиться от его влияния. Но мне никак не удавалось забыть о том, что где-то существует мой настоящий отец. Мне так хотелось… и до сих пор хочется узнать, кто же он такой.
Кэтрин кивнула. Это она понять могла.
– И ты начал поиски?
Он утвердительно кивнул:
– К тому времени у меня уже имелись кое-какие средства, и я потратил их на поиски. Удалось выяснить, что моя мать подолгу жила одна вот в этом самом доме, жила как раз в то время, когда я был зачат. – Он вздохнул. – И я стал добиваться права посетить этот дом. Но мама упорно делала вид, что не слышит, а Коул не подпускал меня к этому дому из вредности, пока…
Он умолк и покачал головой.
У Кэтрин кровь отхлынула от лица. Теперь речь шла о ней. Немного помедлив, она заговорила:
– Коул оказался в отчаянном положении. Ему нужно было сбыть с рук меня и скрыть свои мошеннические проделки. – Она судорожно сглотнула. – Ты заключил сделку с Коулом. Он дает тебе дом, а ты берешь себе жену. Никаких скандалов, и ты имеешь, что желал, – Лэнсинг-Сквер, не так ли?
– Да, верно.
Теперь, когда она знала правду, все казалось предельно ясным.
– И здесь ты сразу занялся поисками. Вот почему ты запирался на чердаке.
– Да. – Он сделал шаг к ней, но она сразу же отступила на шаг. – Я думал, что это единственный возможный путь.
– И ты был готов пожертвовать мной ради того, чтобы получить то, что желал? Ты был готов лгать мне, обманывать меня, хотя сам страдал из-за того, что в детстве тебе лгали и обманывали тебя.